Битва настоящего с будущим относится не только к пузырям на рынке недвижимости, а затрагивает все аспекты нашей жизни. Именно поэтому автомобильные дилеры хотят заманить вас на тест-драйв, в магазинах одежды предлагают примерить ту или иную вещь, а продавцы на рынке уговаривают пощупать товар. Мысленные симуляции не могут соперничать с конкретным восприятием здесь и сейчас.

Для мозга будущее может быть лишь бледной тенью настоящего. Сила настоящего объясняет, почему многие из нас принимают решения, выгодные в данный момент, но имеющие печальные последствия в будущем: люди пьют спиртное или принимают наркотики, хотя знают, что делать этого не следует, спортсмены принимают анаболические стероиды, сокращая себе жизнь на несколько лет, а состоящие в браке люди заводят любовную интрижку.

Можем ли мы сопротивляться искушению настоящего? Конечно, можем, и благодарить за это следует конкурирующие системы мозга. Рассмотрим следующий пример: всем известно, что нам трудно заставить себя делать некоторые вещи, скажем, ходить в тренажерный зал. Мы хотим поддерживать хорошую физическую форму, но, когда доходит до дела, находится масса более приятных занятий. Притяжение настоящего сильнее абстрактной идеи будущего здоровья. Но решение есть: чтобы заставить себя пойти в тренажерный зал, последуйте примеру человека, который жил 3000 лет назад.

Преодолеть силу настоящего: контракт Одиссея

Этот человек столкнулся с экстремальной версией дилеммы тренажерного зала. Он очень хотел кое-что сделать, но знал, что, когда придет время, он не сможет устоять перед искушением. И речь шла не о физической форме, а о сохранении жизни.

Я имею в виду легендарного героя Одиссея, который возвращался домой после победы в Троянской войне. Во время долгого путешествия он понял, что его корабль будет проплывать мимо острова, на котором живут сладкоголосые сирены. Песни их были так прекрасны, что буквально завораживали моряков. Проблема заключалась в том, что моряки были не в силах противиться искушению и плыли к сиренам, разбивая свои корабли о камни.

Одиссею очень хотелось услышать овеянные легендами песни, но он не собирался губить ни себя, ни свой экипаж. В голове у него созрел хитроумный план. Он понимал, что, услышав пение сирен, забудет обо всем и направит корабль на скалы. Проблемой был не нынешний, рассудительный Одиссей, а будущий, иррациональный – человек, которым он станет, когда приблизится к сиренам. Поэтому Одиссей приказал команде крепко привязать его к мачте судна. Его спутники залепили себе уши воском, чтобы не слышать сирен, и взялись за весла, получив от Одиссея приказ не обращать внимания на его проклятия и мольбы.

Одиссей знал, что будет не в состоянии принимать разумные решения. Поэтому рациональная часть его мозга устроила так, чтобы он не смог сделать неверный выбор. Такого рода сделка между тем, кто вы сейчас, и тем, кем станете в будущем, получила название контракта Одиссея.

В случае с тренажерным залом мой контракт Одиссея состоит в том, чтобы договориться с приятелем о совместной тренировке: необходимость держать слово привязывает меня к мачте. Если внимательно присмотреться, то можно увидеть, что контракты Одиссея окружают нас повсюду. Возьмем, например, студентов колледжа, которые меняют пароли в Фейсбуке за неделю до выпускных экзаменов: каждый студент меняет пароль приятеля, так что они не могут зайти на свою страницу в социальной сети до окончания экзаменов. Первый шаг в реабилитационных программах для алкоголиков – убрать все спиртное из дома, чтобы не поддаться искушению в минуты слабости. Люди с излишним весом иногда соглашаются на операцию по уменьшению объема желудка, чтобы переедание стало физически невозможным. Любопытный вариант контракта Одиссея – устроить так, чтобы нарушенное обещание приводило к пожертвованию определенной суммы на «антиблаготворительность». Например, женщина, всю жизнь боровшаяся за равноправие, выписывает чек на огромную сумму ку-клукс-клану с указанием подруге отправить чек, если она снова начнет курить.

Во всех этих случаях люди принимают меры в настоящем, чтобы исключить неправильное поведение в будущем. Привязывая себя к мачте, мы можем преодолеть искушение настоящего времени. Эта хитрость позволяет нам приблизиться к своему представлению о себе. Суть контракта Одиссея – признать, что в разных ситуациях мы разные. Чтобы делать правильный выбор, важно понимать не только самого себя, но и всех тех, кем мы можем стать.

Невидимые механизмы принятия решений

Понять себя – это лишь часть сражения; необходимо также осознать, что результат подобных сражений не всегда будет одинаковым. Даже в отсутствие контракта Одиссея вам иногда хочется идти в тренажерный зал, а иногда не хочется. Иногда вы в состоянии принять разумное решение, а иногда ваш нейронный парламент голосует за то, о чем вы потом жалеете. Почему так происходит? Дело в том, что результат зависит от множества факторов, отражающих ваше физическое состояние, и эти факторы могут меняться от часа к часу. Возьмем такой пример: два человека, отбывающие тюремное заключение, должны предстать перед комиссией по условно-досрочному освобождению. Один заключенный приходит на комиссию в 11:27. Он приговорен к тридцати месяцам тюрьмы за мошенничество. Второй заключенный предстает перед комиссией в 13:15. У него та же статья и тот же срок.

Первому отказывают в условно-досрочном освобождении, второй выходит на свободу. Почему? Что повлияло на решение комиссии? Национальность? Внешность? Возраст?

В исследовании, проведенном в 2011 г., была проанализирована тысяча решений, принятых судьями; выяснилось, что ни один из перечисленных выше факторов не оказывал решающего влияния. Решающим оказался голод. После обеденного перерыва шансы заключенных досрочно выйти из тюрьмы возрастали до максимальной величины – 65 %. Заключенный, дело которого рассматривалось в конце рабочего дня комиссии, имел всего лишь 20 % шансов на условно-досрочное освобождение.

Другими словами, приоритет решений меняется, когда возрастает значение других потребностей. Оценка зависит от обстоятельств. Судьба заключенного неразрывно связана с нейронными сетями в мозгу судьи, работа которых определяется биологическими потребностями.

Некоторые психологи называют это явление «эго-истощением», имея в виду, что в когнитивных зонах высшего уровня, связанных с функцией организации и планирования (таких, как префронтальная кора), накапливается усталость. Сила воли – ограниченный ресурс, который может заканчиваться, как топливо в бензобаке. В примере с судьями чем больше дел они рассматривали (до тридцати пяти на одном заседании комиссии), тем бо́льшую потребность в энергии испытывал их мозг. Но после сэндвича или фруктов запас энергии пополнялся, и в процессе принятия решений больший вес приобретали другие стимулы.

Принято считать, что процесс выбора у людей рационален: они получают информацию, обрабатывают ее и находят оптимальный ответ или решение. Это не соответствует действительности. Даже судьи, которые стараются сохранить беспристрастность, находятся в плену своих биологических потребностей.

Психолог Рой Бамайстер и его коллеги решили разобраться, что же такое сила воли. Добровольцам показали грустный кинофильм. Половине участников эксперимента разрешили реагировать естественным для них образом, а вторую половину попросили сдерживать свои чувства. После фильма им давали ручной эспандер и предлагали сжать его и удерживать как можно дольше. Те, кто во время сеанса сдерживал свои эмоции, сдавались раньше. Почему? Потому что самоконтроль требует энергии, а это значит, что для следующего задания сил остается меньше. Сопротивляясь искушению, принимая непростое решение или проявляя инициативу, мы черпаем энергию из одного и того же источника. Поэтому силу воли мы не только тренируем – мы ее также тратим.

Наш выбор подвержен такому же влиянию, когда речь идет о романтических отношениях. Возьмем, например, моногамию – когда мы связываем себя брачными узами с одним партнером и остаемся верными ему. На первый взгляд это решение определяется культурой, ценностями и моралью. Совершенно верно, однако существует и более глубокая сила, влияющая на ваше решение: гормоны. Особенно один из них под названием «окситоцин», главный ингредиент в магии привязанности. В одном из недавних исследований мужчинам, которые имели возлюбленных, вводили небольшую дозу окситоцина. Затем их просили оценить привлекательность разных женщин. В глазах мужчин, получивших дополнительную дозу окситоцина, их любимые становились более привлекательными – в отличие от других женщин. Более того, мужчины увеличивали дистанцию от привлекательной ассистентки, помогавшей проводить эксперимент. Окситоцин усиливал привязанность к партнеру.

Почему химические соединения, такие как окситоцин, заставляют нас сохранять верность партнеру? Ведь с точки зрения эволюции мужчина не должен проявлять склонность к моногамии – его биологическая функция предполагает максимально широкое распространение генов. Но с точки зрения выживания детей двое родителей предпочтительнее одного, и этот простой факт настолько важен, что мозг снабжен невидимыми механизмами принятия решений в данной области.


Сила воли, ограниченный ресурс
Мы тратим много сил, уговаривая себя принять решения, которые кажутся нам правильными. Чтобы не свернуть с пути истинного, мы часто обращаемся к силе воли: внутренней силе, которая позволяет отказаться от пирожного (по крайней мере, от второго пирожного) или работать, когда хочется прогуляться на свежем воздухе. Всем известно, что случается, когда иссякает сила воли: после долгого и трудного дня на работе люди часто делают неверный выбор – например, съедают больше, чем собирались, или смотрят телевизор вместо того, чтобы заняться полезным делом.


Дорсолатеральная префронтальная кора активизируется, когда люди, придерживающиеся диеты, выбирают более здоровую пищу из предложенных им нескольких вариантов или когда люди соглашаются на небольшое вознаграждение ради будущей выгоды.



Выбор и общество

Лучшее понимание процесса принятия решений открывает дверь к совершенствованию социальной политики. Например, каждый из нас вынужден сдерживать свои побуждения. Крайний случай – это когда мы становимся рабами своих желаний. Подобный подход позволяет нам лучше понять такое общественное движение, как борьба с наркотиками.

Наркомания – старая проблема общества, следствием которой являются преступность, снижение производительности, психические нарушения, распространение болезней, а последнее время и увеличение числа заключенных. Почти семеро из десяти заключенных злоупотребляют алкоголем или наркотиками или относятся к категории алкоголиков и наркоманов. В одном из исследований показано, что 35,6 % осужденных в момент совершения преступления находились под воздействием наркотиков. Ущерб от наркомании исчисляется десятками миллиардов долларов, по большей части от преступлений, связанных с наркотиками.

Большинство стран противодействуют наркомании путем ее криминализации. Несколько десятилетий назад в американских тюрьмах находилось 38 000 заключенных, которые были осуждены за преступления, связанные с наркотиками. Сегодня таких полмиллиона человек. На первый взгляд это можно считать успехом в войне с наркотиками, однако массовые тюремные заключения не ослабили наркоторговлю. Дело в том, что большинство оказавшихся за решеткой людей – отнюдь не главари картелей, мафиозные доны или крупные дилеры. Как правило, их посадили за хранение небольших доз наркотиков, обычно меньше двух граммов. Это потребители, наркоманы. Тюрьма не решит их проблему, а скорее усугубит ее.

В США осужденных за преступления, связанные с наркотиками, больше, чем всех заключенных в Европейском союзе. Беда в том, что тюремное заключение запускает дорогостоящий и жестокий цикл рецидива и возвращения в тюрьму. Человек теряет социальные связи, не может устроиться на работу, а взамен приобретаются другие связи и другая работа, обычно связанная с распространением наркотиков.

Соединенные Штаты ежегодно тратят 20 миллиардов долларов на борьбу с наркотиками, а весь мир – более 100 миллиардов, но эти вложения не приносят результата. С тех пор как началась война, масштаб наркоторговли вырос. Почему затраты оказались бесполезными? Проблема с распространением наркотиков состоит в том, что она похожа на воздушный шар, наполненный водой: надавливаешь в одном месте, выпуклость появляется в другом. Эффективнее было бы атаковать не распространение, а потребление. Тяга к наркотикам живет в мозгу наркомана.

Существует мнение, что наркомания связана с бедностью и давлением со стороны членов своего круга. Конечно, эти факторы имеют значение, но суть проблемы кроется в биологии мозга. В лабораторных экспериментах крысы, получившие возможность самостоятельно вводить себе наркотик, раз за разом нажимали рычаг, забыв о еде и питье. Поведение крыс определялось не деньгами и не социальным принуждением. Дело в том, что наркотики используют фундаментальную систему вознаграждения мозга. В сущности, наркотики доказывают мозгу, что данное решение лучше всех остальных. В битву могут вступить и другие нейронные сети, представляющие самые разные причины сопротивляться наркотикам, однако у наркомана побеждает сеть, жаждущая наркотика. Большинство наркоманов хотят избавиться от пагубной зависимости, но не могут этого сделать. В конечном итоге они становятся рабами своих желаний.

Поскольку проблема наркомании гнездится в мозгу, то ее решение логично искать там же. Один из подходов – попытаться восстановить баланс в системе контроля импульсов. Это может быть достигнуто неотвратимостью и быстротой наказания – например, обязать лиц, совершивших преступления, связанные с наркотиками, дважды в неделю проходить тест на наркотики с автоматическим помещением в тюрьму, если тест окажется положительным, – а не надеждой на отдаленные абстрактные последствия. Точно так же некоторые экономисты связывают снижение преступности в США в начале 1990-х гг. с увеличением числа полицейских на улице. На языке мозга вид полиции стимулирует нейронные цепи, которые учитывают отдаленные последствия.

В нашей лаборатории исследуется другой потенциально эффективный подход. При помощи нейровизуализации мы обеспечиваем обратную связь в реальном времени, позволяя кокаиновым наркоманам наблюдать за активностью своего мозга и учиться регулировать ее.

Познакомьтесь с одной из наших испытуемых, Карен. Она умна, общительна и в свои пятьдесят лет сохранила юношескую энергию. Она употребляет кокаин больше двадцати лет и говорит, что наркотик разрушил ее жизнь. Увидев перед собой дозу, она не в силах отказаться от нее. В экспериментах, которые проводятся у нас в лаборатории, мы сканируем мозг Карен (при помощи функционального магниторезонансного сканера). Мы показываем ей изображение крэка и просим ее не сопротивляться тяге к наркотику. Для Карен это простая задача, и в ее мозгу активизируются определенные зоны, которые мы обозначили как сеть желания. Затем мы просим ее подавлять желание. Она должна думать о том, чего стоило ей пристрастие к кокаину с точки зрения материальных потерь, отношений с людьми, работы. Эта задача активирует другие зоны мозга, которые мы назвали сетью подавления. Сети желания и подавления всегда борются за власть, и победившая сеть определяет, что будет делать Карен, когда ей предложат наркотик.

С помощью программы обработки изображений сканера мы можем измерить, что побеждает: сиюминутное мышление сети желания или долгосрочное планирование управления импульсами или сети подавления? Мы предлагаем Карен зрительную обратную связь в реальном времени в виде прибора со стрелкой. Если побеждает желание, стрелка находится в красной зоне; если желание удается подавить, стрелка перемещается в синюю зону. Карен может использовать разные подходы, чтобы понять, как обеспечить баланс сил между этими сетями.

В процессе тренировок Карен учится понимать, что ей нужно делать, чтобы управлять стрелкой. Она не обязательно осознает, как это получается, но тренировки позволяют ей усилить нейронную сеть подавления желания. Эта методика еще пребывает в зачаточном состоянии, но мы надеемся, что, когда Карен в следующий раз предложат крэк, в ее распоряжении будут когнитивные инструменты, чтобы преодолеть тягу к наркотику. Эти упражнения не заставляют Карен вести себя определенным образом, а просто дают возможность управлять выбором, а не быть рабом своих желаний.

Наркоманией страдают миллионы людей. Но тюрьмы не решат этой проблемы. Вооружившись знаниями о том, как принимает решение мозг человека, мы можем разработать новые подходы, не связанные с наказанием. Понимание того, что происходит у нас в мозгу, позволит приблизить наше поведение к нашим благим намерениям.

Знание процесса принятия решений способно улучшить систему уголовного права в целом, а не только в том, что связано с наркотиками, – мы можем применять более гуманные и не такие дорогостоящие методы. Как это могло бы выглядеть? Прежде всего, упор на реабилитацию, а не на массовую изоляцию от общества. Похоже на иллюзию, однако в некоторых местах такой подход уже используется, причем очень успешно. Одно из таких заведений – центр Мендота по работе с несовершеннолетними заключенными в Мэдисоне, штат Висконсин.



Одни нейронные сети мозга связаны с желанием (красные), другие с подавлением искушения (синие). При помощи нейровизуализации мы измеряем уровень активности в этих двух сетях и предлагаем испытуемому зрительную обратную связь, которая отражает их успехи в битве с наркотиком.



Многие подростки от двенадцати до семнадцати лет, содержащиеся в центре Мендота, совершили преступления, которые караются пожизненным заключением. Отсюда у них есть возможность выйти на свободу. Для многих детей это последний шанс. Программа была принята в начале 1990-х гг., чтобы выработать новый подход к работе с подростками, с которыми не справилась система. Особое внимание уделялось молодому, развивающемуся мозгу. Как было показано в главе 1, пока у человека полностью не сформируется префронтальная кора головного мозга, решения зачастую принимаются импульсивно, без глубокой оценки будущих последствий. В Мендоте именно этот аспект стал основой метода реабилитации. Чтобы помочь подросткам улучшить самоконтроль, программа предлагает систему менторства, консультаций и поощрений. Очень важно научить подростков останавливаться и обдумывать отдаленные последствия, прежде чем делать любой выбор, то есть представлять, что может произойти. Таким образом укрепляются нейронные связи, которые способны преодолеть стремление к немедленному вознаграждению.

Слабый контроль за своими импульсами – это характерная черта большинства преступников, сидящих в тюрьме. Многие люди, нарушившие закон, обычно понимают разницу между правильными и неправильными действиями и осознают угрозу наказания, но страдают от невозможности контролировать свои импульсы. Они видят пожилую женщину с дорогой сумочкой, но не делают паузу, чтобы обдумать свои действия, а просто используют подвернувшуюся возможность. Искушение оказывается сильнее любых опасений за будущее.

Сегодняшняя система наказания основана на персональной ответственности и вине, тогда как Мендота экспериментирует с альтернативами. В обществе глубоко укоренилось стремление к наказанию преступников, однако можно представить и другую систему уголовного права – такую, которая опирается на знание процесса принятия решений. Такая система никому не позволит избежать наказания, но будет больше заботиться о будущем нарушителей закона, а не списывать их со счетов из-за преступного прошлого. Тех, кто нарушает общественные договоренности, необходимо убрать с улиц ради безопасности общества, но то, что происходит в тюрьме, должно быть направлено не только на возмездие, но также на конструктивную, значимую реабилитацию.

Принятие решений – это основа всего, определяющая, кто мы, что мы делаем, как воспринимаем окружающий мир. Без способности оценивать альтернативы мы были бы заложниками наших основных инстинктов. Мы не могли бы эффективно ориентироваться в настоящем или планировать будущее. Несмотря на целостность личности, мышление каждого человека состоит из множества соперничающих побуждений. Понимая, как разные варианты выбора сражаются в нашем мозгу, мы можем научиться принимать правильные решения для себя и для общества.

5. Кто мне нужен?


Что нужно мозгу, чтобы нормально функционировать? Кроме питательных веществ, которые поступают с пищей, кроме кислорода, который мы вдыхаем, и воды, которую пьем, есть кое-что еще, не менее важное: другие люди. Нормальная работа мозга зависит от социальной сети, которая нас окружает. Для выживания и благоденствия нейронам требуются нейроны других людей.


Мы наполовину состоим из других людей

Сегодня на планете насчитывается больше семи миллиардов человеческих мозгов. Мы привыкли чувствовать себя независимыми, но мозг каждого человека работает в тесном взаимодействии с другими – таком тесном, что мы вправе рассматривать достижения нашего биологического вида как результат действий одного гигантского, непрерывно меняющегося организма.

Как правило, каждый мозг изучают отдельно, но такой подход не учитывает тот факт, что огромное количество нейронных сетей в мозгу имеют отношение к мозгу других людей. Мы в высшей степени общественные существа. Наше общество построено на многочисленных слоях сложных социальных взаимодействий – с семьей, друзьями, сослуживцами, партнерами по бизнесу и т. д. Вокруг нас постоянно завязываются и рвутся личные отношения, семейные связи, контакты в социальных сетях; нас непреодолимо влечет к созданию союзов.

Все эти социальные связи генерируются переделенными цепями в мозгу: разветвленными нейронными сетями, которые следят за другими людьми, общаются с ними, чувствуют их страдания, оценивают намерения и понимают их эмоции. Наши социальные навыки глубоко укоренены в нейронных сетях, и изучение этих сетей является основой молодой науки, которая называется социальной нейробиологией.

Возьмем такие разные объекты, как кролики, поезда, чудовища, самолеты и детские игрушки. Несмотря на все свои отличия, они могут быть главными героями популярных мультфильмов, и мы без труда приписываем им те или иные намерения. Мозгу зрителя достаточно нескольких намеков, чтобы считать персонажей похожими на нас, – именно поэтому мы можем смеяться или плакать над их проделками.

Склонность приписывать намерения неодушевленным предметам продемонстрирована в короткометражном фильме, снятом в 1944 г. Фрицем Хайдером и Марианной Зиммель. Две простые фигуры – треугольник и круг – сближаются и вертятся друг возле друга. Через секунду появляется треугольник большего размера. Он сталкивается с маленьким треугольником и теснит его. Круг возвращается в прямоугольное сооружение и закрывается там; тем временем большой треугольник прогоняет маленький.

Затем большой треугольник угрожающе приближается к двери сооружения. Он распахивает дверь и начинает преследовать круг, который лихорадочно (и безуспешно) пытается убежать от него. В тот момент, когда положение круга становится безвыходным, возвращается маленький треугольник. Он открывает дверь, и круг выскакивает наружу. Вместе они закрывают дверь, так что большой треугольник оказывается запертым внутри. Не находя выхода, большой треугольник разбивает стены. Снаружи маленький треугольник и круг снова вертятся друг возле друга.

Можно предположить, что люди, посмотревшие этот фильм и описывающие увиденное, расскажут о движении простых геометрических фигур. В конце концов, они видели просто круг и два треугольника, координаты которых менялись.

Но зрители рассказывали совсем другое. Они видели на экране любовную историю, столкновение, преследование, победу. Хайдер и Зиммель использовали этот мультфильм, чтобы продемонстрировать, с какой готовностью мы приписываем своему окружению социальные цели.



Людей непреодолимо влечет составить связный рассказ о движущихся фигурах.



У нас перед глазами движущиеся геометрические фигуры, но мы находим в них смысл, мотивы и чувства – все это в форме социальной картины. Мы непроизвольно сочиняем истории. С незапамятных времен люди наблюдали за полетом птиц, за движением звезд, за качающимися деревьями и сочиняли разные истории, приписывая намерения неодушевленным объектам.

Придумывание историй не случайность или каприз, а важный ключ к пониманию работы нейронных сетей. Эта особенность раскрывает, до какой степени наш мозг запрограммирован на социальное взаимодействие. Как бы то ни было, наше выживание зависит от способности быстро отличить друга от врага. Мы ориентируемся в обществе, оценивая намерения других людей. Пытается ли она мне помочь? Нужно ли мне за него волноваться? Должен ли я их опасаться?

Наш мозг постоянно дает оценку социальной обстановке. Вопрос в том, постигаем ли мы это искусство на собственном опыте или уже рождаемся такими? Ответ нам могут дать дети. Воспроизводя эксперимент психологов Кили Хэмлин, Карен Уинн и Пола Блума из Йельского университета, я по одному приглашал малышей на кукольный спектакль.

Этим детям меньше года, и они только начинают познавать окружающий мир. Жизненного опыта у них почти нет. Они сидят на коленях матери и смотрят спектакль. Занавес поднимается, и на сцене появляется утка, которая хочет открыть коробку с игрушками. Утка пытается ухватить крышку, но у нее ничего не выходит. За ней наблюдают два медведя в рубашках разного цвета.



Даже маленькие дети оценивают намерения окружающих, что продемонстрировал кукольный спектакль.



Через несколько секунд один из медведей помогает утке – берется за крышку с другой стороны, и коробка открывается. Медведь и утка радостно обнимаются, и крышка снова захлопывается.

Затем утка опять пытается открыть коробку. Второй медведь ложится на крышку, мешая утке поднять ее.

На этом представление заканчивается. В короткой сценке без слов один медведь помогал утке, а другой мешал.

Когда занавес опускался, а затем снова поднимался, я брал обоих медведей, приносил малышу, который смотрел спектакль, и предлагал выбрать одну из игрушек. Интересно, что, как и в эксперименте исследователей из Йельского университета, почти все дети выбирали доброго медведя. Малыши не умели ни ходить, ни говорить, но уже были способны оценивать других.

Распространено мнение, что доверчивость – это приобретенное качество, основанное на многолетнем опыте. Но простые эксперименты, подобные описанному выше, демонстрируют, что даже в раннем детстве у нас имеется нечто вроде социальной антенны, которая помогает ориентироваться в окружающем мире. Мозг обладает врожденным инстинктом, позволяющим определять, кому можно верить, а кому нет.



Дети выбирают доброго медведя.



Слабые сигналы из окружающего мира

По мере того как мы растем, социальные вызовы становятся менее определенными и более сложными. Приходится интерпретировать не только слова и действия, но также интонацию, выражение лица, язык тела. Сознание концентрируется на обсуждаемой теме, а бессознательные механизмы заняты обработкой сложной информации. Этот процесс до такой степени автоматизирован, что практически незаметен.

Зачастую лучший способ понять ценность чего-либо – это посмотреть, как будет выглядеть мир без него. Человеку по имени Джон Робинсон обычная социальная активность мозга была попросту незнакома. Другие дети отвергали и задирали его, и он полюбил машины. Сам Робинсон вспоминал о том, что он с удовольствием проводил время с трактором, который его не дразнил. «Думаю, дружить с машинами я научился раньше, чем с людьми», – говорит он.

Со временем любовь Джона к технике дала ему то, о чем его преследователи могли только мечтать. В двадцать один год он входил в число технического персонала группы KISS. Но даже окруженный легендами рок-н-ролла, он оставался непохожим на других. Люди спрашивали его о разных музыкантах, о том, какие они, а Джон описывал, как они играли одну композицию, последовательно соединив семь усилителей. Он рассказывал о системе басов мощностью 2200 ватт, мог наизусть перечислить все усилители и их частоты, но ничего не мог сообщить о музыкантах, которые пользовались этими усилителями. Он жил в мире техники и музыкальной аппаратуры. И лишь в сорок лет у Джона диагностировали синдром Аспергера, одну из форм аутизма.

Затем произошло событие, изменившее жизнь Джона Робинсона. В 2008 г. его пригласили принять участие в эксперименте, который проводился в Гарвардской медицинской школе. Группа исследователей под руководством доктора Альваро Паскуаль-Леоне использовала транскраниальную магнитную стимуляцию (ТМС), чтобы выяснить, как активность в одной области мозга влияет на активность в другой. При ТМС у поверхности головы генерируется сильный магнитный импульс, который, в свою очередь, индуцирует в мозгу слабый электрический ток, временно нарушая активность на данном участке. Цель эксперимента состояла в том, чтобы помочь исследователям лучше понять мозг аутиста. С помощью ТМС ученые воздействовали на разные зоны мозга Джона, участвующие в когнитивных функциях высшего порядка. Сначала Джон не ощущал никакого эффекта от стимуляции, но во время одного из сеансов исследователи воздействовали ТМС на дорсолатеральную префронтальную кору, самую новую с эволюционной точки зрения часть мозга, которая вовлечена в гибкое абстрактное мышление. Джон почувствовал, как в нем что-то изменилось.




Аутизм
Аутизм – это нарушение развития головного мозга, которое встречается приблизительно у 1 % населения. Среди его причин можно назвать как генетические факторы, так и воздействие окружающей среды. В последние годы наблюдается рост числа людей, у которых диагностировано это нарушение, однако причины роста не ясны. При отсутствии аутизма в поиске социальных сигналов, указывающих на чувства и мысли других людей, участвуют разные зоны мозга. При аутизме эта активность понижена, что приводит к ослаблению социальных навыков.


Джон Робинсон в шапочке для электроэнцефалографии (ЭЭГ) перед сеансом ТМС.



Он позвонил доктору Паскуаль-Леоне и сообщил, что стимуляция словно что-то «разблокировала» у него в голове, причем эффект сохранялся и после окончания эксперимента. Для Джона открылось окно в новый для него социальный мир. Раньше он просто не понимал, что лица других людей могут о чем-то говорить, но благодаря эксперименту получил доступ к этой информации. Его восприятие мира изменилось. Паскуаль-Леоне ему не поверил. Он полагал, что, если воздействие действительно имело место, оно могло сохраняться несколько минут или часов – именно столько обычно длится остаточный эффект ТМС. Теперь же Паскуаль-Леоне допускает, что стимуляция могла коренным образом изменить Джона, хотя и не понимает, что именно произошло.

В социальной области зрение Джона превратилось из черно-белого в цветное. Теперь он видит канал коммуникации, о существовании которого не подозревал. Случай с Джоном Робинсоном не только дает надежду найти средство против такой болезни, как аутизм. Он раскрывает значение бессознательных механизмов социального взаимодействия, которые не выключаются ни на секунду на протяжении всей нашей жизни – нейронные сети в мозгу непрерывно расшифровывают чувства других людей, используя слабые сенсорные сигналы, такие как выражение лица, интонация и т. д.

«Я знал, что люди могут проявлять признаки безумного гнева, – говорит Джон. – Но если бы вы спросили о более тонких материях, например «Ты мне нравишься», «Интересно, что ты скрываешь», «Мне этого очень хочется» или «Хорошо бы ты это сделал», – то я понятия не имел о таких вещах».

Каждую секунду нашей жизни нейронные цепи мозга расшифровывают эмоции окружающих, используя почти незаметные мимические сигналы. Чтобы лучше понять, как нам удается быстро и автоматически распознавать выражение лица, я пригласил в свою лабораторию группу людей, предложив им участвовать в эксперименте. Мы прикрепляли к их лицу два электрода – один на лбу, другой на щеке, – чтобы измерять небольшие изменения. Затем показывали им фотографии других людей.

Когда испытуемые смотрели на фотографию человека, который улыбался или хмурился, мы регистрировали всплески электрической активности, свидетельствовавшие о движении лицевых мышц, зачастую очень слабом. Это явление называется зеркальным отражением: люди автоматически копировали выражение лиц, на которые смотрели. Реакцией на улыбку была улыбка, даже если движение лицевых мышц испытуемых было очень слабым и незаметным глазу. Люди подражают друг другу, даже не подозревая об этом.



Слабое движение лицевых мышц можно измерить с помощью электромиограммы (ЭМГ).



Зеркальное отражение проливает свет на один странный факт: люди, долгое время состоящие в браке, становятся похожими друг на друга, и чем дольше они живут вместе, тем сильнее этот эффект. Исследования позволяют предположить, что причина не просто в схожей одежде и прическе, а также и в том, что супруги столько лет копировали выражение лиц друг друга, что у них появился одинаковый рисунок морщин.

Почему мы копируем других людей? Преследуем ли мы при этом какую-то цель? Чтобы выяснить это, я пригласил в лабораторию вторую группу добровольцев для проведения такого же эксперимента. Разница между группами заключалась в том, что люди из второй группы подверглись воздействию самого сильного яда на нашей планете. Если вы проглотите несколько капель этого нейротоксина, ваш мозг не сможет управлять мышцами, и вы умрете от паралича (в частности, диафрагма останется неподвижной, и вы просто задохнетесь). Учитывая эти факты, представляется маловероятным, что люди согласятся на укол этого вещества. Но они соглашаются. Это ботулотоксин, получаемый из бактерий и известный под торговой маркой «ботокс». При введении в мышцы лица он парализует их, препятствуя образованию морщин.

Помимо косметического эффекта у ботокса имеется еще один, менее известный побочный эффект. Мы демонстрировали второй группе те же фотографии. Миограмма показывала, что их лицевые мышцы реагируют слабее. Это неудивительно, поскольку они были намеренно ослаблены. Удивительным оказался другой факт, о котором впервые сообщили в 2011 г. Дэвид Нил и Таня Чартрэнд. Повторяя их эксперимент, я попросил испытуемых из обеих групп посмотреть на лица с тем или иным выражением и выбрать одно из четырех слов, наилучшим образом характеризующее данную эмоцию.

В среднем «ботоксная» группа хуже различала эмоции на снимках. Почему? Одна из гипотез заключается в том, что отсутствие обратной связи в виде реакции лицевых мышц ухудшает способность понимать выражение лица другого человека. Всем известно, что неподвижные лица тех, кто пользуется ботоксом, затрудняют распознавание их чувств; удивительно то, что те же парализованные мышцы мешают им понимать других людей.



В тесте «Чтение мыслей по глазам» (Барон-Коэн и др., 2001) испытуемым показывали 36 фотографий с разными выражениями лиц, каждая из которых сопровождалась четырьмя словами.



Результат можно интерпретировать так: мои лицевые мышцы отражают то, что я чувствую, а ваши нейронные сети это используют. Когда вы пытаетесь понять, что я чувствую, то повторяете выражение моего лица. Все происходит помимо вашей воли – быстро и неосознанно, – но автоматическое зеркальное отражение моего лица помогает мгновенно понять мои возможные эмоции. Это полезный трюк, к которому прибегает ваш мозг, чтобы лучше понять меня и сделать более точные предсказания о моих действиях. Но, как выясняется, это лишь одна из множества подобных хитростей.

Радости и печали сочувствия

Мы ходим в кино, чтобы убежать в другой мир – мир любви, страданий, приключений и страха. Но герои и злодеи в нем – всего лишь изображения актеров на плоском экране. Почему же нас так волнует все происходящее с этими недолговечными призраками? Почему фильмы заставляют нас смеяться, плакать, вскрикивать от страха?

Чтобы понять, почему мы переживаем за актеров, начнем с того, что происходит в мозгу человека, который испытывает боль. Представьте, что кто-то втыкает вам в руку иглу от шприца. Единой области, реагирующей на сигналы боли, в мозгу нет, в таких случаях активизируются несколько участков, которые работают согласованно. Эта сеть называется матрицей боли.

Удивительно другое: матрица боли очень важна для связи с другими людьми. Если на ваших глазах причиняют боль другому, ваша матрица боли тоже активизируется, но не те участки, которые сообщают о прикосновении, а те, которые вовлечены в эмоциональное восприятие боли. Другими словами, наблюдение за страданиями других и собственная боль используют один и тот же нейронный механизм. На этом основано сочувствие.

Проникнуться чувствами другого человека – это в буквальном смысле почувствовать его боль. Вы создаете убедительную симуляцию того, что произошло бы, попади вы сами в такое положение. Именно способность к сочувствию объясняет, почему истории вроде фильмов и романов так увлекают нас и занимают такое место в человеческой культуре. Будь то абсолютно незнакомые люди или придуманные персонажи, вы все равно переживаете их страдания и восторги. Вы временно становитесь ими, живете их жизнью, смотрите на все их глазами. Когда вы видите страдающего человека, то можете попробовать убедить себя, что это его проблема, а не ваша, но нейроны в вашем мозгу с вами не согласны.

Врожденная способность чувствовать чужую боль отчасти объясняет, почему мы умеем поставить себя на место другого человека. Но зачем нам это нужно? С точки зрения эволюции эмпатия – полезное свойство: лучше понимая чувства других, мы точнее предсказываем их действия.



Матрицей боли называют несколько участков мозга, которые активируются, когда вы испытываете боль. Бо́льшая часть этих участков также активируется, если вы видите другого человека, страдающего от боли.



Однако точность эмпатии ограниченна, и во многих случаях мы просто проецируем на других свои эмоции. Возьмем, к примеру, случай Сьюзен Смит из Северной Каролины, которой в 1994 г. сочувствовала вся страна, когда женщина сообщила, что вооруженный мужчина захватил машину, в которой сидели ее сыновья. Девять дней она выступала по национальному телевидению, умоляя спасти и вернуть мальчиков. Незнакомые люди со всех концов страны предлагали ей помощь и поддержку. В конечном счете Сьюзен призналась в убийстве своих детей. Все поверили рассказу о вооруженном угонщике, поскольку поступок женщины предсказать было невозможно – такое не укладывалось в голове. Оглядываясь назад, мы понимаем, что там все было ясно с самого начала, однако люди этого не видели, потому что мы обычно судим других по себе и приписываем им свою способность совершить тот или иной поступок.

Мы невольно подражаем другим людям, вступаем с ними в контакт и волнуемся за них, потому что запрограммированы на социальное поведение. В связи с этим возникает вопрос: зависит ли наш мозг от социального взаимодействия? Что случится, если его лишить контакта с людьми?

В 2009 г. активистка движения за мир Сара Шурд с двумя товарищами путешествовала в горах на севере Ирака – в то время это был мирный регион. По совету местных жителей они решили посмотреть водопад Ахмед-Ава. К несчастью, водопад находится на границе с Ираном. Путешественников арестовали иранские пограничники, посчитав их американскими шпионами. Мужчин поместили в одну камеру, а Сару отделили от них и содержали отдельно. Следующие 410 дней она провела в одиночной камере – два раза в день ее выводили на получасовую прогулку.



Вот что рассказывает сама Сара:


В первые недели и месяцы одиночного заключения вы превращаетесь в животное. Я имею в виду животное в клетке – бо́льшую часть времени вы ходите туда-сюда. В конечном счете животное состояние сменяется растительным: мышление замедляется, и мысли начинают повторяться. Мозг набрасывается сам на себя и становится источником самых жестоких страданий и пыток. Я заново пережила всю свою жизнь, но в конечном итоге воспоминания заканчиваются. Вы уже много раз их рассказывали самому себе. И это не занимает много времени.


31 июля 2009 г. американцы Джошуа Фэттэл, Сара Шурд и Шейн Бауэр попали в иранскую тюрьму после прогулки к водопаду вблизи ирано-иракской границы.



Социальная депривация вызвала сильный психологический стресс; без взаимодействия с другими людьми мозг страдает. Во многих странах одиночное заключение запрещено именно потому, что люди давно осознали, какой вред наносит лишение одного из самых важных аспектов человеческой жизни – взаимодействия с другими людьми. У Сары, лишенной контакта с миром, довольно быстро появились галлюцинации:


В определенное время через окно в камеру проникал солнечный луч. Солнце освещало маленькие пылинки внутри. Я воспринимала эти частицы как другие человеческие существа, населяющие нашу планету. Они находились в гуще жизни, общались друг с другом, сталкивались друг с другом. Они что-то делали вместе. А я была отделена от них. Выброшена из потока жизни.


В сентябре 2010 г., проведя больше года в тюрьме, Сара вышла на свободу и снова влилась в общество. Но травма оказалась глубокой: девушка страдала от депрессии и легко впадала в панику. Через год она вышла замуж за Шейна Бауэра, товарища по несчастью. Сара говорит, что они с Шейном умеют успокоить друг друга, но это не всегда легко: у обоих остались глубокие эмоциональные шрамы.

Философ Мартин Хайдеггер предложил говорить не о «существовании» человека, а о «существовании в мире». Это был способ подчеркнуть, что окружающий мир в значительной степени определяет нас самих. Личность не существует в вакууме.

Ученые и врачи имеют возможность наблюдать, что происходит с человеком в одиночном заключении, однако провести непосредственные исследования мозга довольно сложно. Как бы то ни было, эксперимент нейробиолога Наоми Эйзенбергер дает представление о том, что происходит в мозгу в сходной, но менее жесткой ситуации – когда нас исключают из группы.

Представьте, что вы перебрасываетесь мячом с двумя другими людьми, и в какой-то момент вас исключают из игры: двое других бросают мяч друг другу, но не вам. В основе эксперимента Эйзенбергер лежит простой сценарий. Она предложила добровольцам простую компьютерную игру, в которой их персонаж играет в мяч с двумя партнерами. Участникам эксперимента говорили, что другими игроками тоже управляют люди, но на самом деле их действия определяла компьютерная программа. Поначалу все шло гладко, но через какое-то время два других игрока выводили добровольца из игры и просто перебрасывали мяч друг другу.



В сценарии социальной эксклюзии доброволец исключается из игры в мяч.



Социальная боль – например, в результате исключения – активизирует те же участки мозга, что и физическая боль.



В эксперименте Эйзенбергер добровольцы играли, лежа в аппарате для сканирования мозга. Обнаружилось нечто любопытное: когда добровольцев исключали из игры, активизировались участки мозга, входящие в матрицу боли. Тот факт, что вам не бросают мяч, выглядит незначительным, но для мозга социальное исключение так много значит, что вызывает боль в буквальном смысле.

Почему социальное исключение заставляет страдать? Вероятно, это указывает на важность социальных связей с точки зрения эволюции, то есть боль является тем механизмом, который заставляет нас взаимодействовать с другими, искать их признания. Встроенный в мозг механизм поощряет связь между людьми. Он заставляет нас объединяться в группы.

Эта особенность проливает свет на окружающее нас общество: люди повсеместно образуют группы. Нас объединяют семейные и дружеские связи, работа, мода, спортивные команды, религия, культура, цвет кожи, язык, увлечения и политические взгляды. В группе мы чувствуем себя комфортно, и этот факт многое говорит об истории нашего вида.

Выживают не только сильнейшие

Обращаясь к эволюции человека, мы первым делом вспоминаем о всем известном принципе выживания сильнейших. Перед нашим внутренним взором предстает образ сильного и волевого человека, который способен превзойти других представителей своего вида в сражении, в беге, в любовном соперничестве. Другими словами, того, у кого больше шансов выжить и преуспеть. Это довольно удачная модель, однако она оставляет без объяснения некоторые аспекты нашего поведения. Возьмем, к примеру, альтруизм: каким образом выживание сильнейшего способствует тому, чтобы люди помогали друг другу? Отбор самых приспособленных в данном случае не подходит, и ученые ввели дополнительное понятие «родственного отбора». Это означает, что я забочусь не только о себе, но и о других носителях моего генетического материала – например родных и двоюродных братьях. Как пошутил специалист в области эволюционной биологии Дж. С. Холден: «Я с готовностью прыгну в реку, чтобы спасти двух родных братьев или восьмерых двоюродных».

Как бы то ни было, одного родственного отбора недостаточно, чтобы объяснить все грани человеческого поведения, поскольку объединяться в группы и кооперироваться могут не только родственники. Это наблюдение привело к такому понятию, как «групповой отбор». Суть его в следующем: если все члены группы сотрудничают друг с другом, то все они получают от этого выгоду. В среднем они добиваются большего успеха, чем те, кто не склонен к сотрудничеству с соседями. Члены группы помогают друг другу выжить. В таких группах повышается безопасность и производительность, они лучше преодолевают трудности. Это стремление объединяться с другими людьми называется эусоциальностью (греческое слово «эу» означает «добро»), и оно служит не зависящим от родства «клеем», на котором держатся племена, группы и народы. Это не исключает индивидуального отбора, а просто дополняет общую картину. Люди отличаются индивидуализмом и склонностью к соперничеству, однако ради общего блага они способны объединяться в группы. Данная особенность позволила человеку расселиться по всей планете, создать общества и цивилизации – такое не под силу отдельным людям, даже самым приспособленным. Настоящий прогресс возможен лишь в союзе с другими, который превращается в конфедерацию, и наша эусоциальность является одной из главных причин разнообразия и сложности современного мира.

Таким образом, стремление объединяться в группы дает нам эволюционное преимущество. Однако у него есть и обратная сторона. У любой группы должен существовать как минимум один чужак.

Чужаки

Для понимания истории человечества огромное значение имеют такие концепции, как «свои» и «чужие». В разных концах земного шара группы людей часто совершают акты насилия в отношении других групп, даже беззащитных и не представляющих непосредственной угрозы. В 1915 г. в Османской империи турки систематически уничтожали армян. В 1937 г. во время нанкинской резни вторгшееся в Китай японцы убили сотни тысяч невооруженных гражданских лиц. В 1994 г. в Руанде всего за сто дней хуту убили восемьсот тысяч тутси.

Я не могу рассматривать эти факты с беспристрастностью историка. Взглянув на мою родословную, вы убедитесь, что бо́льшая часть ветвей генеалогического древа обрываются в начале 1940 г. Этих людей убили за то, что они были евреями; они попали в мясорубку геноцида, который развязали нацисты, объявившие евреев чужаками, виноватыми во всем на свете.

После холокоста Европа поклялась: «Это больше не повторится». Но спустя полвека снова случился геноцид – всего в тысяче километров от Германии, на территории Югославии. С 1992 по 1995 г. во время гражданской войны в бывшей Югославии сербы убили более ста тысяч мусульман, по большей части в процессе так называемых этнических чисток. Один из самых страшных эпизодов произошел в Сребренице: здесь за десять дней погибли восемь тысяч боснийцев. Они искали убежища в лагере миротворческих сил ООН, после того как Сребреница была окружена сербскими войсками, но 11 июля 1995 г. командование миротворческого контингента выгнало всех беженцев, и они попали в руки врагов, ожидавших их прямо за воротами лагеря. Женщин насиловали, мужчин убивали – не только мужчин, но и детей.



Лагерь ООН, в котором искали убежища боснийские мусульмане, охраняли голландские миротворцы. Хасан Нуханович потерял семью в резне, которая началась после того, как голландцы выгнали беженцев, так что те попали прямо в руки сербов, осаждавших лагерь.



Я прилетел в Сараево, чтобы лучше понять, что произошло, и там мне представился случай поговорить с высоким мужчиной средних лет по имени Хасан Нуханович. Хасан, боснийский мусульманин, работал в лагере ООН переводчиком. Его семья находилась там же вместе с другими беженцами, но их выгнали из лагеря, отправив на верную смерть, а Хасану разрешили остаться, поскольку ценили его как переводчика. Тогда убили его мать, отца и брата. Ему не дает покоя мысль о том, что «…убивали и пытали наши соседи – те самые люди, рядом с которыми мы жили на протяжении десятилетий. Они были способны убивать своих школьных друзей».

Еще одним примером разрушения социального взаимодействия может служить рассказ Хасана об аресте боснийского дантиста. Его подвесили за руки к фонарному столбу и били металлическим прутом, пока не сломали позвоночник. Тело дантиста висело там три дня, а мимо него сербские дети ходили в школу. «Есть универсальные ценности, и они очень простые: не убий. В апреле 1992 г. это «не убий» внезапно исчезло и превратилось в «иди и убивай», – заключил Хасан.


СИНДРОМ E
В чем причина ослабленной эмоциональной реакции на причинение вреда другому человеку? Нейрохирург Ицхак Фрид отмечает, что если проанализировать случаи насилия во всем мире, то в поведении людей можно заметить одну и ту же особенность, Фрид предложил искать и идентифицировать определенное поведение, которое характеризует преступника, совершающего насильственное преступление, – он назвал это синдромом Е. Синдром Е характеризуется снижением эмоциональной реактивности, что способствует повторяющимся актам насилия. Другой признак – гипервозбуждение, ощущение восторга от подобных действий. Это групповое «заражение»: так поступают все, и эпидемия насилия ширится. Наблюдается также компартментализация, когда человек может заботиться о своей семье и в то же время совершать акты насилия в отношении другой семьи.
При этом другие функции мозга, такие как речь, память, способность решать поставленные задачи, полностью сохраняются, то есть изменения затрагивают не весь мозг, а только зоны, участвующие в формировании эмоций и эмпатии. Выбор теперь определяется теми зонами мозга, которые отвечают за логику, память, умозаключения и т. д., а не сетями, позволяющими представить, что чувствует другой человек. По мнению Фрида, это эквивалентно освобождению от морали. Люди больше не используют эмоциональные системы, которые в обычных обстоятельствах определяют принятие социальных решений.


На этой фотографии времен холокоста солдат целится в женщину с ребенком на руках.



Семья Хасана похоронена на этом кладбище в Сребренице. Каждый год находят новые тела жертв резни, идентифицируют и привозят сюда.



Чем объясняется этот тревожный сдвиг во взаимодействии людей? Откуда он берется у эусоциальных существ? Почему геноцид то и дело случается на нашей планете? Мы привыкли рассматривать войну и убийства в контексте истории, экономики и политики. Однако такая картина неполна, и я убежден, что эти явления необходимо понять с точки зрения науки о мозге. Убийство соседа обычно представляется человеку немыслимым. Что же происходит с сотнями и тысячами людей, которые так поступают? Почему в определенных ситуациях отключаются нормальные социальные функции мозга?

Некоторые равнее других

Можно ли изучать нарушение нормальных социальных функций в лаборатории? Я разработал эксперимент, чтобы попытаться это выяснить.

Первый вопрос довольно прост: меняется ли ваша способность к сочувствию другому человеку в зависимости от того, «свой» он или «чужой»?

Мы поместили испытуемых в сканер. На экране они видели шесть рук. Компьютер случайным образом – вроде барабана в розыгрыше лотереи – выбирал одну из рук. Затем изображение перемещалось в центр экрана и увеличивалось, после чего к руке прикасались ватной палочкой или иглой от шприца. Эти два действия вызывают сходное возбуждение в зрительной системе, но очень разные реакции в остальных зонах мозга.



Сканируя мозг участников эксперимента, мы показывали им, как руку колют иглой или прикасаются к ней ватной палочкой.



Как уже говорилось выше, при виде человека, испытывающего боль, у нас в мозгу активируется матрица боли. Это основа сочувствия. Теперь мы можем поднять вопрос о сочувствии на следующий уровень. Измерив базовое состояние при воздействии, мы немного изменили эксперимент. На экране появлялись те же шесть рук, но теперь каждая из них была снабжена надписью: христианин, иудей, атеист, мусульманин, индуист или сайентолог. После случайного выбора одной из рук она перемещалась в центр экрана и увеличивалась, а затем ее касались ватной палочкой или кололи иглой от шприца. В результате эксперимента мы хотели выяснить следующее: будет ли мозг точно так же сочувствовать боли чужака?

Мы выявили большую амплитуду индивидуальных отклонений, но в среднем мозг демонстрировал более сильную сочувственную реакцию на боль «своего» и менее сильную на боль «чужака». Этот результат особенно важен с учетом того, что надписи состояли всего из одного слова: для определения принадлежности к группе требуется очень немногое.



Когда этот участник эксперимента видел «своего», испытывающего боль, в передней поясной коре наблюдалась активная реакция. В случае «чужого» активность была значительно слабее.



Грубой категоризации вполне достаточно, чтобы изменить сознательную реакцию мозга на боль другого человека. Соблазнительно приписать это религии, но причина кроется глубже: в нашем исследовании даже атеисты больше сочувствовали руке с надписью «атеист», чем руке с любой другой надписью. Таким образом, дело тут не в религии, а в группе, к которой человек себя причисляет.

По всей видимости, люди меньше сочувствуют чужакам. Но для того, чтобы объяснить насилие и геноцид, нужно сделать еще один шаг – к дегуманизации.

Лазана Харрис из Лейденского университета (Голландия) провел серию экспериментов, которые приблизили нас к пониманию, как это происходит. Харрис искал изменения в социальных сетях мозга, в частности в медиальной префронтальной коре. Эта зона активизируется, когда мы взаимодействуем с другими людьми или думаем о них, но не активизируется, когда мы имеем дело с неодушевленными предметами, вроде кружки для кофе.

Харрис показывал добровольцам фотографии людей из разных социальных групп, например бездомных или наркоманов. Он обнаружил, что медиальная префронтальная кора менее активна, когда испытуемые смотрят на бездомного. Как будто это не человек, а неодушевленный предмет.



Медиальная префронтальная кора активизируется, когда мы думаем о других людях – по крайней мере, о большинстве других людей.



Как отмечает Харрис, выключение систем, которые видят в бездомном человеческое существо, позволяет вам не испытывать неприятных чувств, когда вы отказываете ему в милостыне. Другими словами, бездомный дегуманизировался: мозг воспринимает его скорее как неодушевленный предмет, чем как человека. Отсюда отсутствие эмпатии. «Если вы не относите объекты к человеческим существам, – объясняет Харрис, – то моральные нормы, применяемые к людям, уже не действуют».

Дегуманизация – ключевой аспект геноцида. Нацисты считали евреев «недочеловеками», и точно так же в бывшей Югославии сербы относились к мусульманам.

В Сараеве я прогулялся по главной улице города. Во время войны ее называли «аллеей снайперов», поскольку стрелки, притаившиеся на окружающих холмах и соседних зданиях, убивали мирных жителей – мужчин, женщин и детей. Эта улица стала одним из самых впечатляющих памятников, символизирующих ужасы войны. Как такое могло произойти с обычной городской улицей?

Эта война, подобно многим другим, поддерживалась весьма эффективной формой нейронной манипуляции, которая применялась на протяжении столетий: пропагандой. Во время войны в Югославии главная новостная сеть страны, Радио и телевидение Сербии (РТС), контролировалась сербским правительством и постоянно передавала искаженные новости, выдавая их за правду. Журналисты придумывали сообщения о нападениях на сербов боснийских мусульман и хорватов, движимых этнической ненавистью. Они постоянно демонизировали боснийцев и хорватов, использовали негативные коннотации при описании мусульман. Высшим выражением ненависти стали ничем не подтвержденные обвинения, будто бы мусульмане скармливают сербских детей львам в зоопарке в Сараеве.

Геноцид возможен только в случае масштабной дегуманизации, и идеальное орудие для достижения этой цели – пропаганда. Она влияет на нейронные цепи, которые помогают понимать других людей, и снижает уровень нашего сочувствия им.

Таким образом, мозгом можно манипулировать в политических целях, дегуманизируя других людей, что может привести к высвобождению самых темных сторон человеческой натуры. А нельзя ли запрограммировать мозг таким образом, чтобы он сопротивлялся подобным манипуляциям? Один из возможных ответов предлагает эксперимент, который провели в 1960-х гг., но не в научной лаборатории, а в школе.

Это было в 1968 г., через день после убийства Мартина Лютера Кинга. Джейн Эллиот, школьная учительница из небольшого городка в штате Айова, решила продемонстрировать своему классу, что такое предрассудки. Джейн спросила учеников, понимают ли они, как чувствует себя человек, о котором судят по цвету кожи. Дети ответили, что понимают. Но Джейн сомневалась – и провела с ними эксперимент, которому было суждено стать знаменитым. Она объявила, что голубоглазые дети «лучшие в классе».



Джейн Эллиот: Кареглазым детям не разрешается пить из фонтанчика. Вы должны пользоваться бумажными стаканчиками. Кареглазым детям не разрешается играть с голубоглазыми на площадке, потому что они хуже голубоглазых. С этого дня кареглазые дети в классе должны носить шейные платки. Так мы издалека сможем сказать, какого цвета у вас глаза. Теперь откроем страницу 127… Все готовы? Все, кроме Лори. Готова, Лори?

Ученик: У нее карие глаза.

Джейн Эллиот: У нее карие глаза. С сегодняшнего дня вы станете замечать, сколько времени мы теряем, пока ждем кареглазых детей.



Через секунду она оглядывается в поисках линейки, и тут подают голос два мальчика. Рекс подсказывает, где линейка, а Реймонд дает совет: «Послушайте, миссис Эллиот, вам лучше держать линейку на столе, на случай если коричневые, то есть кареглазые, отобьются от рук».



Недавно я беседовал с этими двумя мальчиками, теперь взрослыми мужчинами, Рексом Козаком и Реем Хансеном. У обоих голубые глаза. Я спросил, помнят ли они, как вели себя в тот день. «Я очень плохо обращался со своими друзьями. Изо всех сил придирался к кареглазым детям, чтобы самому выбиться в лидеры, – вспоминал Рей. В детстве у него были белокурые волосы и яркие голубые глаза. – Я был настоящим маленьким нацистом. Искал любой предлог, чтобы обидеть своих друзей, с которыми несколько часов или даже минут назад был очень близок».

На следующий день Джейн изменила правила поведения на противоположные. Она объявила классу:


Кареглазые дети могут снять шейные платки. Каждый из них может повязать свой платок на шею голубоглазого одноклассника. Кареглазым перемена продлевается на пять минут. Голубоглазым запрещается пользоваться игровой площадкой. Голубоглазые не должны играть с кареглазыми. Кареглазые лучше голубоглазых.


Рекс описывает, как он себя чувствовал: «Весь мир рухнул – такого со мной еще никогда не было». Когда его причислили к низшей группе, он испытал такое чувство потери себя, своей личности, что почти ничего не мог делать.

Один из самых важных навыков, которыми овладевают люди, – это умение видеть перспективу. У детей такого опыта еще нет. Но, когда приходится ставить себя на место другого человека, это открывает новые когнитивные пути. После эксперимента в классе миссис Эллиот Рекс возмущался, когда слышал расистские высказывания; он вспоминает, как возражал отцу: «Это неприемлемо». Рекс с гордостью вспоминает об этом поступке, который укрепил его уверенность в себе, и он чувствовал, что меняется как личность.

Суть эксперимента с голубыми/карими глазами заключалась в том, что Джейн Эллиот поменяла группы местами. Это позволило ученикам понять, что система правил может быть произвольной. Дети усвоили, что истина непостоянна – более того, она не обязательно истина. Этот опыт научил школьников видеть суть за туманом и зеркалами политических программ, формировать собственное мнение – качество, которое все мы хотим видеть в своих детях.

Ключевую роль в предотвращении геноцида играет воспитание. Только понимая склонность мозга делить окружающих на своих и чужих и стандартные уловки пропаганды, стремящейся использовать эту склонность, можно надеяться, что удастся поставить барьер перед дегуманизацией, которая заканчивается массовыми зверствами.

В наш век цифровой коммуникации еще важнее, чем когда-либо прежде, понимать связь между людьми. Мозг человека запрограммирован на взаимодействие с окружающими: мы в высшей степени общественные существа. Нашими социальными мотивами иногда можно манипулировать, но именно они составляют основу человеческого успеха.

Принято считать, что человек ограничен своей кожей, но в определенном смысле четкой границы между вами и окружающими людьми не существует. Ваши нейроны и нейроны всех остальных жителей планеты взаимодействуют в рамках гигантского, непрерывно меняющегося организма. То, что мы называем собой, – это просто нейронная сеть внутри еще большей сети. Если мы желаем своему биологическому виду светлого будущего, то должны продолжать исследования, пытаться понять, как взаимодействуют мозги разных людей – выявлять как опасности, так и возможности. Мы не вправе игнорировать истину, которая запрограммирована у нас в мозгу: мы нуждаемся друг в друге.

6. Какими мы станем?


Организм человека – это настоящий шедевр сложности и красоты, симфония сорока миллиардов клеток, работающих сообща. Однако у него есть свои ограничения. Границы нашего восприятия определяются органами чувств, возможности действия – телом. Но что произойдет, если мозг научится воспринимать новые данные и управлять новыми органами, то есть расширит реальность, в которой мы живем? Сегодня наступил переломный момент в человеческой истории, когда соединение биологии и технологии преодолеет ограничения мозга. Мы можем усовершенствовать собственную аппаратную часть, чтобы проложить курс в будущее. Это коренным образом изменит смысл самого понятия «человек».


На протяжении последних 100 000 лет наш биологический вид проделал большой путь: от примитивных охотников и собирателей, борющихся за существование, до покоривших всю планету существ, которые прочно связаны друг с другом и сами определяют свою судьбу. Сегодня мы наслаждаемся земными благами, о которых наши предки не могли и мечтать. У нас есть реки чистой воды, которые по нашему желанию текут в наши красиво украшенные пещеры. Мы владеем устройствами величиной с камень, в которых содержится вся мудрость мира. Мы регулярно поднимаемся выше облаков и можем из космоса окинуть взглядом родную планету. Мы отправляем сообщения на другой край земли за восемьдесят миллисекунд, а информация для космической колонии людей передается со скоростью шестьдесят мегабит в секунду. Сидя за рулем автомобиля по дороге на работу, мы движемся со скоростями, которые превосходят возможности любого биологического вида, даже гепардов. Этими необыкновенными достижениями мы обязаны особым свойствам полутора килограммов вещества, содержащегося внутри нашего черепа.

Какие особенности человеческого мозга сделали возможным этот путь? Раскрыв секрет этих невероятных достижений, мы могли бы сознательно управлять способностями своего мозга, открыть новую главу в истории человечества. Что приготовили для нас следующие тысячелетия? Какой станет человеческая раса в отдаленном будущем?

Гибкое вычислительное устройство

Тайна нашего успеха, а также будущих возможностей состоит в необыкновенной способности мозга меняться, которая получила название пластичности. Как мы видели в главе 2, эта особенность позволяет человеку существовать в самой разной среде и усваивать местные особенности, необходимые для выживания, в том числе язык, требования окружающего мира и культуру.

Пластичность мозга также определяет наше будущее, поскольку открывает дверь к изменению собственного организма. Для начала попробуем осознать необыкновенную гибкость вычислительного устройства под названием мозг.

Рассмотрим случай маленькой девочки по имени Кэмерон Мотт. В четырехлетнем возрасте у нее начались сильные судороги. Припадки были агрессивными: Кэмерон внезапно бросалась на пол, требуя, чтобы на нее надели шлем. У нее довольно быстро диагностировали редкое истощающее заболевание, которое называется энцефалитом Расмуссена. Врачи знали, что эта разновидность эпилепсии приводит к параличу и в конечном итоге к смерти, и поэтому предложили рискованное хирургическое вмешательство. В 2007 г. в результате операции, длившейся двенадцать часов, хирурги удалили почти половину мозга девочки.

Каковы же долговременные последствия удаления половины мозга? Они оказались на удивление незначительны. У Кэмерон одна половина тела слабее другой, но в остальном девочка практически не отличается от одноклассников. У нее нет проблем с пониманием речи, музыки, математики и литературы. Она хорошо успевает в школе и занимается спортом.



На изображении мозга Кэмерон белое пространство – отсутствующая половина мозга.



Неужели это возможно? Получается, что половина мозга Кэмерон оказалась просто лишней; вторая половина оперативно перестроилась и взяла на себя утраченные функции, так что вся деятельность сосредоточилась в половине мозга. Выздоровление Кэмерон подчеркивает эту удивительную способность мозга: он перестраивает себя, приспосабливаясь к вводу информации и требуемым действиям, к задачам, которые решаются в настоящий момент.

В этом смысле мозг совсем не похож на аппаратную часть компьютеров. Он «живой». Он перестраивает свои цепи. Мозг взрослого человека менее пластичен, чем мозг ребенка, но по-прежнему сохраняет поразительную способность к адаптации и изменению. Как мы видели в предыдущих главах, каждый раз, когда мы усваиваем что-то новое, будь то карта Лондона или умение строить пирамиду из стаканчиков, мозг меняет себя. Именно это свойство мозга – пластичность – позволяет соединить технологию с биологией.

Подключение периферийных устройств

Человек учится встраивать разнообразные механизмы непосредственно в свое тело. Возможно, вы этого не знаете, но уже сотни тысяч человек имеют искусственный слух и искусственное зрение.

При помощи такого устройства, как имплантат улитки, внешний микрофон оцифровывает звуковой сигнал и передает его прямо в слуховой нерв. Аналогичным образом имплантат сетчатки оцифровывает сигнал от видеокамеры и через электрод передает его в зрительный нерв в задней части глаза. Эти устройства вернули слух и зрение множеству глухих и слепых людей во всем мире.

Поначалу ученые сомневались, сработает ли такой подход. При появлении этих методов многие исследователи были настроены скептически: мозг – очень тонкий и точный механизм, и неизвестно, возможен ли содержательный диалог между металлическими электродами и живыми клетками. Способен ли мозг понять грубые, не биологические сигналы или они поставят его в тупик?

Как оказалось, мозг учится интерпретировать сигналы. Привыкание к имплантатам чем-то похоже на изучение нового языка. Поначалу незнакомые электрические сигналы лишены смысла, но в конечном итоге нейронные сети извлекают закономерности из поступающих данных.

Включай и работай: экстрасенсорное будущее

Пластичность мозга позволяет использовать новые входные сигналы. Какие сенсорные возможности это открывает перед нами?

Мы приходим в мир со стандартным набором основных чувств: слухом, осязанием, зрением, обонянием и вкусом. К ним добавляются и другие, такие как чувство равновесия, способность ощущать вибрации и температуру. Наши органы чувств – это порталы, через которые мы получаем сигналы от окружающей среды.

Однако, как уже было показано в главе 1, эти органы чувств позволяют воспринимать лишь крошечную часть мира, который нас окружает. Все источники информации, для которых отсутствуют датчики, остаются для нас невидимыми.

Я рассматриваю наши сенсорные порталы как устройства типа «включай и работай». Суть в том, что мозг не знает, откуда он получает информацию, – более того, ему это безразлично. Независимо от источника информации мозг определяет, что с ней делать. В данной аналогии мозг играет роль вычислительного устройства общего назначения: он работает с тем, что получает. Идея заключается в том, что Природе требовалось всего один раз изобрести принцип работы мозга, а затем она могла развлекаться, придумывая новые каналы ввода.

В результате все эти сенсоры, которые мы знаем и любим, представляют собой просто внешние устройства, которые можно присоединять и отсоединять. Достаточно подключить их, и мозг может приступать к работе. Таким образом, эволюции не требуется постоянно переделывать мозг; достаточно совершенствовать периферийные устройства, а мозг сам разберется, как их использовать.




Искусственные слух и зрение
Имплантат улитки передает звуковые сигналы непосредственно в неповрежденный слуховой нерв. Слух возвращается не сразу: люди должны научиться понимать незнакомый язык сигналов, которые поступают в мозг. Вот как описывает свои ощущения Майкл Хорост, один из пациентов, которым вживили имплантат:
«Когда через месяц после операции устройство включили, первое услышанное мной предложение звучало как «Зззззз сзз сзвизз ур брфзззззз?», которое постепенно превратилось в «Что вы ели на завтрак?». После нескольких месяцев тренировок я мог снова пользоваться телефоном и даже разговаривать в шумных барах и кафе».
Принцип действия имплантата сетчатки аналогичен. Крошечные электроды имплантата заменяют фоторецепторы сетчатки, посылая слабые электрические импульсы. Эти устройства используются в основном при таких заболеваниях глаз, когда происходит дегенерация фоторецепторов на задней стенке, но клетки зрительного нерва остаются неповрежденными.
Несмотря на грубость входных сигналов, мозг находит способ извлечь из них смысл. Он выискивает закономерности, обращаясь к сигналам от других органов чувств. Если в поступающих данных обнаруживается некая структура, мозг выявляет ее, и через несколько недель информация начинает приобретать смысл.


Присмотревшись к животному миру, вы увидите поразительное разнообразие периферийных сенсоров, которые использует мозг разных животных. У змей есть датчики температуры, гимнотообразные рыбы обладают особыми органами, которые регистрируют изменения электрического поля. У коров и птиц имеется компас, при помощи которого они могут ориентироваться в магнитном поле Земли. Некоторые животные способны видеть в ультрафиолетовом свете. Слоны слышат звуки на огромном расстоянии, а собаки живут в богатом мире запахов. Горнило естественного отбора – это пространство для экспериментов, и приведенные примеры – лишь некоторые из способов, найденных генами, чтобы передавать данные из окружающего мира в мир внутренний. В конечном счете эволюция создала мозг, который способен воспринимать разные срезы реальности.

Я хотел бы подчеркнуть, что в тех органах чувств, к которым мы привыкли, возможно, нет ничего особенного. Они просто унаследованы нами от сложной истории эволюционных ограничений. Нам не обязательно за них держаться.

Главное доказательство истинности этой идеи дает нам концепция, получившая название сенсорного замещения, когда сенсорная информация подается по необычным каналам, например, зрительная – путем осязания. Мозг сам решает, что делать с этой информацией, поскольку ему безразлично, каким образом поступают данные.

На первый взгляд сенсорное замещение похоже на научную фантастику, однако это явление – установленный факт. О первой его демонстрации рассказал журнал Nature в 1969 г. В своей статье нейробиолог Бах-и-Рита продемонстрировал, что слепые люди могут научиться «видеть» предметы, даже если зрительная информация поступает к ним необычным путем. Слепых усаживали в модифицированное зубоврачебное кресло, и видеосигнал с камеры подавался на матрицу из маленьких поршней, прижатых к пояснице. Другими словами, если вы рисуете перед камерой круг, участник эксперимента почувствует круг на своей спине. Как это ни удивительно, слепые люди начинали распознавать объекты и чувствовали увеличение размера приближающихся предметов. В определенном смысле они могли видеть спиной.



Четыре метода доставить зрительную информацию в мозг через необычные сенсорные каналы: поясницу, уши, лоб и язык.



Это был первый пример сенсорного замещения; за ним последовали другие. Современные варианты данного подхода включают превращение видеосигнала в звуковой поток или серию слабых электрических импульсов на лбу или на языке.

Примером последнего метода может служить устройство размером с почтовую марку под названием BrainPort, которое посылает слабые электрические импульсы через крошечную пластинку, прикрепленную к языку. Слепой человек надевает темные очки с вмонтированной в них маленькой камерой. Пиксели камеры преобразуются в электрические импульсы, прикладываемые к языку, – ощущается нечто вроде покалывания, как от газированного напитка. Лишенные зрения люди могут с большим искусством пользоваться прибором, обходя препятствия или забрасывая мяч в баскетбольную корзину. Слепой спортсмен Эрик Вейхенмайер использует BrainPort при скалолазании, определяя положение утесов и трещин по рисунку импульсов на языке.

Возможность «видеть» языком кажется безумием, но следует помнить, что зрение – это всего лишь электрические сигналы, поступающие во тьму вашего черепа. Обычно они приходят по зрительным нервам, однако нет никакой причины, почему эта информация не может поступать по другим каналам. Сенсорное замещение демонстрирует, что мозг берет все поступающие данные, независимо от источника, и выясняет, что он может из них получить.

Один из проектов, которым занимается моя лаборатория, – построение платформы для сенсорного замещения. В частности, мы разработали пригодную для ношения на теле технологию, которую назвали VEST (регулируемый экстрасенсорный датчик). Это устройство укрепляется под одеждой и снабжено крошечными вибродвигателями. Вибродвигатели преобразуют потоки данных в динамические рисунки вибрации на туловище. Мы используем VEST для возвращения слуха глухим людям.

Через пять дней использования VEST человек, родившийся глухим, мог правильно различать произнесенные слова. Наши эксперименты находятся еще на ранней стадии, но мы предполагаем, что через несколько месяцев ношения VEST у испытуемых сформируется непосредственное восприятие – некий эквивалент слуха.

Может показаться странным, что человек будет слышать с помощью вибраций на своем теле. Но, как и в случае зубоврачебного кресла или сетки на языке, суть состоит в следующем: мозгу все равно, откуда получать информацию, пока он ее получает.

Дополнительные чувства

Сенсорное замещение прекрасно подходит для обхода поврежденных органов чувств. Но нельзя ли использовать эту технологию для расширения диапазона нашего сенсорного восприятия? С этой целью мы с моими студентами добавляем новые чувства к тому набору, которым обладает человек, пытаясь обогатить наше восприятие мира.

Рассмотрим следующий пример. Интернет – это поток петабайтов интересной информации, но в настоящее время доступ к ней мы можем получить только с помощью смартфона или экрана компьютера. Что, если бы эти данные могли непосредственно поступать в мозг, формируя картину мира? Другими словами, что, если бы вы могли чувствовать эти данные? Например, прогноз погоды, биржевые сводки, сообщения в Твиттере, данные приборов самолета или информацию о положении дел на заводе – закодированные в виде нового вибрационного языка, который учится понимать мозг. Занимаясь повседневными делами, вы сможете напрямую воспринимать, идет ли дождь в тысяче километров от вас или выпадет ли завтра в вашем городе снег. Или почувствуете, куда движется фондовый рынок, бессознательно оценивая тенденции мировой экономики. Или поймете новые веяния в Твиттере и таким способом узнаете о мыслях других людей.




VEST
Для сенсорного замещения у глухих мы с моим аспирантом Скоттом Новичем разработали VEST. Этот носимый на теле прибор улавливает звуки из окружающей среды и передает на маленькие вибродвигатели, закрепленные на туловище. Двигатели активируются в определенной последовательности в зависимости от частоты звука. Таким образом звук превращается в переменную последовательность вибраций.
Поначалу вибрационные сигналы не имеют смысла. Но потренировавшись, мозг понимает, что делать с этими данными. Глухие люди могут переводить сложные последовательности вибраций на теле в осмысленные слова. Мозг обучается бессознательно расшифровывать вибрации – примерно так же слепой человек без труда читает шрифт Брайля.
VEST способен кардинально изменить жизнь глухих людей. В отличие от имплантата улитки он не требует оперативного вмешательства. Кроме того, он в двадцать раз дешевле, что будет способствовать его широкому распространению.
Потенциал VEST гораздо шире: он может не только преобразовывать звук, но и послужит платформой для передачи в мозг информации любого рода.
Видеоматериалы о работе VEST можно найти на сайте eagleman.com.


Все это звучит как научная фантастика, но такое будущее уже не за горами – и все благодаря таланту мозга обнаруживать закономерности, даже когда мы не прилагаем к этому сознательных усилий. Эта хитрость позволит нам получать сложные данные и встраивать в сенсорное восприятие мира. Получение новых потоков данных будет казаться легким и непринужденным, подобно чтению этой страницы. Однако, в отличие от чтения, дополнительные чувства станут способом получения новой информации о мире без участия сознания.

В настоящее время мы не знаем ограничений – если таковые вообще существуют – на данные, которые способен воспринять мозг. Но уже понятно, что мы больше не дети природы, которым для сенсорной адаптации приходится ждать медленного течения эволюции. Мы будем изобретать для себя все больше сенсорных порталов в окружающий мир. Мы встроим себя в расширившуюся сенсорную реальность.

Как получить более совершенное тело

Восприятие мира – лишь половина дела. Вторая половина связана с взаимодействием с ним. Может ли пластичность мозга использоваться не только для модификации наших органов чувств, но и способов нашего соприкосновения с окружающим миром?

Познакомьтесь с Джейн Шойерманн. Вследствие редкого генетического заболевания у нее дегенерировали нервные волокна спинного мозга, идущие от головного мозга к мышцам. Она чувствует свое тело, но не может управлять им. Вот как описывает свое состояние сама Джейн: «Мозг говорит руке: «Поднимись», а рука отвечает: «Я тебя не слышу». Паралич всего тела сделал ее идеальным кандидатом для нового исследования, которое проводилось на медицинском факультете Питтсбургского университета.

Исследователи имплантировали два электрода в левую двигательную зону коры головного мозга Джейн, последнюю остановку, после которой сигналы, управляющие рукой, направляются в спинной мозг. Электрическую активность коры переводили в сигналы для компьютера, чтобы определить намерение Джейн, а затем использовали для управления самой сложной в мире роботизированной рукой.

Когда Джейн хотела пошевелить роботизированной рукой, она просто думала об этом. Обычно Джейн обращалась к руке в третьем лице: «Поднимись вверх. Теперь вниз, ниже, ниже. Направо. Возьми. Отпусти». И рука повиновалась указаниям. Джейн произносила команды вслух, но это не обязательно. Между ее мозгом и роботизированной рукой существовала прямая связь. Джейн рассказывала, что ее мозг не разучился управлять рукой, хотя был лишен этой возможности десять лет. «Это как кататься на велосипеде», – пояснила она.



Электрические сигналы из мозга Джейн расшифровывались, и бионическая рука исполняла команды. Повинуясь мыслям, рука делала точные движения, пальцы плавно сжимались и разжимались, запястье поворачивалось и сгибалось.



Успехи Джейн указывают на будущее, в котором мы воспользуемся техническими достижениями, чтобы расширить возможности своего тела, не только заменяя конечности или органы, но и улучшая их – превращая человеческую хрупкость в нечто более долговечное. Роботизированная рука – всего лишь первая ласточка грядущей бионической эры, в которой мы сможем управлять более мощными и надежными устройствами, чем кожа и мускулы, более прочными, чем кости. Помимо всего прочего, это открывает новые возможности для космических путешествий, к условиям которых плохо приспособлены наши нежные тела.

Совершенствование интерфейса, связывающего мозг с разнообразными механизмами, открывает путь не только к замене конечностей, но и к более экзотическим применениям. Представьте, что вы приобрели необычные способности. Начните со следующей мысли: допустим, сигналы вашего мозга могут дистанционно управлять устройствами, находящимися в комнате. Например, вы отвечаете на письма, а двигательная кора мозга одновременно управляет пылесосом, который подчиняется вашей мысли. На первый взгляд эта идея выглядит нереализуемой, но следует помнить, что мозг хорошо умеет решать задачи в фоновом режиме, не подключая к ним сознание. Вспомните, с какой легкостью вы управляете автомобилем, одновременно беседуя с пассажиром или вращая ручку настройки радиоприемника.

При наличии соответствующего интерфейса и технологии беспроводной связи вы вполне могли бы дистанционно – силой мысли – управлять и большими механизмами, такими как подъемный кран или погрузчик, и одновременно ковыряться в саду или играть на гитаре. Способность хорошо справляться с этими задачами усиливалась бы сенсорной обратной связью, которая может быть зрительной (вы видите движение механизмов) или даже непосредственной, когда данные поступают в вашу соматосенсорную кору (вы чувствуете движение механизмов). Управление такими «конечностями» потребует обучения, и поначалу манипуляции будут неловкими – так новорожденный несколько месяцев просто дрыгает ручками и ножками, прежде чем научится точным движениям. Со временем такие механизмы практически превратятся в дополнительную руку, необыкновенно прочную и сильную, и вы будете ощущать их так же, как теперь чувствуете свои руки и ноги. Они станут еще одной конечностью – нашим расширением.

Нам неизвестно теоретическое ограничение на вид сигналов, которые способен воспринимать мозг. Не исключено, что мы можем иметь почти любое физическое тело и взаимодействовать с внешним миром так, как пожелаем. Нет никаких причин, почему наше расширение не может выполнять работу на другом конце планеты или добывать полезные ископаемые на Луне, в то время как мы сами наслаждаемся сэндвичем.

Тело, которое нам дается при рождении, на самом деле всего лишь отправная точка для человечества. В далеком будущем мы расширим не только свое физическое тело, но и представление о нас самих. Новое сенсорное восприятие и управление новыми телами вызовет глубокие изменения в личности: наши физические характеристики создают основу того, как мы чувствуем, как думаем, определяют, кто мы такие. Избавившись от ограничений, налагаемых нашими органами чувств и нашим телом, мы станем другими. Далеким потомкам будет трудно понять, какими мы были, что было для нас важно. На данном этапе истории у нас больше общего с предками из каменного века, чем с ближайшими потомками.

Остаться в живых

Мы уже начали дополнять человеческое тело, но достигнутые успехи не устраняют одного препятствия, которое очень трудно обойти: наш мозг и тело состоят из живой материи. Они изнашиваются и умирают. Настанет момент, когда вся нервная деятельность прекратится и уникальное, ни с чем не сравнимое состояние, которое мы называем самосознанием, перестанет существовать. И не важно, кто вы и что вы делаете: такова судьба всех людей. На самом деле такова судьба всего живого, но только люди могут заглядывать в будущее и страдают от этого знания.

Но не все согласны страдать. Некоторые предпочитают бороться со смертью. Разные группы исследователей заинтересовались идеей, что знание нашей биологии может влиять на мораль. Что, если в будущем смерть не станет неизбежной?

После кремации моего друга Фрэнсиса Крика я какое-то время размышлял над тем, что стыдно было отправлять в огонь его нервные клетки. Этот мозг был вместилищем знаний, мудрости и интеллекта одного из крупнейших биологов XX в. Весь архив его жизни – воспоминания, интуиция, чувство юмора – хранился в физической структуре мозга. Все согласились выбросить устройство, где это было записано, просто потому что у его владельца остановилось сердце. И я подумал: есть ли какой-то способ сохранить информацию, которой обладает мозг? Можно ли, сохранив мозг, вернуть к жизни мысли, сознание и личность человека?