Глава 8

Старичок-с-ноготок

Любитель наблюдений за птичками, судя по голосу и манере речи, человек немолодой, по телефону он обмолвился, что редко выбирается из дома. Я сложила два и два и решила, что у него какое‑то возрастное заболевание, ограничивающее подвижность. Может, дедушка с палочкой ходит или вообще в инвалидном кресле сидит, от нечего делать в окошко глазеет.

Я ошиблась: с подвижностью у дедушки все обстояло прекрасно. На трель дверного звонка он прилетел, что твоя птичка.

– Здравствуйте, здравствуйте, Елена… простите, не знаю вашего отчества? – Сухонький старичок с прической, как у Эйнштейна на знаменитом фото с высунутым языком, засуетился вокруг меня, пытаясь помочь снять курточку.

По-хорошему, ему для этого требовалась лесенка. Ростом дедушка не вышел – такой Старичок-с-ноготок.

– Просто Елена. – Я поспешила сбросить курточку на руки хозяину дома, чтобы он не утомлял себя прыжками вокруг моей скромной персоны. – А вы?

– Генрих Львович Красильников. – Старичок-с-ноготок браво щелкнул каблуками домашних туфель, явно купленных в обувном отделе «Детского мира».

Он ловко забросил мою верхнюю одежду на торчащий рог вешалки и сделал приглашающий жест:

– Прошу!

И не успела я сделать и шагу, сам уже оказался в кухне, откуда призывно замахал:

– Проходите же, не стесняйтесь!

Я не стеснялась, просто передвигалась не так быстро, как гостеприимный хозяин. Войдя в кухню, где для меня уже был выдвинут стул, я с подозрением присмотрелась к ногам удивительно шустрого Генриха Львовича: может, я ошиблась, и на них не туфли, а ролики, купленные в том же «Детском мире»? Господин Красильников в ограниченном пространстве типовой кухни перемещался со скоростью, поразительной для человека его возраста. Он безостановочно сновал между столом, холодильником и плитой, так и норовя размыться перед моими глазами в растянутое цветное пятно.

Я поморгала и потрясла головой, пытаясь вернуть картинке четкость. Неугомонный Генрих Львович понял это неправильно и заявил, воинственно взмахнув ложкой в тесте:

– Нет-нет, никакие возражения не принимаются! Мы с вами будем пить чай с горячими домашними вафлями, и это не обсуждается! У меня слишком редко бывают гости, чтобы лишать себя такого удовольствия!

Уяснив, что в своем порыве Старичок-с-ноготок неостановим, я смирилась и стала ждать обещанных вафель.

Очень ловко выпекая их на специальной машинке, Генрих Львович заодно рассказывал мне о себе и своей жизни. Мне даже спрашивать ни о чем не пришлось, он вывалил кучу информации по собственной инициативе.

Генрих Львович начинал трудовую деятельность в качестве помощника фотографа в ателье, потом и сам стал мастером, приобретя должные навыки работы со студийным светом и капризными пленками. У него имелось художественное чутье, он умел даже самых несимпатичных людей снять так, что на фото они получались если и не красивыми, то интересными. Это привлекало в ателье все новых клиентов, и было время, когда Генрих Львович думал, что любимое занятие обеспечит ему безбедную жизнь до конца дней.

Возможно, так и случилось бы, если бы не развитие технологий. Широкое распространение мобильных телефонов и сопутствующего ему заблуждения, будто каждый любитель с камерой ничуть не хуже профессионала, подкосили стройный финансовый план Генриха Львовича. Ателье постепенно хирело, пока вовсе не закрылось, и пожилому мастеру пришлось перебиваться случайными заказами на съемки семейных праздников.

Его работы не сделались хуже, но рекламировать себя он не умел, хотя и пытался – специально освоил соцсети и размещал там свои лучшие фотографии. Однако конкурировать с ушлой молодежью у него не получалось, а тут еще произошло несчастье. Заказ, получение которого Генрих Львович посчитал большой удачей, привел не к прибыли, а к серьезной потере, причем не только денег, но и здоровья.

На съемках шумной многолюдной свадьбы малорослый шустрый фотограф очень неудачно затесался в самую гущу возбужденной толпы и в традиционной эпической драке лишился дорогой фотокамеры и душевного спокойствия. Фобия, которую он приобрел, требовала избегать массовых скоплений народа, каковыми по умолчанию считались любые группы более трех человек. Это напрочь лишило Генриха Львовича возможности брать заказы на съемки семейных торжеств.

Он арендовал небольшую студию, где проводил персональные фотосессии, но в моду уверенно входили съемки в городской среде, где Красильников не мог спокойно работать из-за своей фобии. А тут еще грянула реновация, и обитателей старинного дома в «золотом треугольнике», где Генрих Львович прожил всю жизнь, расселили в новостройки вдали от центра. Так Красильников оказался заперт в «однушке» на пятнадцатом этаже панельного дома в микрорайоне с весьма далеким от поэзии названием Бугры.

На пенсию по возрасту старый фотограф вышел в тоскливой уверенности, что будет влачить жалкое существование, страдая от мучительной для творческой личности скуки и постыдного безденежья. Но жизнь в очередной раз совершила неожиданный кульбит.

Грянула пандемия, и поначалу казалось, что все стало только хуже. Красильников безвылазно сидел на своем пятнадцатом этаже, тоскливо глядя на пустырь за окном. Там гуляли, старательно соблюдая социальную дистанцию и напоминая о ненавистном карантине, собачники с питомцами. Над пустырем вольно реяли чайки, летали утки и еще какие‑то пернатые. В отличие от опасливых собачников в масках, они плевали на карантинные правила с высоты своего птичьего полета и данной принципиальной позицией были чрезвычайно симпатичны истомившемуся в заключении старику-фотографу. Он начал снимать птиц за окном и неожиданно очень этим увлекся.

Птицы, как выяснилось, охотно садились на подоконник, клевали щедро насыпанные туда крошки и позировали ничуть не хуже, чем самовлюбленные заказчики персональных фотосессий, а получались куда лучше, поскольку все без исключения были дивно фотогеничны. Генрих Львович размещал самые красивые портреты пернатых друзей в соцсети, и людям они очень нравились. Тогда он завел специальную страничку, решив посвятить ее исключительно своим заоконным наблюдениям.

У кого‑то из фантастов Красильников читал о человеке, который вел точную летопись происходящего на одном квадратном метре земли, такое у него было хобби. Генрих Львович назвал свою страничку «Полтора квадрата», поскольку примерно такова была площадь его окна в мир. Теперь он даже радовался тому, что переселился на окраину, – в Буграх фауна определенно была богаче, чем в центре Санкт-Петербурга. Прикупив объектив помощнее, фотограф «ловил» в поле даже зайцев, лисиц, а как‑то зимой – и ласку. И все же сердце Красильникова принадлежало птицам, скрасившим его существование в самую тяжелую пору.

Когда карантин закончился, он даже начал ходить на орнитологические прогулки в городских парках, чтобы наблюдать за тамошними пернатыми и их повадками в компании специалиста. Постепенно сам научился уверенно отличать камышовку-барсучка от камышовки вертлявой, домового вьюрка от воробья, снегиря от чечетки. Но снимки с прогулок почему‑то не так импонировали публике, как фотографии, сделанные из окна квартирки на пятнадцатом этаже, и Генрих Львович мудро решил не размывать свой уникальный формат.

Со временем он выработал собственную систему: размещать на страничке «Полтора квадрата» только снимки или видеозаписи из своего окна, строго ограничиваясь всего одним постом в день – чтобы публика нетерпеливо ждала каждой новой публикации. Это был правильный ход, необычный паблик быстро стал популярным.

За пару лет аудитория странички «Полтора квадрата» существенно расширилась, и в какой‑то момент к блогеру-пятидесятитысячнику Красильникову сами собой потянулись спонсоры – производители оптики, фото– и видеотехники, программ для монтажа, кормов и лакомств для пернатых. Благодаря им Генрих Львович обзавелся всем необходимым, чтобы снимать своих любимых птиц в непрерывном режиме и выбирать самые интересные фрагменты видеозаписи. Те из них, которые не имели отношения к птицам, он щедро раздавал в профильные паблики, и оттуда к нему приходили новые подписчики. Потом о «птичьем фотографе» рассказало телевидение – сначала местное, а потом и областное, и блогер Красильников из пятидесятитысячника сделался стотысячником.

Определенно, жизнь удалась.

– Скоро установлю третью камеру – для макросъемки, – похвастался Старичок-с-ноготок, с аппетитом хрустя сахарной вафлей. Крошки он заботливо собирал на блюдце – полагаю, для птичек. – Знаете, как она снимает черное перо обычной вороны? Это фантастика! Получается дивно плавный градиент цвета от ультрамаринового до охряного, невероятно красиво!

Я обрадовалась, что мы наконец перешли непосредственно к теме съемок, и поспешила сказать:

– А я же как раз по поводу одной из ваших камер – той, что снимает общий план поля…

– Тоже хотите узнать, не снял ли я случайно недавнее прибытие инопланетян, собаку Баскервилей или хотя бы кортеж спецмашин у недостроенного здания напротив? – Красильников засмеялся и энергично помотал головой. Эйнштейновские седины вздыбились серебристым облаком. – Вы далеко не первая. Мне уже и с районного телевидения с этим вопросом звонили, и из газеты, и админы новостных пабликов обращались – засорили своими вопросами всю личку.

Я открыла рот, но ничего не успела сказать.

– Уж простите, ничем не могу помочь. – Старичок-с-ноготок развел руками. – У меня камера так настроена, что задник – тот самый недострой – не вполне в фокусе. Вы же понимаете, столь печальное зрелище навевает безрадостные мысли о вреде урбанизма, это плохой фон для крылатого воплощения красоты и свободы. К тому же по дальнему от меня краю поля тянется канал, а вдоль него растут деревья. В основном это ивы, они невысокие, но все‑таки закрывают недостроенное здание до середины окон первого этажа. То есть моя камера в принципе не могла захватить ни баскервильского пса, ни машины спецтехники у дома, ни инопланетян, если они были не особо крупные, ниже трех метров. – Он снова засмеялся.

Я даже не улыбнулась:

– Вы говорите о событиях другого дня. Меня интересует то, что произошло сутками раньше.

– А сутками раньше тоже что‑то произошло? – Генрих Львович удивился. – Странно, я ничего такого не слышал.

– И не видели? В смысле, не заметили на видео со второй камеры ничего особенного?

Мой собеседник замялся.

– Ну же, Генрих Львович, скажите! – поторопила я. – Это очень важно!

– Ладно, скажу. – Старичок-с-ноготок качнулся ко мне через стол и признался, понизив голос: – Я уже дня три или даже четыре не смотрел, что пишет моя вторая камера. Меня так радовала первая – она и зяблика сняла, и камышовку, и филина…

– Да-да, прекрасную сову, – льстиво поддакнула я.

Лучше бы промолчала!

– Да не сову, а филина, как вы могли перепутать?! Совы меньше по размеру, у них короткие крылья, они охотятся на мелких грызунов. А у филина размах крыльев может достигать полутора метров, он способен изловить крупного зайца и даже косулю! И главное – совы часто селятся рядом с людьми, а филины – никогда, именно поэтому мои кадры – огромная редкость…

– Да, да, конечно! – Мне пришлось повысить голос, чтобы заглушить эмоциональный монолог оскорбленного орнитолога. – Филин ваш просто вне конкуренции! Суперфилин, не побоюсь этого слова, друг Выдрэтмена! Но давайте воспоем его достоинства чуть позже, а сейчас все‑таки вернемся к съемкам общим планом, которые вы, я так понимаю, уже несколько дней не смотрели. Чтоб вы понимали, это вопрос жизни и смерти! – Я не сдержалась, пристукнула по столу ладонью, и вафельные крошки на блюдце нервно подпрыгнули.

– Чьей? – после короткой паузы недоверчиво спросил Генрих Львович.

– Да уж не филина. – Если честно, я и сама пока не знала ответа. – Мы можем посмотреть это видео прямо сейчас?

– Конечно, пожалуйте в комнату, компьютер у меня там, видео с камер пишется прямиком на жесткий диск. – Старичок-с-ноготок сорвался с места, мгновенно переместился в другое помещение и оттуда покричал мне: – Ну же, Елена, где вы? Давайте посмотрим!

– Где я? Да, пожалуй, в легком шоке, – пробормотала я, выбираясь из-за стола.

Подвижность и энергичность уважаемого пенсионера вызывали белую зависть.

Когда я пришла в комнату, Генрих Львович уже нетерпеливо подпрыгивал на компьютерном стуле, поднятом для удобства невысокого пользователя на максимальную высоту.

– Какой день нам нужен? И, желательно, час, чтобы не отсматривать сутки полностью.

– Позавчерашний. Период с двадцати до двадцати одного ноль-ноль. – Я встала рядом с креслом хозяина – у рабочего стола было только одно посадочное место. – Та камера, что снимает общий план.

– Я понял. – Старичок-с-ноготок ловко пощелкал мышкой и вывел на экран картинку. – Ускоренно смотрим? – И сам решил: – Сначала ускоренно.

Он включил воспроизведение, и мы оба уставились на монитор.

Запись была сделана в то предзакатное время, которое наш друг-художник Василий Кружкин поэтично называет «золотой час». Хотя для Питера это определение не вполне годится, тут в сезон белых ночей такой свет часов с восьми и чуть ли не до полуночи. Но лето еще не наступило, и в вечернее время просторное поле почти пустовало. Бегали по траве три-четыре собачки, кучковались за разговорами дожидающиеся питомцев владельцы – вот и вся публика. Любители позагорать если и были, давно разошлись по домам, а шашлычники с мангалами в будний день не выходили. Да и не просохло еще поле как следует, так что не шагали по тропинке через него припозднившиеся с работы труженики, идущие от метро.

В общем, никто и ничто не отвлекало внимание от дальнего плана – темных клеточек недостроенной многоэтажки, в одной из которых я заметила движение.

– Стоп! – скомандовала я Генриху Львовичу. – Отмотайте немного назад и включите воспроизведение с нормальной скоростью.

– Даже замедлить могу и приблизить, аппаратура позволяет, – похвастался фотограф. – Вот, смотрите… Боже! БОЖЕ МОЙ, ЭТО ЧТО?!

– ТО САМОЕ!

Я выразительным жестом – слов не было – попросила повторить фрагмент записи, и Старичок-с-ноготок меня понял, снова запустил воспроизведение. Он даже замедление установил, так что мы прекрасно разглядели возникающую из темноты провала и без промедления падающую вниз человеческую фигуру.

– Гос-с-споди… – Генрих Львович помассировал область сердца.

Я виновато подумала, что в его возрасте такие потрясения вредны, надо было как‑то подготовить дедушку к тому, что он может увидеть. Ведь догадывалась, что именно могла записать его камера.

– Принести вам водички? – Я участливо приобняла дедулю за плечи.

– Я сам. – Он встал, поплелся к двери, но быстро вернулся в свой обычный скоростной режим, и с кухни до меня донеслась уже привычная барабанная дробь очень быстрых шагов.

Хлопнула дверь холодильника, топоток стал громче, и Старичок-с-ноготок влетел в комнату с откупоренной бутылкой «Нарзана» и чистым стаканом.

– И вы попейте, не помешает. – Он живо набулькал в стакан минералки, протянул мне, а сам снова сел за стол и, пощелкав мышкой, закольцевал замедленный фрагмент видеозаписи.

Теперь человеческая фигура возникала из мрака на десятом этаже недостроя и падала, возникала и падала, возникала и падала…

– И что мне с этим делать? – вслух задумался Генрих Львович, неотрывно глядя на монитор.

– Уж точно не рассылать в новостные паблики, – пробормотала я и полезла в сумку за предусмотрительно припасенной флешкой. – Запишите мне этот кусочек видео. А в блокнотик себе – номерок телефончика, надо вам по нему позвонить. Вы еще не знакомы с нашим участковым Валерием Петровичем? Милейший человек, и фамилия у него такая благородная – Чайковский…

Выйдя из дома, на пятнадцатом этаже которого обитал мой новый знакомый, я с сомнением посмотрела на тропинку, пролегающую через пресловутое поле. Следуя по ней, я уже через четверть часа пришла бы к своему дому, и моим любимым мужчинам не пришлось бы самостоятельно готовить себе обед. Долг жены и матери требовал выбрать именно этот путь.

Но мне нестерпимо хотелось поделиться с кем‑нибудь сенсацией, раздобытой у Красильникова! Причем не с мужем и сыном: любимых надо оберегать от излишних волнений. И не с участковым: пусть Генрих Львович сам все рассказывает и показывает. Наверняка с милейшим старичком Чайковский будет более деликатен, чем со мной. Меня‑то он точно не похвалит за активность, в результате которой ему прибавится работы.

И я сказала той тропинке:

– Нет, мы пойдем другим путем! – после чего направилась к остановке автобуса, чтобы ехать к ближайшей станции метро со странным, на мой взгляд, названием «Парнас».

Вот где гора, на которой, по поверьям древних греков, жили музы, а где спальный район Санкт-Петербурга? Какие музы могли бы обитать на Парнасе в признанной столице тоски и депрессии? Вдохновляющие на сочинение траурных маршей, эпитафий и горловых песен плакальщиц?

Пока я ехала к метро, позвонила Ирке и спросила:

– Ты дома? Это хорошо.

– Почему же?

– Я скоро приеду и покажу тебе такое, что ты закачаешься.

Тут я сообразила, что для организации обещанного эффектного показа имеющейся у меня флешки с видеозаписью недостаточно, и велела:

– Сходи пока к Кружкину, одолжи ненадолго его ноутбук. И мышь, потому что я плохо управляюсь с тачпадом.

Ирка сказала, что все сделает в лучшем виде, и свое обещание не только выполнила, но и перевыполнила.

Когда я добралась до тетушкиной квартиры на Петроградке, где моя лучшая подруга всегда гостит во время своих набегов в Питер, на столе меня ждали не только запрошенные ноутбук и компьютерная мышка, но и свежие пирожные из ближайшей кондитерской. А вокруг стола сидели, как верные рыцари короля Артура, Ирка, Марина и Кружкин.

Три стула оставались свободными – для меня, тетушки, занятой священнодействием под названием «заваривание свежего чая», и кота Вольки, который решительно и бескомпромиссно требует уважать его как личность. Не дай стула – он на стол воссядет, а кому нужна кошачья шерсть на кремовых розочках?

– Всем здрасьте! – Я приветствовала собравшихся рыцарей небрежным монаршим кивком, сбросила кроссовки, закинула на вешалку курточку и прошла к своему месту, на ходу доставая из сумки флешку. – Готовы к шоку?

– Надеюсь, он будет культурным? – Тетя Ида поспешно оглянулась на меня и опасливо посмотрела поверх очков.

– Боюсь, наоборот. – Я воткнула флешку в разъем. – Поэтому сначала посмотрим видео, а потом уже будем снимать приобретенный стресс чаем с пирожными, идет?

Собравшиеся за столом не возражали, а тетушка пробормотала: «Все равно чайные листья должны настояться», – тоже села, поправила очки и выжидательно уставилась на меня. Даже кот запрыгнул на свой стул и вытаращил желтые глаза.

Я включила видео и развернула ноутбук на зрителей.

– Куда смотреть‑то? – ворчливо осведомилась Ирка, укладываясь грудью на стол, чтобы лучше видеть экран.

Стол мучительно скрипнул и малость перекосился.

– Все внимание на недостроенное здание на заднем плане, десятый этаж, слева, – ответила я.

– А какой из них деся… Мама мия! Оттуда кто‑то упал!

– Вот именно! – Я включила повтор, чтобы все рассмотрели как следует. – Это видео админа группы «Полтора квадрата», который помешан на съемках окрестной живности, пишет крупный и общий план нашего поля круглосуточно. Позавчера одна из его камер сняла вот эти кадры. Он их увидел только сегодня, когда я упросила его просмотреть архив.

Тетя Ида откинулась на стуле, сняла очки – увидела все, что хотела, – и уточнила:

– Я правильно понимаю, что запись сделана в тот момент, когда мимо этого здания шла наша Джуля?

Я кивнула, с интересом ожидая продолжения. У тетушки математический склад ума и безупречная логика.

– Что ж, это подтверждает ее слова о бабахе со шмяком, – заключила тетя и снова надела очки.

– Какой бабах, какой шмяк? – не понял Кружкин. – Вообще, кто это? – Он кивнул на собственный ноут.

– Предположительно – молодой человек по имени Олег, – объяснила я. – А бабах со шмяком – звук его падения, который услышала Джуля.

– Ну почему сразу наш Олег? – расстроилась Ирка. – Может, это кто‑то другой, лица же не разглядеть, расстояние слишком большое. Да мы и не видели еще Олега, не знаем, как он выглядит.

– По-моему, никакой это не наш Олег, – сказала Марина, тоже укладываясь грудью на стол, чтобы лучше видеть.

Стол снова заскрипел, зато уравновесился. Ирка и ее сестра – близнецы, у обеих бюст пятого номера.

– Почему же не наш Олег? – нахмурилась я.

Не то чтобы мне совсем не жалко было нашего Олега, просто не хотелось отметать сложившуюся версию.

– Потому что негров крайне редко зовут Олегами! – Марина протянула руку и ткнула пальцем, превратив видео в неподвижную картинку. – А у этого гражданина физиономия черная, вы разве не видите?

Все налегли на стол, даже я, оббежавшая его, чтобы примкнуть к аудитории. Многострадальный предмет мебели снова застонал и перекосился. Никто его не пожалел.

– Это не физиономия черная, – после паузы, заполненной сосредоточенным сопением, сказал наш спец по изображениям – живописец Василий. – Парень никакой не негр, просто в темной маске. Она закрывает всю нижнюю часть лица, а козырек бейсболки густо затеняет верхнюю.

Тетушкины аккуратные брови превратились в высокие арки:

– Где логика? Зачем суициднику надевать маску? Вирусы его убить уже не успеют!

– Так может, он не сам это? Ну, убился? – предположил Кружкин. – Эх, жаль, не видно ничего во тьме за ним. Там ведь легко мог спрятаться тот, кто толкнул бедолагу.

– Я думала об этом, – призналась я и потеснила боком кота, чтобы присесть на его стул. – Но убийца, мне кажется, постарался бы замести все следы преступления, а на десятом этаже остался лежать рюкзак Олега.

– Да, но сам‑то Олег, напомню, нигде лежать не остался! – Ирка, не отрывая взгляда от экрана, тоже потеснила кота, опускаясь на наш общий стул.

Волька выдал по этому поводу какое‑то кошачье ругательство, канул под стол и в несомненном раздражении принялся ходить под ним туда-сюда, как сказочный пушкинский зверь, топчась по ногам и волнуя длинную скатерть.

– Когда Джуля очнулась, никакого мертвого тела поблизости не увидела! – напомнила подруга. – А это значит что?

– Что тело кто‑то оперативно убрал, – логично рассудила тетушка.

– Кто‑то? Убийца, конечно! – уверенно заявила Ирка. – Случайный человек не стал бы срочно избавляться от трупа, к появлению которого он непричастен!

– Случайный человек просто не смог бы сделать это так быстро и хорошо, что никто ничего не заметил, – поддержала сестру Марина. – Как психолог вам говорю: эффективность действий в экстремальных ситуациях зависит от психологической подготовленности. Если просто идти по улице, не ожидая, что поблизости шумно рухнет труп, скорее всего, просто свалишься с ним рядом – или в обморок с перепугу, или вообще с обширным инфарктом.

– Что и сделала наша Джуля, – напомнила тетушка и прихлопнула ладошками по столу, явно намереваясь положить конец дискуссии. – Давайте на этом закончим говорить про труп, у нас есть более приятные занятия. Чайник остывает, а пирожные заветриваются, это никуда не годится.

Глава 9

Бескультурный шок

Тетя Ида не зря много лет руководила закрытым КБ и умеет отдать распоряжение так, чтобы все безоговорочно подчинились. По ее команде переход от просмотра шокирующего видео к мирному чаепитию был осуществлен моментально, как будто переключением тумблера из одного режима в другой.

Но мысли в голове, и не только моей, не построились, как солдатики, а продолжили хаотическое броуновское движение, что не могло не иметь продолжения.

– Вернемся к нашему Олегу, – предложила Ирка, когда чайные чашки опустели, а на лиможском блюде, где прежде красовались пирожные, остались только крошки.

Ей никто не возразил, поэтому мы с тетей живо убрали со стола, а я наскоро перемыла посуду. Пока вытирала руки, Ирка, взявшая на себя функции организатора и модератора нового раунда совещания, разложила на скатерти глянцевые прямоугольники распечатанных фотографий.

Рыцари круглого стола снова заняли свои места, только Волька, едва запрыгнув на стул и понюхав снимки, чихнул и удрал, отмахнувшись от важного дела хвостом.

– Начинай ты, Мара, – предложила моя подруга своей сестре.

– Польщена, мерси. – Та кивнула и прочистила горло: – Кгхм, кгхм, итак… Что я могу сказать, как психолог-социолог, о характере нашего Олега? Сначала, для общего понимания, определение: характер – это своеобразное сочетание устойчивых психологических особенностей человека, обусловливающих типичные для него индивидуальные способы поведения в определенных жизненных условиях и ситуациях…

– Короче, Склифосовский! – Ирка закатила глаза.

– Если короче, то иногда отдельные черты характера чрезмерно усилены, это называется акцентуацией.

– Пунктик, – кивнул Кружкин.

– Крайний вариант нормы! – уточнила леди лектор. – И по косвенным признакам, – она постучала пальцем по фото, – я отмечаю наличие определенных акцентуаций у нашего Олега.

– Еще короче и проще! – потребовала Ирка.

– В квартире нашего мальчика чистота и порядок, какие не каждая хозяюшка поддерживает. – Марина развернула снимки веером. – Вещи на полках аккуратно сложены, одежда на плечиках развешана по цвету, обувь в коробках, даже в ящике стола ни намека на бардак, зато много предметов для организации канцелярской работы: пакетики стопочкой, скрепки и кнопки в коробочках, рулоны скотча и изоленты, бумажные блоки…

– Вот как раз по этому поводу… – Кружкин попытался вставить слово, но Марина его строго осадила:

– Позвольте я закончу?

Художник вскинул руки, сдаваясь.

– Во всем мы видим педантичную аккуратность, скрупулезность, – продолжила Марина. – Они определенно выдают эпилептоидный тип характера. Его сильные стороны – дисциплинированность, аккуратность, тщательность, бережливость, пунктуальность, повышенное внимание к своему здоровью…

– Точно, он ведь даже самоубился в маске! – вставила Ирка.

– …а слабые стороны – непереносимость длительного состояния внутреннего напряжения, чрезмерная требовательность к другим, нечувствительность к чужому горю, бурное возмущение ущемлением своих интересов, – договорила Марина.

– А мог такой тип покончить жизнь самоубийством? – спросила я с искренним интересом и, признаюсь, уважением.

Проявленное нашим психологом знание предмета произвело на меня впечатление.

– Вообще‑то эпилептоиды склонны к злобно‑тоскливому настроению с накапливающейся агрессией, очень обидчивы и – да, им свойственны суицидальные попытки как реакция на то, что им представляется вопиющей несправедливостью. – Марина собрала фотографии в пачку и выровняла ее, постучав блоком снимков по столу. – Кто следующий?

– Позвольте мне.

Кружкин снова встрепенулся, но тетушка сидела ближе и раньше взяла у предыдущего оратора фотки, а с ними и слово.

– Я, конечно, не психолог, – начала она, вытаскивая и показывая нужные снимки. – Но тоже обратила внимание на поддерживаемый в квартире порядок. И сделала вывод: Олег куда‑то спешно собирался. Смотрите, на диван брошены две рубашки, одна из байки в красно-голубую клетку, другая темно-синяя джинсовая. Очевидно, молодой человек выбирал, какую надеть, и предпочел какую‑то третью, но не вернул две забракованные на плечики в шкаф. Почему? Потому что очень спешил. И то же самое с носками: мы видим, что два клубочка валяются на полу, а не лежат в коробке на полке, как все остальные. В каком случае педантичный любитель порядка мог оставить две пары чистых носков на полу? Если так торопился, что ему было решительно некогда навести обычный порядок. У меня все. – Тетушка тоже собрала снимки и передала их Кружкину. – Василий, ваша очередь.

– Я даже не знаю, говорить ли, – засомневался художник. – Не хочется вас разочаровывать, вы тут такой прекрасный портрет нарисовали – и аккуратный этот ваш паренек, и пунктуальный, и дисциплинированный… Вот только это чистой воды сюрреализм – сочетание мечты и реальности.

– Вы хотите сказать, я ошиблась в трактовке увиденного на снимках? – нахмурилась Марина.

– Скорее, не совсем поняли, что именно увидели. – Кружкину явно не хотелось с ней конфликтовать.

Еще бы: он давно влюблен в Ирку, но та не отвечает на его чувства, поскольку верная супруга и добродетельная мать, а Марина удивительно похожа на сестру и притом не замужем.

– Не юли, Вася, – потребовала Ирка. – Объясни, в чем дело. Чего мы не поняли?

Кружкин вздохнул, разворошил стопку фотографий, нашел нужную, предъявил:

– Вот это что, по-вашему?

– Я говорила уже: разная полезная канцелярия, содержащаяся в безупречном порядке, – немного обиженно проворчала Марина.

– Ха, канцелярия! – Художник саркастически хохотнул. – Зачем кому‑то столько маленьких пакетиков с зип-застежкой, как вы думаете?

– Это очень удобно для хранения пуговок, бусин и прочих мелочей. – За надувшуюся Марину ответила тетушка. – Я, например, когда надолго отлучаюсь из дома, раскладываю в такие пакетики таблетки для ежедневного приема, чтобы не таскать с собой все свои пузырьки…

– Вот именно! – Василий почему‑то воспринял сказанное как поддержку.

– Может, наш Олег занимался плетением из бисера или подобным рукоделием, – предположила Ирка. – А что? Самое подходящее занятие для скрупулезного аккуратиста и педанта. – И обрадовалась, вспомнив: – Он точно творческая личность, у него в ящике скульптурный пластилин!

– Иринушка, святая простота! – всплеснул руками художник. – Ты где обитаешь, на розовом облаке? Совсем ничего не знаешь о трудовых буднях закладчиков?

– Кого-кого? – спросила я, ощутив неприятный холодок в груди.

Слышала уже это слово и, к сожалению, в крайне неприятном контексте.

– Закладчики – это такие нехорошие люди, которые прячут там и сям дозы наркотиков для покупателей этой дряни. – Кружкин наставительно сказал это не мне, а той же Ирке. – Закладчик, он же курьер, покупает у оптовика, которого называют складом, целую партию дури и продает ее маленькими порциями – чем меньше, тем дороже. А поскольку прячет он эти порции, они же закладки, как правило, под открытым небом, иногда творчески маскируя их под камни или, скажем, собачьи кучки с помощью скульптурного пластилина, – последнее словосочетание он выделил голосом, – то упаковывает в пакетики с застежками. Кладет таблетки в зип-лок, уже внутри выстраивает в один ряд, закручивает пакетик, выдавливая воздух, закрывает на застежку, потом обматывает скотчем или изолентой, а после как‑то творчески маскирует. Все ясно?

– Не все, – угрюмо буркнула Ирка, глядя на знатока исподлобья. – Тебе‑то откуда все это известно в таких подробностях, а, Вася?

– Богема, Иринушка, она такая, – развел руками художник. – Чуть ли не каждый творец на каком‑нибудь допинге – был, есть или будет, тут уж как се ля ви сложится. Я вот алкоголем злоупотреблял, признаюсь и каюсь. А многие мои знакомые и что‑то посерьезнее принимают, так что я наслышан.

– А многие закладчики и сами наркоманы, – задумчиво молвила наша психолог-социолог – тоже, видать, была наслышана. – А от наркозависимости до суицида – всего один шаг с десятого этажа…

Мы помолчали. В такой перспективе судьба Олега представлялась крайне печальной.

– Значит, с концами пропали зайкины гальки, – наконец с сожалением резюмировала Марина и встала. – Ну, мне пора. Спасибо за вкусный чай и приятную компанию, я побегу: мы с зайкой договорились в перерыв вместе пообедать.

– Что еще за зайка? – ревнивым шепотом спросил меня Кружкин, провожая взглядом уплывающую в прихожую Марину.

– Потом расскажу, – пообещала я. – Сейчас мне некогда, тоже пора бежать. Ириш, проводишь меня? Заодно котиков покормим.

Кормление котиков во дворе тетушкиного дома – занятие непростое и даже опасное, потому что в квартире на первом этаже живет дедуля, имеющий неблагородную привычку бомбардировать уличных матроскиных мелким картофелем. Видите ли, по его мнению, усатые-полосатые сильно портят воздух.

На самом деле в негласном рейтинге местных вонючек первое место занимает рыба, которую ловит и вялит, развесив на веревке, этот самый дедуля, а второе – его же сапоги, выставляемые сушиться на крыльцо. На третью позицию я бы поставила жуткие масляные духи соседки с третьего этажа и уже только на четвертое – котиков. Причем как раз к котикам у меня лично нет претензий, их запах превосходно маскируют природные ароматизаторы – сирень, жасмин и настурции.

Но у деда-бомбометателя свое собственное мнение по этому поводу, и он не жалеет картошки на прицельную стрельбу по зверушкам. А те не могут сопротивляться манящему амбре вялящейся рыбы и регулярно оказываются под огнем. Хотя коты весьма умны и знают о жизни все: что за теплом придут морозы, а за злым дедом с картошкой – добрые женщины с вкусным кормом.

Я предпочитаю не афишировать факт кормления мурзиков, чтобы не вызывать картофельный огонь на себя, а Ирка мне помогает, отвлекая вредного деда. Ему очень нравится моя подруга – у нее, на взгляд представителя поколения, воспитанного на таких ярких образцах искусства соцреализма, как «Девушка с веслом», идеальная фигура.

– А? Да, конечно. – Подруга с трудом очнулась от бескультурного шока, вызванного неприятным открытием подноготной нашего Олега. – Пройдусь, проветрю голову.

– Потом позвонишь и все расскажешь, – уже мне в спину категорически потребовала тетушка.

Воистину мудрая женщина! Сразу поняла: я что‑то задумала.

В подворотне Ирка встала и завертела головой, выбирая направление:

– Куда тебя проводить? До «Горьковской»? Или прогуляемся подальше, например, аж до площади Ленина?

Я вытолкнула ее на проспект и зашагала к ближайшей станции.

– Тебя до «Петроградской» проводить, ты серьезно? Тут же два шага! – возроптала подруга, которая уже настроилась на долгую прогулку.

Вот и хорошо, что настроилась.

– До метро «Девяткино» проводишь, – объяснила я.

– Э! Да ты что‑то задумала! – сообразила Ирка, тоже мудрая женщина. – У нас есть план?

– У нас есть кое-что получше! – Я вытянула из сумки ключ и потрясла им в воздухе. – Это от квартиры Олега. Считаю, надо срочно туда нагрянуть, пока этого еще не сделал Чайковский. Наверное, он тоже уже посмотрел видео Генриха Львовича и, конечно, свяжет найденный на десятом этаже рюкзак Олега с упавшим оттуда же телом.

– Нет сомнений, – согласилась подруга, послушно направляясь к указанной станции. – Но объясни, зачем нам срочно нужно в квартиру Олега? Заметь, я пока не спрашиваю, откуда у тебя его ключ. Это не так срочно.

– Надо заглянуть в шкаф в прихожей.

– Зачем?

– Вот тебе дедуктивное рассуждение, следи за логикой: когда я тайно осматривала квартиру нашего Олега и проводила там фотосъемку, явился кто‑то еще, назовем его Мистер Икс…

– А почему не Миссис Икс? Это могла быть и женщина.

– Мужчина, женщина, инопланетный гуманоид, земная дрессированная макака – кто угодно, способный вставить ключ и провернуть его в замке, – согласилась я.

– Тогда давай называть его или ее Некто Икс, без намека на пол.

– Давай! – уже немного сердясь, кивнула я. – Короче, Некто Икс не ограничился прихожей, открыл шкаф, повозился, закрыл – и ушел. А наш Олег, по новой версии, был закладчиком, значит, хранил дома наркотики, но я их не увидела, хотя заглянула во все ящики и на все полки. Но не в закрытые обувные коробки в шкафу в прихожей!

– Думаешь, наркотики в них?

– Зачем‑то же шарился там Некто Икс? Или что‑то забрал, или, наоборот, подкинул… Хочу посмотреть. Если версия с наркотиками подтвердится, станет понятнее, почему Олег убился. Наркотики – это такая проблема, которая запросто может оказаться несовместима с жизнью.

– Не факт, что он убился, – напомнила подруга. – Его могли убить. Но в любом случае, если в этой истории замешаны наркотики, она точно криминальная.

– И у нас появляется еще один персонаж, причем откровенно подозрительный: Некто Икс, – продолжила я размышлять вслух. – Откуда у него ключи от жилища Олега? Я прекрасно помню, владельцам квартир выдавали по три комплекта ключей.

– В комплекте же не один ключ? – перебила меня Ирка. – В дверях по два замка.

– Пятерка тебе за наблюдательность, – похвалила ее я. – Замков два. Но арендодатели, сдавая квартиру, обычно не дают арендатору оба. Вот этот я нашла в ящике, стало быть, он запасной. Второй такой же вместе с ключами от другого замка наверняка у хозяина квартиры, но тот не может быть Иксом, потому что живет за границей. А третий ключ, разумеется, был у Олега… Надо спросить у Чайковского, нашли ли его в рюкзаке.

– А был ли мальчик, – несколько невпопад пробормотала Ирка, и я заподозрила, что она меня не слушала. – Ты ничего такого не замечаешь?

– Какого?

Я огляделась. Мы шептались в метро, и в вагоне все было как всегда: куча людей, никто ни на кого не смотрит, все уткнулись в телефоны, некоторые – в книжки.

– Мне кажется, за нами следят. – Ирка вытянула шею, быстро глянула направо и снова втянула голову в плечи. – Не высовывайся! Там какая‑то баба… Или бабка… С виду – чистая шахидка, вся замотанная, из платка только нос торчит.

– С чего бы какой‑то шахидке за нами следить? – удивилась я. – Успокойся, тебе показалось.

Но подруга не успокоилась.

– Она тоже доехала до конечной и топает за нами, как привязанная, – нашептала она мне на выходе из метро. – Не оглядывайся! Пусть думает, что мы не заметили хвост.

– Можем прыгнуть в такси, не побежит же бабка за машиной, – предложила я.

– Нет, так мы не узнаем, кто она и почему за нами шпионит, – не согласилась Ирка. – Давай лучше сами устроим ей засаду, вот только где… Эх, вот они – минусы современной городской застройки! Никаких тебе темных подворотен и узких проходов между гаражами!

– Вот только не надо несправедливой критики! – обиделась я.

К новым микрорайонам принято относиться без почтения.

В старом центре каждая темная подворотня, каждый щелястый чердак со сто лет немытым подслеповатым окошком, каждая щербатая гранитная ступенька над водой, купание в которой равно самоубийству, – жемчужина архитектуры и духовное сокровище. Для мимохожих, конечно. Местные прекрасно знают цену такого рода «изюминкам» и не одобряют продолжение традиций типа «В этом углу нашей парадной мочился еще сам Маяковский».

Но снобизм живуч, как сорняк.

Некоторые обитатели коммуналок смотрят на владельцев собственных квартир в пригородных новостройках как принцы на нищих, что вообще‑то смешно. Люди, начинающие новый день с очереди в общий санузел в историческом здании, вряд ли имеют моральное право ставить себя много выше тех, кто пользуется персональными удобствами в новостройке. В конце концов, вековая история – дело наживное.

И мне лично очень не нравится, когда снобы и глупцы изгаляются, придумывая, как бы пообиднее обозвать пригород Мурино – Хмурино, Жмурино… Как говорится, не место красит человека.

А застать врасплох тайного преследователя можно и в отсутствие проходных дворов и лабиринтов гаражей.

– Идем туда. – Я кивнула на вывеску сетевой булочной.

– Мы же совсем недавно пили чай с пирожными! Я, конечно, люблю свежую выпечку, но мне не хотелось бы набрать лишние килограммы. – Подруга засомневалась, но все же последовала за мной.

– Мы не будем здесь есть. – Я затащила ее за опорную колонну. – Посмотри осторожно, бабка там, за дверью?

– Встала, делает вид, будто витрину соседнего обувного рассматривает. Неубедительно, никакие кроссовки под ее платок не подберешь, не тот стиль.

– Отлично, иди за мной.

У большинства заведений на первых этажах жилых домов в нашем «спальнике» по два входа: один с улицы, другой с закрытого двора. Мы проскочили через булочную насквозь, вышли во двор, покинули его через ближайшую калитку и, снова оказавшись на улице, тихонько подкрались к шпионке со спины.

– Ну привет! – громко сказала я, узнав знакомый платок в персидских огурцах. – Как говорится, здрасьте, я ваша тетя!

Но это оказалась не тетя, хотя с платком я не ошиблась – он определенно принадлежал моей родной старушке.

– Оплошал! – Из складок шелка явилась пристыженная бородатая физиономия.

– Василий, это ты?! – изумилась Ирка. – А почему крадешься за нами, как шпион? И почему в чадре, как Шахерезада?

– Очень метко, – оценила я сравнение. – Вася, тебя тетя Ида подослала? Это же ее самаркандская шаль, она такая одна на весь Питер, не узнать невозможно.

– Я сам подослался. – Кружкин благородно взял всю вину на себя. – А Ираида Львовна просто не стала мне препятствовать. Видно же было: вы что‑то задумали и наверняка опасное, у вас другого и не бывает…

– Любопытство губит кошек, старушек и живописцев, – резюмировала я. – Ладно, сбрось уже чадру, не привлекай к себе внимания. Хочешь идти с нами – нам не жалко.

– А куда вы? – Василий спрятал скомканную шаль в карман ветровки и зашагал с нами третьим.

– Навстречу новым приключениям, – уклончиво ответила я.

– Хотим проникнуть в квартиру Олега, – лаконично объяснила Ирка.

– Поискать наркотики? – Василий уважительно присвистнул, но от комментариев воздержался.

В сосредоточенном молчании мы дошли до нашего ЖК, я открыла калитку, впустила своих спутников (или уже надо говорить подельников?) во двор, завела в подъезд, и в лифте по пути к восемьсот тринадцатой квартире безапелляционно объявила:

– Внутрь пойдут только двое. Кто‑то должен остаться на стреме.

– Если мы ищем наркотики, то я лучше всех разбираюсь в вопросе, значит, должен идти, – быстро сказал Кружкин.

Глаза его заблестели азартом. Видать, обычно богема живет не так интересно.

Ирка посмотрела на меня.

– А я сегодня Холмс, без меня там никак, – ответила я на невысказанный вопрос.

– Почему это ты сегодня Холмс, а не я? – надулась подруга.

Я потрясла ключом:

– Потому что это у меня!

– Ладно, я покараулю снаружи, – неохотно сдалась Ирка. – Стойте! Перчатки вам дать?

– Васе дай, у меня еще есть. – Я достала из сумки вторую пару полиэтиленовых перчаток имени давно уже съеденной корюшки и продемонстрировала ее подруге, радуясь редкой возможности показать себя рачительной хозяюшкой.

Обычно в моей сумке царит, скажем так, творческий беспорядок. Я не говорю, что там черт ногу сломит, но только потому, что он ее, возможно, давно уже сломал. То есть употребить глагол будущего времени было бы грубой ошибкой.

Художника Ирка экипировала из своих запасов – в ее торбе всегда найдется полезная вещь на любой случай, – и из тамбура у лифтов мы выступили уже во всеоружии: мы с Кружкиным в перчатках, я – с ключом на изготовку, Ирка – с кислым выражением лица.

Расклад ролей ей не нравился, но протестовать она не смела. Понимала, что кто‑то должен охранять тылы.

– Как хорошо, что тут квартиры расположены не строго одна напротив другой, как в нашем старом фонде. – Кружкин отметил выгодную особенность современной планировки. – Соседи в глазок не увидят, как мы откроем дверь.

– Они вообще ничего не увидят, если мы с тобой пойдем по коридору, пригнувшись. У нас такие подслеповатые глазки – все, что ниже них, оказывается вне поля зрения, – объяснила я. – Очень неудобно для родителей маленьких детей и владельцев домашних животных.

– Но идеально для злоумышленников, особенно если они карлики, – рассудил Кружкин и вместо того, чтобы пригнуться, как я советовала, присел на корточки и засеменил по коридору, потешно переваливаясь с боку на бок.

Ирка прыснула.

– Тс-с-с! – Я приложила палец к губам. – Нас не увидят, но могут услышать, так что помалкивай тут!

– Иди уже. – Подруга кивнула вслед проворно ковыляющему Кружкину. – Очень интересно увидеть тебя в роли карлицы. Наконец‑то посмотрю на тебя сверху вниз.

Я не стала опускаться на корточки: проходка вприсядку – это традиционная хореография для танцора мужского пола. Просто согнулась буквой Г, точно в приступе радикулита, и таким манером пробежалась до нужной двери.

Заранее приготовленный ключ в моей руке оказался как раз на уровне замка, я с разбегу вонзила его в скважину, провернула и открыла дверь. Кружкин, все еще в роли карлика, ловко шмыгнул за порог, я последовала за ним, закрыла за собой дверь и выдохнула.

Фуххх. Вроде ничего сложного, а сердцебиение ускорилось.

– Стой! Ты куда?

Пока я пыталась отдышаться, мой партнер (или все‑таки подельник?) не задержался в прихожей, а устремился дальше.

– Туда нам не надо! – напомнила я.

– Это тебе не надо, потому что ты тут уже была, а я хочу самолично осмотреться. По пленэрам знаю, какая большая разница бывает между натурой и ее бесталанным изображением, – отговорился художник, проходя в комнату.

– Это мои‑то фотографии бесталанные? – Я хотела обидеться, но передумала.

Вася прав, менее художественные снимки, чем получились у меня, делает только рентгеновский аппарат.

К тому же в тесной прихожей двум людям было не развернуться, так что имело смысл поделить территорию.

– Ладно, осматривайся там, а я проверю коробки в шкафу.

– Позови, если найдешь что‑то интересное.

Я открыла шкаф и стала одну за другой вынимать из него обувные коробки.

Верхняя оказалась пустой, а в остальных было исключительно штатное содержимое – ботинки, туфли, кеды, кроксы. Не новые и недорогие, но безупречно чистые, заботливо набитые чем‑то для сохранения формы и завернутые в бумагу. Я даже позавидовала: вот бы мне такой порядочек в обувнице!

Хранение обуви – это искусство, которое требует особых талантов, включая дар ясновидения. Неоднократно доказано: стоит только отправить на антресоли должным образом подготовленные к летней ссылке теплые сапоги, как установившаяся было прекрасная погода сменится на свою противоположность и внезапное похолодание заставит опять достать зимнюю обувь. А потом ее придется снова мыть, натирать кремом, набивать газетами, запихивать в коробку, а ту – прятать с глаз долой… Столько трудов! Я от них безответственно уклоняюсь. У меня ботинки на меху уходят на антресоли в разгар пляжного сезона, чтобы уж наверняка.

Пожалуй, надо брать пример с Олега.

– И вправду дивно аккуратный парень! – восхитилась я вслух. – Все у него в идеальном порядке!