– Хозяин, надо бы с почином…

– Сию минуту, ваше благородие, – держатель кассы открыл буфет. – Коньяк или водка?

– А метаксы нет?

– Где ж ее взять, Варвар Константинович? Сухой закон объявил царь-батюшка.

– Тогда коньяк, какой есть. Ну? Холодно в Сибири, надо бы выпить!

Компаньоны по мародерству отметили первую сделку, и офицеры ушли.

Глава 11

Как Лыков едва не вляпался в большую политику

Кампания 1915 года выдалась для России очень тяжелой. Желая помочь загнанной к Карпатам Австро-Венгрии, германцы ослабили на время свой нажим на Западном фронте и навалились на Восточный. Превосходство в тяжелой артиллерии переломило ход военных действий. Ставка призывала войска беречь даже винтовочные патроны! Самих винтовок тоже не хватало, пришлось закупать у японцев.

Нескольких опасных окружений, задуманных германо-австрийцами в духе Танненберга, русским армиям удалось избежать – они вовремя драпанули. Но в Августовских лесах угодил в «котел» и был полностью уничтожен 20-й армейский корпус.

В германском плену насчитывалось теперь 57 русских генералов. А в нашем не было ни одного тевтонского…

В целом, однако, три русских фронта устояли, хотя понесли большие потери и уступили врагу огромные территории. Французы с англичанами ничем не помогли в самые драматичные недели Великого отступления. Вели пассивные позиционные бои. Они тоже, конечно, истекали кровью, но на выручку, как мы в августе 1914-го, не спешили… Правительство союзной Франции отказалось поделиться артиллерийскими выстрелами, хотя имело их огромный запас. Западный фронт Антанты получил долгожданную передышку.

Общественное мнение в России впало в истерику и принялось искать повсюду предателей. Этим решили воспользоваться в Берлине…

В первых числах декабря Лыков сидел у себя на Каменноостровском и читал газеты. Новости были одна к одной невеселые.

Чинам почтово-телеграфного ведомства приказано принять все меры к усилению притока в кассы учреждений золотой монеты. Спохватились…

Королем Латвии и Литвы германцы хотят поставить младшего сына Вильгельма – Иоахима. Тот окружил себя балтийскими баронами-беженцами и усиленно учит латышский язык.

Папиросы «Военные» фабрики «Братья Сейлановы» служат нуждам армии – часть выручки хозяева отправляют в помощь увечным воинам. За 264 дня продаж в их пользу внесено 9530 рублей 10 копеек.

Австрийцы переименовали Триест во ФранцИосиф-гавен. Надолго ли?

Германский миноносец днем в ясную погоду зашел в территориальные воды Дании и расстрелял выбросившуюся на берег британскую подводную лодку. Капитан лодки решил интернироваться после поломки. Моряки стояли на борту и курили, полагая, что находятся под защитой датского нейтралитета. Погибло 15 человек… Как там писал Достоевский о немцах? «Великий, гордый и особый народ». Да уж, особый…

А германская субмарина, в свою очередь, ограбила норвежское почтовое судно «Чаакон», доставлявшее денежную корреспонденцию в Лондон. Офицеры просто выбросили пакеты с деньгами за борт… Неужели ничего не рассовали по карманам?

Хлопок признан странами Антанты военной контрабандой. Америка возмутилась – ее кипы, адресованные в Германию, конфисковали. Антанта сослалась на заявление президента Линкольна от 1856 года, что материалы для фабрикации военных припасов относятся к контрабанде. Из чего теперь гунны станут делать порох?

Русские пилоты на Западном фронте заставили немецкий «таубе» спуститься в расположение наших войск. И тут таубе!

Погиб на фронте прапорщик-доброволец Сергей Милюков, сын вождя кадетов. Второй сын тоже в действующей армии, воюет в артиллерии. Не отсиживались…

Награжден посмертно Георгиевским крестом капитан первого ранга Константин Прохоров. Он командовал на Балтике минным заградителем «Енисей». Когда корабль был торпедирован немецкой подлодкой, Прохоров организовал спасение команды. А сам отказался покинуть свой корабль и ушел на дно вместе с ним…

Неожиданно раздался телефонный звонок. Лыков взял трубку и услышал голос барона:

– Нам надо срочно увидеться.

– Мне ехать в Могилев некогда, – начал сыщик, – а нельзя…

– Я в Петрограде, – перебил его Таубе.

– В таком случае где и когда тебе удобно, твое превосходительство?

– Давай у тебя на Каменноостровском, твое высокородие. Запасы коньяку еще имеются или ты весь вылакал?

– Для тебя найду… последнюю. В восемь вечера подходит?

– Годится.

Статский советник позвал супругу и велел ей разморозить хурму. А также раздобыть что-нибудь вкусное на закуску. Та предсказуемо ответила, что в магазинах шаром покати. Строгий муж потребовал вывернуться наизнанку, но угощение генералу Таубе обеспечить… Ольга Дмитриевна любила барона и обещала приготовить пирог с мясом.

Вечером, когда замерзший гость сел в столовой, хозяин первым делом поставил перед ним бутылку. Но Виктор Рейнгольдович отодвинул ее:

– Давай сначала поговорим.

Лыков понял, что предстоит неприятная беседа, и не ошибся. Таубе пристроил единственную руку на коленях и весь как-то съежился. Было видно, что он устал и сильно расстроен.

– Федор прислал на новый адрес важное сообщение, – начал разведчик. – Настолько важное, что… Германское командование, пишет он, решило начать идеологические диверсии против нашей страны. Соображаешь?

– Нет пока. Что значит «идеологические диверсии»?

– Они хотят столкнуть общество и государя.

– Там и без них все на мази, – зло констатировал сыщик. – Царь-батюшка совсем с глузду съехал, отталкивает положительное, приближает к себе отрицательное. Один Гришка Распутин чего стоит…

– Теперь раздрай усилится, его будут искусственно подпитывать германским золотом. Агентам Вильгельма велено распускать слухи, чернить монархию и Двор, сеять панику, требовать заключения сепаратного мира. Будучи организованной извне, эта деятельность нанесет России больший урон, чем подрыв порохового завода.

– А Дума? А само общество? Ты ведь общаешься с Гучковым – что он говорит? Или ему на руку раздрай?

Барон вздохнул:

– Ты знаешь планы Александра Ивановича: конституционная монархия. А тут создали Прогрессивный блок. Гучков в него покуда не вошел, поскольку хочет быть везде первым, а в блоке верховодит Милюков[122]. Гучков – политик. Высшее проявление «политического животного», придуманного Аристотелем. И у него личный конфликт с Николаем Александровичем Романовым. Они не смогут договориться…

– И кто победит?

– Гучков, конечно. Наш государь сам пилит сук, на котором сидит. Причем на совесть пилит, старается. Все труднее ему служить таким, как я. Да и как ты.

– Я сказал Гучкову: помогать вам не стану, но и мешать не буду, – напомнил другу Лыков. – Вот мое кредо.

– Александр Иваныч недавно тебя цитировал. Поклон тебе от него, кстати.

– Виктор, давай к делу. Ты зачем пришел? Вербовать меня в октябристы?[123]

– Нет, что ты. Коронным служащим запрещено, я понимаю. Видишь ли, государь прочитал донесение Буффаленка и вызвал меня…

Сыщик опешил:

– Ты говорил с государем?

– Да, два дня назад. Это он послал меня к тебе.

– Что за чушь?! Где я и где самодержец!

Таубе опять вздохнул:

– Я не вру, так и было. Его Величество очень обеспокоился планами тевтонов. И без того все качается, политические силы бросаются друг на друга в кулачный бой, вместо того чтобы договариваться. А тут еще их разведка начнет подливать в костер керосину.

Алексей Николаевич слушал и по-прежнему не понимал, к чему его друг все это рассказывает. И тот наконец перешел к делу:

– Мне поручено государем начать борьбу с германской политической пропагандой. Он придумал, что в важнейших министерствах: военном, внутренних дел, иностранных, в Главном управлении по делам печати – должны появиться уполномоченные по противодействию ей. В МВД таким уполномоченным будешь ты.

Лыков вскочил и заявил:

– Сумасшедший план!

– Но так решил Его Величество.

– Скажи честно, как было на самом деле. Не мог он назвать мое имя без чьей-то подсказки. Статский советник Лыков давно находится вне поля его зрения.

Таубе замялся, потом выдавил:

– Ну, я ему напомнил…

Сыщик взял со стола коньяк и убрал его в буфет:

– Вот спасибо! Теперь ты снят с довольствия.

На этих словах вошла Ольга Дмитриевна с пирогом на подносе:

– Кто снят с довольствия?

– Твой любимец, барончик.

– За что?

– Знает он за что, – продолжил возмущаться Лыков. – Такую свинью подсунул…

Супруга решительно поставила поднос перед гостем:

– Я его не снимаю. Угощайтесь, Виктор Рейнгольдович. С мясом, тушенным в прованских травах. Только что сготовлен.

– Спасибо, Ольга Дмитриевна. Вы много добрее вашего мужа…

Посмотрев внимательно на супруга, Ольга удалилась. Разговор продолжился, и уже в более спокойных тонах. Таубе сознался, что все было не совсем так, как он сообщил. Просто разведчик очень хотел бы получить сыщика себе в помощники – по линии МВД. И действительно назвал императору его фамилию. Тот изрек, что помнит Лыкова и считает, что тот справится. Мол, опытный, ответственный…

– Ловишь же ты шпионов! И удачно, надо признать. Ну, станешь выслеживать агитаторов-пораженцев. Потом, это верный способ стать наконец действительным статским советником. Засиделся ты в пятом классе Табели о рангах, как второгодник в гимназии.

Однако Алексей Николаевич был категоричен:

– Вот ты генерал, и что? Сильно влияешь на решения высших инстанций?

– Не очень.

– Ага! Павел с риском для жизни доставил в Ставку известие, где и когда германцы начнут весеннее наступление. Кто-нибудь принял это во внимание?

Разведчик совсем скис – история с игнорированием предупреждения от Буффаленка и его в свое время взбесила.

– Не сыпь соль на рану. Я лично телеграфировал командующему Юго-Западным фронтом, что надо ждать удара в Буковине. И не только от Федора, мы знали о готовящемся наступлении и из других источников. Предупреждали, указывали… Но Николай Иудович[124] наплевал на все это. Даже когда началась атака, он держал резервы у Черновцов. В итоге откатились чуть не до Киева.

– Виктор, наша страна летит в пропасть, вряд ли нам с тобой удастся ее остановить, – с горечью заговорил Лыков. – Слишком много желающих ее туда столкнуть. Человек, с которым ты общался два дня назад, первый приложил к этому руку. Я не хочу ему услуживать…

– Служить, а не услуживать, – поправил генерал-майор.

– Получается, что услуживать. Когда меня сажали в Литовский замок, царь пальцем о палец не ударил. Ты знаешь: я вышел из тюрьмы уже не монархистом. Теперь Лыков ему понадобился. Когда петух клюнул в одно место. Он меня помнит… Скажите, какая честь! А пошел он…

Сыщик выругался. Потом уточнил:

– Я правильно понял, что могу отказаться? Никакого решения в отношении меня у государя еще нет. Так?

– Так. Но в этом случае ты бросаешь меня. Я-то отказаться от поручения не могу.

– Виктор. Мне жаль, но – бросаю. Да и не надо никакого особого уполномоченного в нашем министерстве. Соловей-разбойник охотно выполнит волю государя, он любит угадывать его желания.

Летом после изгнания на Кавказ великого князя Николая Николаевича в верхах произошли большие перестановки. В том числе слетел с поста Маклаков. Новым министром внутренних дел ненадолго назначили князя Щербатова, известного разве что тем, что он был хороший конезаводчик… Посадить на такую должность посреди войны специалиста по лошадям было странным решением. Но князь правил карательным ведомством всего два месяца. В конце сентября его сменил бывший нижегородский губернатор Хвостов. Имевший за свой несносный характер кличку Соловей-разбойник…

– И останешься без чина? – генерал попробовал зайти с другого фланга.

Лыков ответил серьезно:

– Я понимаю вред вражеской агитации во время войны. Но ведь эта агитация ложится на подготовленную самой властью почву. Люди устали, их жизнь сделалась хуже. Придется наказывать не только германских провокаторов-пропагандистов, но и обычных людей. Которые требуют ответственного правительства. Мира. Дешевого хлеба. Ведь так?

– Ну…

– Я ловлю убийц, бандитов, иногда вместе с контрразведкой шпионов. А людей, страдающих от войны, ловить не хочу. Николаю Второму понадобились Проливы. Тьфу на них! Жили мы без Дарданелл, прожили бы и дальше. Моря крови уже заплачены за право входа в Мраморное море. Не согласен? Возрази!

Но Таубе думал о другом: как ему выполнить Высочайшее поручение. Он взмолился:

– Ну хоть отдай мне свой осведомительный аппарат.

Сыщик ужаснулся:

– Чтобы ты его провалил? Ведь об этих людях узнают все кому не лень: охранное отделение, контрразведка, ГЖУ[125], придворная дрянь, дипломаты, Ставка, а там и газетчики. Вот хрен тебе!

– Хорошо. Обещай, что лично ты будешь помогать лично мне в трудных случаях.

Алексей Николаевич замешкался, потом вернул на стол коньяк:

– Это можно. Ну, давай? Как говорят фартовые: холодно в Сибири, надо бы выпить.

– Насчет Сибири! – оживился барон, подставляя рюмку. – Слышал последние оттуда новости? В Иркутск из Шанхая прибыли четверо российских подданных. Во главе с неким капитаном Кавтарадзе. Явились в Иркутское КРО и заявили, что их послала германская разведка для совершения диверсий на Сибирской железной дороге… Завербовав среди военнопленных и обучив в шпионской школе.

Сыщик слушал с нарастающим интересом.

– Ну, покаялись. Начальник КРО ротмистр Попов им поверил и направил обратно в Шанхай, чтобы ребята выявили всю германскую сеть. Начальником над ними поставил капитана пограничной стражи, некоего Титова. А тот махнул на диверсантов рукой и сгубил всю оперативную комбинацию. Сообщил начальству, что никакой вражеской резидентуры в Шанхае нет, а Кавтарадзе и его люди – лгуны.

– Почему он так сделал?

– Не знаю. Может, от лени, а может, от глупости.

– Но резидентура была? – уточнил Лыков.

– Конечно, была. Пришлось горе-диверсантам обратиться к англичанам. Они и спалили всю сеть, поставив в известность правительство Китая. Но аресты затронули лишь мелкую агентуру. За ней стояли чины посольства и консульства, которые сумели отвертеться от обвинений в шпионаже. Так, не поверив честному человеку – я имею в виду Кавтарадзе, который обманул германских вербовщиков и дал ложное согласие стать предателем, – сибирские контрразведчики помогли врагу.

После нескольких рюмок «шустова» и больших порций пирога с мясом разведчик откинулся в кресле и закурил турецкую папиросу. Сыщик не дал ему долго блаженствовать:

– Расскажи про агитаторов. Называют разные фамилии. Чаще всего Думбадзе и Васильчикову. Будто бы они склоняли государя к сепаратным переговорам с Вильгельмом. Есть тут правда?

– Есть.

– Тогда начни с Думбадзе. Он ведь родственник ялтинского градоначальника?

– Племянник, – подтвердил Таубе. – Мутная личность, замешан в темных подрядах на военные заказы. В начале войны он обратился к генерал-квартирмейстеру ГУГШ генералу Беляеву: готов-де проникнуть в Германию с разведывательным заданием. У него все уже придумано! Василий Давидович поедет в Стокгольм и там выдаст себя за представителя грузинских сепаратистов. И не абы кому, а посланнику кайзера в Швеции графу Люциусу фон Штедтену, известному дипломату-шпиону. Как ни странно, Беляев, человек в общем-то серьезный, заинтересовался этой хлестаковщиной. И даже согласовал вояж Думбадзе с военным министром и самим государем.

Наш генацвале встретился с Люциусом, якобы заинтересовал его, и граф пригласил «разведчика» в Кайзеррайх. И второй визит проходимца состоялся уже в воюющую с нами Германию. Думбадзе поехал туда не один, а с приятелем, другим генацвале князем Мачабели. Провел он у врага больше двух недель, после чего благополучно вернулся в Россию и написал отчет о командировке. В Берлине он будто бы встречался с заместителем секретаря по иностранным делам Циммерманом, бывшим послом в России графом Пурталесом и даже с начальником Генерального штаба Фалькенгеймом. Все официальные лица очень сожалели, что идет война с Россией, объясняли это британскими интригами и говорили, что распрю между Берлином и Петроградом надо заканчивать. Пурталес даже обещал, что Германия выплатит России десять миллиардов марок за разорение русских местностей, занятых германской армией. Говорили и о пленных, и об условиях сепаратного мира. Боши охотно отдавали на словах чужие земли: и Проливы, и Буковину. То есть предлагали мир за счет своих союзников Австро-Венгрии и Турции!

Лыков плеснул в обе рюмки еще коньяку, барон выпил, крякнул и продолжил:

– Мошенник Думбадзе рассчитывает получить за свой рейд в Берлин чин действительного статского советника. Дурачок… Мы за ним следим и скоро арестуем. Кукиш ему, а не чин.

– Погоди, погоди. Ведь Думбадзе ездил туда с согласия военного министра и самого государя. За что же его тогда арестовывать? Он провел там зондаж позиций главной квартиры. Наверняка это было интересно нашим. Где здесь шпионство? Обычная тайная дипломатия.

Виктор Рейнгольдович недовольно скривился:

– Думбадзе мошенник, нечего его защищать. Наш государь ни на минуту не задумывался насчет односторонних переговоров. Чтобы ты знал, еще двадцать третьего августа прошлого года, когда военные действия только начались, было подписано специальное соглашение между державами Антанты. Там говорилось о недопустимости сепаратного мира. Здесь Его Величество тверд.

– А Ее Величество? – с подковыркой спросил сыщик. Разведчик при этих словах сморщился еще больше:

– Знаю без тебя. Сейчас каждый обыватель твердит, что между Царским Селом и Потсдамом есть прямой провод. И царица по нему выбалтывает Вильгельму военные секреты. Еще обвиняют ее сестру, вдову Сергея Александровича, великую княгиню Елизавету Федоровну. Глупость все это, Лёша.

– Но ведь германофильская партия при Дворе существует?

– Да, но влияние ее преувеличивают. Престарелый министр Двора граф Фредерикс? Он, во-первых, не лезет в дела государственного управления, а во-вторых, рамолик[126]. Дворцовый комендант Воейков, правда, фигура влиятельная. Еще Анька Вырубова и сам старец, Гришка Распутин-Новых.

– Плюс сама императрица, – подхватил хозяин дома, – вот тебе и сильная партия.

– Александра Федоровна заодно с мужем, – возразил барон.

– Однако она ведет переписку со своей гессенской родней. Что в условиях войны вызывает лишние подозрения в обществе.

– Действительно, обе сестры переписываются со своим братом, великим герцогом Гессенским Эрнстом-Людвигом. Согласен, делают они это очень некстати. Но никаких реальных измен или потуг к сепаратному миру там нет и в помине.

– Хорошо, – капитулировал статский советник, – расскажи теперь про Васильчикову. Что там ложь, а что правда?

– В этой истории тоже много вранья, пресса раздула ее до небес. Реально было вот что. Фрейлина сначала государыни Марии Федоровны, а после того, как та овдовела, – Александры Федоровны…

– Сколько же ей лет? – удивился Лыков.

– Пятьдесят шесть. Так вот, эта почтенная женщина застряла в начале войны в своем австрийском имении и была там интернирована. Германцы решили использовать ее, как говорится, втемную. Учитывая уровень знакомств – близка к августейшему семейству! Обработали наивную бабу, и та решила, что у нее великая миссия: спасти мир от взаимного истребления. Васильчикова стала бомбардировать государя письмами, сначала не называя имен тех, кто ее науськивал. Государь, конечно, игнорировал эти послания. Потом появились имена. В частности, в поместье к фрейлине несколько раз приезжал сам секретарь по иностранным делам Готлиб фон Ягов. Царь продолжал молчать. И вот на днях эта дура явилась в Россию! Через Швецию. И привезла личное письмо Николаю Александровичу от его шурина, только что упомянутого гессенского герцога Эрнста-Людвига. Государь очень возмущен инициативой глупой женщины. Ведь чистой воды провокация! Представляешь, какой вой поднимется, если он хотя бы примет письмо!

– Что будет дальше с Машей Васильчиковой?

– Лишат шифра[127] и выдворят в имение сестры в Черниговскую губернию, – отмахнулся барон. – Решение уже принято. Так ей и надо.

– Один проходимец и одна не очень умная фрейлина, – подвел итог Алексей Николаевич. – А более серьезные попытки вызвать нас на переговоры о мире были?

– Были. Вскоре после начала войны, когда стало ясно, что Германии не победить…

– Погоди. Стало ясно уже в сентябре прошлого года? Мне это и сейчас не ясно. И не только мне.

Разведчик пояснил:

– Вильгельма обвели вокруг пальца. Он считал, что Англия в войну не полезет. А Францию и Россию он разобьет поодиночке, из-за разницы в сроках мобилизации. Вступление в драку британцев вызвало у кайзера шок. Совокупные силы Антанты таковы, что рано или поздно немцам придется сдаться. Я имею в виду людские и материальные ресурсы, финансовый и промышленный потенциал.

– Германцы здорово дерутся! Выкинули нас из Польши, отогнали к Риге…

– Спору нет, воевать они умеют. Мы несем огромные потери. Но на точных весах все ясно проступает: им не победить. Вот гунны и стараются внести раскол в коалицию, чтобы уйти от войны на два фронта. Они даже с Францией ведут такие же тайные переговоры. Обещают вернуть Эльзас с Лотарингией! Лишь Англию считают самым опасным и непримиримым врагом. Все их детские хитрости шиты белыми нитками. Так вот, кайзер привлек к своим ложным маневрам и серьезные фигуры. По его поручению к Николаю Александровичу обратились два короля: датский – Христиан Десятый, и шведский – Густав Пятый.

– Что же конкретно предлагали короли? – спросил сыщик, для которого все услышанное было новостью.

– Посредничество в переговорах с кайзером. О сепаратном мире.

– Государь их отверг…

– Отверг, – подтвердил разведчик. – Говорю же: он категорически против закулисных сделок втайне от союзников. И она вместе с ним.

Алексей Николаевич решил подвести черту под разговором:

– Все? Секретные интриги прекратились?

– На сегодня да. Видя наши весенне-летние поражения, их военные потеряли интерес к идее расколоть Антанту. Решили победить нас в бою, после чего повернуть фронт на запад и уничтожить англо-французов.

– И у них это не получится? – припер гостя к стенке хозяин. – Ты уверен?

– Если только в России не случится революция, – оговорился тот. – Пока армия держится. Мы отступили, но не разгромлены. Общество устало, однако хочет победы. Дела со снабжением войск необходимыми предметами налаживаются, спасибо нашим промышленникам. И вот в таких условиях германцы решили погасить в обществе и в войсках дух войны и подорвать внутреннюю дисциплину. Разрушить единение монархии и народа.

Лыков плеснул еще в рюмки и спросил с нажимом:

– Повторю: а есть оно, это единение? Распутин трется возле трона как ни в чем не бывало. Прогрессивный блок требует сменить премьера, а царь отмахивается. Думу опять отправили на каникулы, чтобы не болталась под ногами, не мешала самодержцу. Просмотри, кто сейчас в фаворе! Эти адронниковы, бадмаевы, манасевичи, рубинштейны, симановичи… Стыдно за страну, за власть стыдно!

– Алексей! – Виктор Рейнгольдович поставил взятую было рюмку обратно на стол. – Думаешь, я этого не вижу? Или мне оно нравится? И вижу, и не нравится. Но я ношу погоны, а моя страна воюет не на живот, а на смерть. Что прикажешь? Отказать Верховному Главнокомандующему? Момент такой: или – или. Боши хотят разложить общество, ослабить таким образом государство и одолеть его силой оружия. Эта диверсия опаснее любых других. Я обязан ее пресечь. И прошу твоей помощи. Ты ведь тоже присягал Николаю Александровичу.

– Но…

– Я не призываю тебя ловить обывателей, недовольных государственным строем. А прошу помочь мне в поимке вражеских агитаторов.

На этих словах он выпил, не сводя глаз с хозяина. Тот последовал его примеру, отодвинул пустую рюмку и спросил:

– Скажи, что будет с Россией?

Таубе грустно подпер голову кулаком и долго молчал. Потом ответил:

– Помнишь, как описал нашу несчастную страну Победоносцев? А он был умный человек.

– Нет, напомни.

– «Россия – ледяная пустыня, по которой ходит лихой человек».

– И что это значит? – не понял сыщик.

– А то, Лёха, что она такая, какая есть, наша с тобой Родина. Что бы с ней ни случилось, ни тебе, ни мне другую искать не пристало.

Пришла очередь задуматься Алексею Николаевичу. Наконец он выпрямился на стуле, словно решил для себя что-то важное, и сказал:

– Хорошо, помогу тебе. С чего я должен начать?

– С допроса наших военнопленных.

– Поясни.

Таубе не замедлил с ответом:

– Германцы повадились засылать к нам изменников из числа перевербованных пленных. Их подмешивают к обычным, честным солдатам и устраивают побег. А потом предатели начинают агитацию или шпионство. Теперь отмечена новая хитрость. Ты знаешь, что они время от времени возвращают нам через Красный Крест больных и увечных воинов. Чтобы не кормить их за свой счет. Так было неоднократно. Однако в последнем эшелоне, мы заметили, не все приехавшие так уж безнадежно увечны. Есть несколько бодрячков, которые жалуются на контузию.

– Конечно, контузию легко симулировать!

– Верно. Указанные бодрячки, три прапорщика, ведут себя подозрительно, и мы их решили послать в запасные части за меридиан Казани. И держать там под негласным наблюдением.

– Причем держать порознь, – дал совет сыщик.

– Само собой. Так вот, днями прибыл очередной эшелон. Пощупай ребят, чем они пахнут. Ты опытный, всякую заразу видишь насквозь… за соседним столом в ресторане даже.

Лыков почесал затылок:

– Своих дел хватает, просто так меня никто не отпустит.

Таубе спохватился:

– Как у тебя, кстати спросить, с новым министром? Он, говорят, того… без тормозов юноша.

– Дурак еще тот, – подтвердил статский советник. – Но мы друг друга не заинтересовали. Я ловлю убийц, а он плавает в корыте нашей «большой политики». Подружился с Распутиным, на этой почве пролез в любимчики к царице. Это скоро кончится: юноша слишком авантюрен, сам себе шею сломает рано или поздно из-за характера.

– Можно поднять твои акции в его глазах, – осторожно предложил барон.

Алексей Николаевич кивнул:

– Будет полезно. Кинь ему из Ставки шифровку: Лыков выполняет секретное задание особой важности, санкционированное лично государем. Это поможет отказываться от рутины, чтобы находить время на твои поручения.

– Сделаю.

– Только пусть подпишет кто-нибудь из важных. Твоя подпись, барончик, у нас не котируется.

– Подпишет генерал-адъютант Алексеев.

Бывший командующий Северо-Западным фронтом Михаил Васильевич Алексеев с приходом царя в Ставку сделался при нем начальником штаба Верховного Главнокомандующего. И первым лицом в русской армии.

Барону пора было уходить. На пороге, уже застегнутый на все пуговицы, он сказал:

– Вот, Лешка, опять ты упустил заслужить белые брюки[128]. Так и просидишь в девках до пенсии.

Сыщик молча пожал ему руку и выставил за дверь.

Вскоре Алексей Николаевич вплотную занялся поручением Таубе. Из Швеции в Россию прибыли очередные 246 больных и увечных военнопленных. Как и прежде, их отпустили под честное слово больше не воевать со странами Тройственного союза. Вернувшихся поместили пока в пустующие казармы Преображенского полка и начали фильтрацию. Сыщик допрашивал пятерых офицеров, которые имели руки-ноги, однако жаловались на последствия контузий. Он показал всех врачам, но не дождался от них помощи. Те пожимали плечами: голова человека как темный лес, медицина пока не умеет различать симуляций.

Тогда Алексей Николаевич обратился к своему опыту. Капитана Ковалева-четвертого и подъесаула Харитоньева он быстро отверг. Кадровые офицеры, которым сильно досталось на полях сражений, а потом в плену. Оба требовали длительного лечения – и получили его. Они хотели после выздоровления продолжить службу в тыловых частях, лишь бы не покидать строй.

Отверг Лыков и поручика Наградова. Этот уже никуда не хотел. Медлительный, долго думающий, он производил жалкое впечатление. Контузия, очевидно, имела место. Поручик плохо спал по ночам, постоянно оглядывался, прятал хлебную порцию под подушку. Окончивший до войны математический факультет Московского университета, отмеченный Владимирским крестом за бои в Восточной Пруссии, боевой артиллерист весь вышел… Наградова по представлению сыщика комиссовали и направили в психиатрическую клинику.

Оставшиеся два прапорщика заинтересовали дознавателя. Оба были из числа окончивших ускоренные курсы. В армии таких презрительно называли шестинедельными выкидышами. Прапорщик Чурбаков воевал в 112-м Уральском пехотном полку второго формирования. Первый состав полка был сильно потрепан в Августовском сражении. Пришлось даже закопать в лесу полковое знамя. Частично уральцам удалось вырваться из окружения, и полк не лишился номера. Знамя ведь не досталось противнику![129] Чурбаков пришел на пополнение, но провоевал недолго. Дать характеристику своему офицеру уральцы не смогли, не было времени присмотреться.

Прапорщик жаловался на контузию от тяжелого снаряда, но в плен попал, когда их пикет угодил в засаду. Кто же в засаде стреляет по пикету из гаубицы? Чурбаков отвечал, что попал под наш обстрел, когда его, обезоруженного, вели в германский тыл. Всякое бывает…

Лыков оставил его, как говорили раньше, в сильном подозрении. Похоже, обер-офицер навоевался всласть и мечтал пересидеть до заключения мира где-нибудь подальше от фронта. Но не исключалось, что это была легенда, придуманная для него германской разведкой.

Второй подозреваемый по фамилии Неополитанский (через букву «о») попал в плен в конце прошлого года. Он даже не успел прибыть в свой полк – ехал из Виленской школы прапорщиков к месту службы, и его захватил кавалерийский рейд прусских улан. Так что характеристику на офицера получить было тоже неоткуда. Прапорщик сразу заявил, что здоров и просит вернуть его на фронт. В нарушение данного кайзеру слова! Он симулировал перед германским командованием тяжелое расстройство нервной системы. Якобы это были последствия бомбежки, под которую прапорщик угодил на этапном пункте… Но теперь он у своих. Подлечиться бы немного после дрянных тевтонских харчей, и можно воевать. Отомстить за унижения, пережитые в плену.

Лыков приказал перевести обоих подозреваемых в гостиницу «Москва». Их зарегистрировали в комендатуре, поставили на довольствие в военную столовую при штабе округа (с усиленным питанием по диетическому столу) и велели неделю-другую набираться сил. А заодно взяли под наблюдение.

Первые дни оба офицера гуляли вокруг номеров, покупали газеты, охотно засиживались на обеде. Но как только получили на руки причитающееся денежное довольствие, поведение их изменилось.

Чурбаков тут же поехал в Коломну и навестил некую Марфу Зверову, проститутку. И остался у нее на два дня, даже не показывался на улице. Марфа выходила лишь за папиросами и пивом, перестала принимать клиентов. Что там было? Старые увлечения? Или шпионская явочная квартира? Филеры Ерандакова разок «ошиблись дверью», крутились под окнами, но ничего выведать не смогли. Тогда Лыков подослал туда своего осведомителя, маклера из бандитской бильярдной в Рыбинской улице. Тот прополоскал рот водкой, так, чтобы сильнее разило, явился в бабе и стал вышибать дверь с криками: «Марфа, сука, открывай, я тебя хочу!» И проник-таки в квартиру. Боевой прапорщик оказался трусоват, выгонять пьяного не решился, и Зверовой пришлось самой уговаривать маклера уйти по-хорошему. Тот удалился, распевая:

Любовь – солома,Сердце – жар,Одна минута —И пожар!

Потом он сообщил статскому советнику:

– Видать, чувства у них. Он в пижамных штанах, квартера в окурках, бутылок пустых тоже изрядно. Весь помятый и дристун: сидел и молчал в тряпочку. А еще военный! Может, и впрямь оконтуженный и силенок не осталось?

Марфу на всякий случай просветили со всех сторон. Лыков обратился за помощью к коллежскому советнику Кунцевичу. Это был самый расхваленный газетами персонаж из состава ПСП. В январе 1915 года он перевелся в Департамент полиции чиновником для поручений. Начальник сыскной, приятель Лыкова, Владимир Гаврилович Филиппов подал прошение об отставке и уже не мог помочь статскому советнику.

Кунцевич по старой памяти расспросил своих бывших коллег, а те – агентуру. Общий вывод был: горизонталка, каких миллион. Ни в чем таком не замечена, ума невеликого.

Алексей Николаевич не успокоился и сам явился на Офицерскую. Он помнил, что резидентура Главанакова состоит из фартовых. И поэтому спросил сыскарей, а какие отношения у Зверовой с этими ребятами. И умница Кренев вспомнил: Марфа когда-то давно была любовницей атамана с Обводного канала Василия Кляшторного по кличке Васька Погорелец.

Лыков обратился к картотеке ПСП. Кляшторный отсидел восемь лет на каторге за разбой, вышел на поселение в Якутскую область и вскоре сбежал оттуда. Три года проживал в столице нелегально, сыщики не могли его поймать. По агентурным сведениям, командовал бандой налетчиков, работавшей вокруг Обводного канала. Неглупый, осторожный, когда надо – решительный.

Статский советник не унимался. Он изучил журнал наблюдений за Главанаковым и его есаулом Федькой Худеньким (громила Федор Ручкин) и выяснил, что они встречались несколько раз с неустановленным лицом в пивной на Семенцах. Приметы подходили к Погорельцу-Кляшторному.

Окончательную точку в разоблачении поставил все тот же Кренев. Он установил через агентуру, что Кляшторный и Чурбаков – двоюродные братья. Выходило, что с большой долей вероятности прапорщик прислан сюда германцами на подкрепление Пашки Бравого.

Еще быстрее удалось разоблачить Неополитанского. Получив полевые деньги, он первым делом купил новое белье и хорошие папиросы. Приодевшись, подозреваемый день гулял по центральным улицам столицы, маневрируя из заведения в заведение. Заодно проверял, нет ли за ним слежки. А на следующее утро отправился на Газовую улицу в эпиляторий женщины-врача Дзекович. Где предложил услуги полотера…

Таким образом, оба прапорщика, подозреваемых в шпионстве, действительно оказались изменниками. Их продолжали филировать, и вскоре наблюдательный агент подслушал разговор в парикмахерской. Чурбаков поносил высшее военное командование. Он говорил окружающим его клиентам:

– Верьте мне, я там был и бордель, именуемый фронтом, видел своими глазами! Генералы гонят солдат на пулеметы ради крестика и новых чинов. Мы во вшах, в грязи. Офицерская кухня приезжает на позиции, а у нее ничего нет, кроме кипятку. Германец сидит чистый, сытый, лупит нас «чемоданами»[130] и смеется. Как его победить? Да никак! Заканчивать надо смертоубийство. Доколе будем терпеть, господа?

И окружающие поддакивали…

Лыков сообщил свои открытия полковнику Ерандакову, и тот приказал арестовать обоих негодяев. Чурбакова взяли у той же Марфы Зверовой. Он быстро сознался. Алексей Николаевич вел его допрос и услышал важную вещь. По словам прапорщика, его хозяева вербуют в Петрограде новую резидентуру, никак не связанную с организацией Главанакова. Возглавить ее должен германский офицер, который уже поселился в столице. Боевое крыло новой сети поручено создать Ваське Погорельцу, ему заплачены за это большие деньги. Вице-резидентом станет Неополитанский, который во время обучения в разведывательной школе в Кенигсберге выказал большие способности к шпионству.

– Господин майор Франценбах говорил: подозрительно долго работает этот Главанаков. И никак не провалится. Хорошо бы его продублировать, пока не поздно, – привел изменник слова начальства.

Арестовать второго предателя контрразведке не удалось. Видимо, он заметил слежку и сумел скрыться. Неополитанский был объявлен в циркулярный розыск. Усилил меры безопасности и Кляшторный и перестал встречаться с Бравым и его есаулом.

Чурбакова было решено оставить в игре. Его арест засекретили. Через несколько дней прапорщика перевели в запасной батальон местных войск, стоявший в Лаишеве. Оттуда он послал письмо по условному адресу, что приступил к обязанностям командира полуроты и готов выполнять задания германского командования. Пусть присылают связь.

Глава 12

Эрзерум взят!

Войска Кавказской армии встретили Рождество на позициях. Было длительное затишье, турки сидели в пассивной обороне. Офицерам пообещали в новом, 1916 году разрешить отпуска домой, к семьям. А их женам – посещать мужей в ближнем тылу. Батальоны из передней линии на глазах у вражеских наблюдателей колоннами уходили на отдых и переформирование. Ночью втайне от них возвращались обратно… Не зная смысла маневра, солдаты и офицеры бранились и пожимали плечами. Но военные – люди подневольные: выполняй приказы и не кашляй.

Командующий 3-й Турецкой армией Махмуд Камиль-паша, видя такое благолепие, уехал в отпуск. Да еще прихватил с собой начальника штаба, полковника Вильгельма фон Гюзе. Никто не ожидал атаки русских. Чего ожидали, так это подхода подкреплений. Выбросив союзный десант с Галлиполийского полуострова, отстояв Дарданеллы, османы почувствовали прилив сил. Это была их первая победа в войне. Воодушевленные войска требовали новых успехов. И было решено разделить их на две части. Одну направить в Месопотамию гвоздить англичан – и это было сделано. А вторую послать на усиление 3-й армии. Ждали только марта, чтобы подготовить наступление. Какой дурак будет воевать зимой? Энвер-паша попробовал – и бесславно сгубил кучу аскеров.

3-я армия оправилась от прошлогоднего разгрома, пополнилась резервами, усилила артиллерию. В ней теперь насчитывалось 122 пехотных батальона, 78 эскадронов регулярной конницы и неизвестное количество гамадие[131] (кто их считал?). Всего более 135 000 солдат и офицеров, 150 орудий и 77 пулеметов. Это без гарнизона Эрзерума.

Но вот уже три недели за сторожовку без устали лазили русские разведчики. Во вторых эшелонах Кавказской армии сосредотачивались резервы. Пополнялись запасы огневых средств, провианта, медикаментов, фуража для конского состава. Из Карса на автомобилях привезли 16 осадных орудий калибра 152 миллиметра. Зачастили в воздух аэропланы с летчикаминаблюдателями. Всего командарму удалось собрать 118 батальонов пехоты, 23 ополченские дружины, 105 эскадронов и сотен кавалерии, 338 орудий и 10 самолетов. По общей численности они равнялись с турками, по артиллерии сильно превосходили.

Даже Ставка Верховного Главнокомандующего в Могилеве не знала о планах Юденича взять Эрзерум. Поскольку не разрешила бы эту авантюру…

Внезапно для начальников частей они были вызваны в штаб Кавказской армии, где и узнали свои боевые задачи. Было приказано атаковать одновременно Кепри-кейскую позицию и крепость Гассан-Кала.

Наступление началось 29 декабря, под Новый год. Полтораста шестой Елисаветградский полк вошел в обходную штурмовую колонну. Ей велели атаковать от высоты Джили-Геля на Кепри-кейский мост и отрезать пути отступления главным силам. А также разобщить их отряды, оперирующие на разных берегах реки Аракс. Рядом с гелевердинцами шли их кунаки – 155-й Кубинский полк.

Несмотря на эффект неожиданности, атака 39-й дивизии не задалась. Турки оборонялись упорно и наносили русским большие потери. За три дня боев елисаветпольцы потеряли более 20 офицеров и 1700 нижних чинов. Так бы и топтались они на месте, истекая кровью, но выручили туркестанцы. Их 2-й корпус прорвал оборону турок на Джилигельских высотах, и 4 января те начали отступать к Эрзеруму.

Сибирская казачья бригада села на плечи убегающему противнику и рубила шашками направо и налево. Дорога была усеяна трупами османов, все – со следами ударов холодным оружием. Казаки одним махом взяли сильную крепость Гассан-Кале. Было захвачено много орудий и пленных.

20 января русские полки подошли к оборонительным рубежам Эрзерума. Город-крепость находился в южной части Пассинской долины на высоте 3000 метров. Он был ключевым узлом обороны, управления и снабжения 3-й армии. Долину с севера на юг фланкировали хребты Карга-базар и Палантекен. Их как перемычка соединял невысокий хребет Деве-Бойну. Он имел узкий проход Гурджа-богаз, открывающий путь к крепости. Германские инженеры обновили ее укрепления. Проход замуровали сразу два мощных форта: Далан-Гез и Чобан-деде. Последний был самым сильным и командовал всей окружающей местностью.

По гребню хребта Деве-Бойну шла цепь из шести новых фортов, во второй линии располагались еще пять. От города их отделяли 13 верст. Возле Эрзерума имелись еще четыре форта, но они были старыми и имели слабое вооружение. Промежутки между новыми фортами соединялись сплошной линией укреплений в несколько рядов окопов, защищенных колючей проволокой. Были вырыты рвы, насыпаны валы, установлены батареи тяжелых орудий. Линию фортов защищали 40 000 солдат при 265 орудиях.

Юденич готовил штурм крепости десять дней. Враг был деморализован, дух его упал, но сдаваться турки не собирались. Их позиция длиной всего в сорок верст упиралась флангами в непроходимые горные хребты. Твердыни, согласно военной науке, считались неприступными. Каждый форт был подготовлен к круговой обороне и связан перекрестным огнем с соседями.

Десять дней над районом боевых действий летали русские аэропланы, причем командующий армией лично ставил им задачи. Все батареи, пулеметные гнезда и склады боеприпасов были нанесены на карты. Войска получили теплое обмундирование, белые маскировочные халаты и солнцезащитные очки. Подводило молодое пополнение. Старые солдаты имели валенки, которые они днем носили на спине, а ночью обували. Новенькие валенок не имели, и многие из них были отправлены в тыл с обморожением ног…

Утром 30 января началась артподготовка, которая длилась девять часов без перерыва. Шестидюймовые гаубицы и мортиры сосредоточили свой огонь на двух ключевых фортах, преграждающих путь к городу через долину: Далан-Гез и Чобан-деде. А в восемь вечера, в полной темноте, прикрываясь снежным бураном, на штурм пошли отважные кавказские полки. Солдаты были в маскировочных халатах, снег слепил обороняющихся, и те почти не видели атакующих.

Первым пал Далан-Гез. Понимая его важное значение, османы сутки пытались отбить укрепление. Внутрь форта успели проскочить всего полтора батальона[132] 153-го Бакинского пехотного полка. Ими командовал полковник Даниел-бек Пирумов. Остальные части отсекли огнем, и солдатам пришлось обороняться своими силами. Турки сосредоточили на форт огонь ста орудий и штурмовали без устали. Первые пять атак бакинцы отразили ружейно-пулеметным огнем, но патроны подошли к концу. Подмога так и не смогла пробиться. В шестой атаке в ход пошли штыки и приклады. Когда османы навалились в седьмой раз, в строй встали раненые и помогли защитить Далан-Гез. Восьмая атака должна была стать последней. Но один солдат – имя его история не сохранила – смог доставить в форт на ослах цинки с патронами. И ожившие бакинцы встретили противника свинцом… Из 1400 защитников в живых остались только 300, и почти все они были ранены.

Их мужество позволило удержать важную позицию и продолжить наступление. Кубанские пластуны и туркестанские стрелки захватили форт Тафта и открыли путь в долину с севера. Туда же в обход Чобан-деде прорвались через горы кавказские стрелки и Донская пешая бригада. Видя, что их окружают, гололобые бросились назад, к Эрзеруму. Их гнали казаки так удачно, что сам город оборонять стало некому. Османы взорвали ряд фортов (Узун-Ахмет, Кабурга, Орта-Юг, Гяз) и бросили огромные запасы военного имущества. Когда утром 3 февраля наши передовые части вошли в Эрзерум через Карские ворота, с другого конца через Трапезундские ворота удирали последние защитники.

Бои на этом не закончились. Нашей армии пришлось выдержать стычки с подошедшими подкреплениями, разбить их и продолжить вторжение в Анатолию. Через три недели османы были отогнаны на 120–150 километров.

3-я Турецкая армия не была уничтожена полностью, как это планировал Юденич. Однако она потеряла около половины своего состава и почти всю артиллерию. Было убито и ранено 79 000 человек, 13 000 сдались в плен. В руки кавказцев попали 325 вражеских орудий.

Наши потери были существенно меньше. Официальные цифры: 2300 убитых, 13 000 раненых и 1700 обмороженных. Представляется, что они все-таки занижены…

Николай Николаевич Юденич за взятие Эрзерума получил Георгиевский крест 2-й степени. Проделанная им операция является образцовой в части введения врага в заблуждение. Русская военная разведка сработала блестяще. «Секретные люди» внесли большой вклад в победу. Бим-баши Зейфи-бей остался в дураках.

Прошло всего два года, и плоды этих усилий превратились в пепел. Победоносная русская армия оставила захваченные турецкие территории и убралась восвояси. В старой песне гелевердинцев были горькие слова про «кавказские вершины – могилы удальцов». Таких могил много раскидано в турецких землях. Все они забыты…

Глава 13

Карты на стол!

В первых числах февраля 1916 года Таубе опять вызвал Лыкова в ставку. Тот приехал в Могилев впервые и с интересом осмотрелся. Сюда перебрался из Барановичей еще «генерал-адъютант Николай» во время Великого отступления, но пробыл тут недолго. Вылетел пробкой на Кавказ, а его место занял царь.

При новом главковерхе Ставка сильно разрослась. Вместо прежних двухсот человек теперь в ней числилось до двух тысяч. Был назначен главный комендант, целый жандармский генерал. И добавлены еще несколько новых управлений: артиллерийское, интендантское, воздухоплавательное, походного атамана казачьих войск… Управление военных сообщений преобразовали в департамент железных дорог прифронтовой и тыловой полосы театра военных действий. Расширилось и важнейшее управление генерал-квартирмейстера.

Главная квартира разместилась на берегу Днепра в саду вокруг дома губернатора. Государь поселился в самом доме, а прочие кто где. Многие семейные офицеры вызвали к себе жен и сняли в городе квартиры. Это великий князь не одобрял таких вещей. Царь, как примерный семьянин, приветствовал единение мужей с женами…

Новым главным лицом сделался генерал-адъютант Алексеев. Будучи номинально начальником штаба, он единолично управлял армией. Их Величество, понимая свою военную бесполезность, в стратегические вопросы не вмешивался. Ему и без того хватало проблем. Ведь теперь государь тащил и армейскую лямку, и гражданскую. К нему на доклад приезжали министры, просился Родзянко, и общественные деятели всех калибров стучали в дверь. А больше всех лезла в важные дела императрица. Каждый день от нее привозили письма с инструкциями: как вести себя с генералами, с думцами, с союзниками, как дальше нужно воевать и что по этому поводу изрек «наш Друг».

Главные роли в придворной стратосфере исполняли приехавшие с государем лица его свиты. Дворцовый комендант Воейков, флаг-адмирал Нилов и флигель-адъютант Орлов задавали тон всему остальному, за вычетом компетенции Алексеева. Нилов был вечно пьян. Красавец Орлов безуспешно пытался донести до Его Величества чаяния здравомыслящих людей. Черносотенец Воейков во всем подыгрывал самодержцу.

Были вблизи государя два человека, которые чурались интриг: престарелый министр Двора граф Фредерикс и командир СЕИВ конвоя граф Граббе.

Вокруг Алексеева толпилась собственная свита. Главным в ней был генерал Борисов – конфидент и близкий друг начальника штаба. Вечно неопрятный, вызывающе неряшливый, Борисов фрондировал. В частности, он отказался «по принципиальным соображениям» принимать приглашения к царскому столу. Чины ставки завтракали и обедали в общем зале лучшего в городе ресторана. Царь приглашал к себе в губернаторский дворец, во-первых, тех, кого он хотел поощрить, а во-вторых, всех штабистов по спискам в порядке очереди. Конфидент сходил один раз и больше общаться с царем не захотел. Алексеев обсуждал с ним все стратегические вопросы, высоко ценя ум и знания Борисова. У других достоинства генерал-лейтенанта вызывали сомнения… В Ставке немытого конфидента за глаза называли «серая эминенция»[133]. Другими любимчиками Алексеева были генерал-квартирмейстер Пустовойтенко и некий полковник Носков – уменьшенная копия Борисова. Компания ходила всюду вчетвером и никого близко к себе не подпускала.

Особняком стоял генерал-адъютант Иванов, бывший главнокомандующий Юго-Западным фронтом. После бегства из Галиции, где он проявил себя не лучшим образом, его сняли с фронта и назначили в ставку «состоящим при особе Его Императорского Величества». Должность была специально придумана для Николая Иудовича. Он сидел отдельно от всех с утра до вечера без всякого дела. Подозревали, что Иванов по просьбе государыни шпионит за Алексеевым и пишет на него доносы в Царское Село.

Из прежнего состава ставки остались при новом главковерхе лишь несколько человек. Среди них оказался и генерал-майор Таубе. Изменилось только название его должности: из генерала для поручений он был переименован в представителя ГУГШ по вопросам тайной разведки.

Таубе принял друга в своем кабинете окнами на Днепр. Вид у Виктора Рейнгольдовича был усталый.

– Твой Николка довел дело до конца. Только что пришел юз[134] из Тифлиса – Эрзерум наш!

– Отличная новость! – воодушевился статский советник. – Теперь очередь за Берлином. Поднажмете?

– Ха-ха… – фыркнул барон. – Ригу бы удержать…

Разведчик и сыщик сели, посмотрели друг другу в глаза. Алексей Николаевич спросил:

– Зачем вызвал?

– Помнишь нашу операцию по введению в заблуждение германской разведки в Финляндии?

– И что?

– Мы долго подбрасывали им всякие небылицы, даже привлекли для этого Колчака. А потом мудрый генерал Новиков решил закрыть лавочку. Не забыл?

– Да, – согласился Лыков, – Павел Максимович сказал: слишком увлеклись, надо заканчивать, пока михели не догадались[135]. И мы ликвидировали нами же созданную германскую разведывательную сеть.

– Тебе не кажется, что с падением Эрзерума вся нынешняя игра тоже подошла к концу? Шито же белыми нитками, что водили противника за нос.

Лыков было задумался, но Таубе хлопнул ладонью по столу:

– Убирай Анисимова из этой истории, пока не поздно. Пусть возвращается в штаб Северного фронта. Только не в управление военных сообщений, а в контрразведку – Иван Федорович показал свои выдающиеся способности.

– Там намечается интересный ход, – возразил сыщик. – В Питер якобы прибыл германский офицер. Он возглавит новую резидентуру, третью по счету.

Хорошо бы дождаться высокого гостя и придавить всех сразу.

Барон задумался, потом мотнул головой:

– Опасно. Отзывай Анисимова и ликвидируй то, что нам известно. Николай свою ключевую фигуру, сотника Гнатченко, уже вывел. Причем как! Арестовал на глазах у всех и отправил в Баку под конвоем как изменника. Сейчас Гнатченко уже в штабе Пятой армии, помощник начальника разведывательного отдела. Секретным приказом произведен в подъесаулы и награжден Анной второй степени с мечами. А порочный иностранец Мирзабула сидит в тифлисской военной тюрьме, и его допрашивает контрразведка. Учись у сына, старый гриб.

Сыщик продолжил спорить, но разведчик прикрикнул: делай что тебе говорят! Вот станешь действительным статским советником, тогда будет другой разговор, а пока подчинись.

Их спор прервало сначала появление подпрапорщика-бодиста[136] с пачкой телеграмм, а затем маленького седоволосого генерал-лейтенанта. Их превосходительство вошел в комнату боком. В глаза сыщику бросились его сальные волосы и грязные манжеты. Более того, от вошедшего пахло давно не мытым телом!

– Виктор Рейнгольдович, вы не один? – прошепелявил он. – Когда можно зайти?

– Я сам зайду, Вячеслав Евстафьевич, через четверть часа.