Нэнси Спрингер

Энола Холмс и загадка розового веера



 



Март 1889



— Прошло больше восьми месяцев с тех пор, как девчонка пропала...

— У «девчонки» есть имя, любезный Майкрофт, — вмешался Шерлок, стараясь все же не грубить брату, к которому пришел в гости на ужин. Майкрофт, несмотря на свое затворничество, знал толк в гостеприимстве: он дождался, пока уберут тарелки с мясным пирогом под соусом из смородины, и лишь тогда завел разговор на болезненную тему — об их младшей сестре Эноле Холмс. — Энола. И, к сожалению, она не просто «пропала», — добавил Шерлок тихим, почти капризным голосом. — Она взбунтовалась и сбежала, а теперь успешно от нас скрывается.

— Однако это не все, чего она добилась, — хмуро ответил Майкрофт и, грузно приподнявшись со стула, потянулся за стеклянным графином.

Шерлок понял, что брат хочет сказать что-то важное, и молча дождался, пока Майкрофт наполнит бокалы превосходным напитком, благодаря которому их разговор казался более или менее терпимым. Они оба ослабили высокие накрахмаленные воротники и черные галстуки.

Потягивая вино, Майкрофт продолжил своим нудным, раздражающим голосом:

— За прошедшие восемь месяцев она нашла трех пропавших без вести человек и сдала в руки закона трех опасных преступников.

— Да, я в курсе, — признал Шерлок. — И что с того?

— Ты что, не понимаешь, какая тревожная вырисовывается картина?

— Не вижу в ней ничего тревожного. Это всего лишь совпадения. На дело маркиза Бэйзилвезерского она наткнулась случайно. А леди Сесилию Алистер встретила, когда раздавала нищим хлеб и теплую одежду в образе сестры милосердия. И...

— ...И имя похитителя узналось как-то само собой?

Шерлок опустил взгляд, не потрудившись ответить на едкое замечание Майкрофта.

— Я собирался добавить касательно исчезновения моего друга Ватсона: если бы он не был связан со мной — разве Энола взялась бы за его поиски?

— Откуда тебе знать, почему она пыталась отыскать Ватсона? Ты ведь до сих пор не знаешь, как она его нашла!

— Да, — кивнул Шерлок Холмс, — не знаю. — Отчасти благодаря хорошо выдержанному портвейну, согревающему душу, отчасти из-за определенных событий и того, как много прошло времени, детектива больше не огорчали и не тревожили мысли о сбежавшей сестре. — Не в первый раз она меня перехитрила, — чуть ли не с гордостью добавил он.

— Ну-ну! А какая, скажи на милость, ей будет польза от этой дерзости и хитрости, когда она вырастет?

— Полагаю, что никакая. Но не забывай, что Энола — дочь суфражистки, а яблочко от яблони недалеко падает. Впрочем, теперь я могу за нее не беспокоиться. Она вполне способна сама о себе позаботиться.

Майкрофт отмахнулся от его слов, будто от надоедливого насекомого:

— Не это главное. Меня страшит будущее девочки, а не ее непосредственное выживание. Что с ней станет через несколько лет? Ни один достойный джентльмен не обручится с дерзкой и независимой девушкой, которая к тому же интересуется преступным миром!

— Ей всего четырнадцать, Майкрофт, — терпеливо возразил Шерлок. — Она перестанет носить у груди кинжал, когда повзрослеет.

Майкрофт вскинул кустистые брови:

— Ты всерьез считаешь, что со временем она начнет соответствовать ожиданиям приличного общества? Ты, бунтарь, который отказался осваивать признанные профессии и изобрел свою собственную?! Ты, с твоим неслыханным образом жизни?!

Первый и единственный частный консультирующий детектив скептически покачал головой:

— Она женского пола, мой любезный Майкрофт, и ее природа диктует ей стремление к созданию домашнего очага, семьи, потомства. Стоит Эноле созреть, как она...

— Ха! Чушь! — ядовито выплюнул Майкрофт. — Не говори, что действительно веришь, что наша непослушная сестра найдет себе мужа и обоснуется в семейном гнездышке!

— А ты что, предполагаешь, что она надеется построить карьеру сыщика, который занимается поисками без вести пропавших и поимкой злодеев? — парировал Шерлок, слегка задетый тем, что его рассуждения окрестили «чушью».

— Вполне возможно.

— Ты правда думаешь, что она хочет открыть свою контору? Стать мне соперницей? — Он хмыкнул. Раздражение Шерлока улеглось: сейчас беседа казалась ему забавной.

— Я бы не удивился, — спокойно ответил Майкрофт.

— А потом скажешь, что она начнет курить сигары! — воскликнул Шерлок Холмс и от души рассмеялся. — Неужели ты забыл, что наша сестра — всего лишь одинокий, оставленный матерью ребенок? Она не способна так широко мыслить. Вздор, мой любезный Майкрофт, сущий вздор!

Глава первая

Пока что к доктору Рагостину обратились только крепкая и приземистая пожилая вдова, потерявшая своего декоративного песика; нервная леди, у которой пропал подаренный мужем рубин в форме сердца; и армейский генерал, который пожаловался на таинственное исчезновение своего драгоценного трофея с Крымской войны, а именно — изрешеченной пулями кости от ампутированной ноги с автографом военного врача, отрезавшего эту самую ногу.

Какие пустяки! Мне следовало бы заниматься тем, что действительно важно, — искать маму. Я знала, что она путешествует с цыганами, и обещала себе, что весной отправлюсь на ее поиски — не с целью осудить или сдать братьям, а чтобы воссоединиться с... с «ампутированным» членом семьи, скажем так.

Однако на дворе стоял май, а я и пальцем не пошевельнула, чтобы выяснить, где сейчас мама, и единственным моим оправданием были дела, которые удерживали меня в Лондоне.

Дела? Комнатная собачка, камень в огранке и кость?

«Клиенты есть клиенты», — строго сказала я себе. Разумеется, они не обязаны (и не могли) встречаться с блистательным (и воображаемым) доктором Рагостином лично. Вместо этого их принимала «мисс Лиана Месхол», верная помощница ученого. Именно она вернула благодарной вдове ее питомца — очаровательного кудрявого спаниеля, которого выкрала у печально известного дельца, торгующего крадеными породистыми собаками. Именно она отправила маленького слугу на липу за окном леди, чтобы он забрал из гнезда сороки пропавший рубин. (Конечно, я бы с легкостью и сама туда вскарабкалась, и, честное слово, мне даже хотелось немного полазать по деревьям, но кошмарные правила приличия не позволяли!) Что касается трофейной ноги генерала, Лиана Месхол напала на ее след, но в результате отвлеклась на другое, куда более заманчивое и, как выяснилось, срочное дело.

Неловко признавать, что судьбоносная встреча произошла в одном заведении на Оксфорд-стрит, которое часто посещали благородные дамы, когда прогуливались по дорогому торговому району, но о котором предпочитали не упоминать, — в первой Общественной дамской комнате Лондона.

Возможность воспользоваться сим великолепным новшеством, тактично признающим тот факт, что леди из хороших семей больше не проводят дни дома, в непосредственной близости от собственной уборной, оценивалась всего в пенни — и оно того стоило, когда приходила нужда (хотя за ту же сумму любой ребенок из Ист-Энда мог получить и хлеб, и молоко, и одно занятие по грамматике).

Необходимость оплачивать вход обеспечивала уверенность в том, что заведение будут посещать по большей части дамы благородные, даже если время от времени в него нет-нет да и заглянет трудолюбивая девушка из тех, что сами зарабатывают себе на жизнь, вроде Лианы Месхол с ее накладными кудрями и в модном, но дешевом платье, не сделанном на заказ, а купленном в магазине готовой одежды.

Однако в тот день я замаскировалась не под несколько вульгарную Лиану Месхол. Так вышло, что расследование привело меня в район Британского музея — куда, к сожалению, частенько захаживали оба моих брата, — и потому я переоделась в ученую даму: убрала свои тонкие волосы в скромный пучок и скрыла узкое землисто-бледное лицо за очками в оправе из черного дерева. Благодаря им мой довольно крупный нос казался не таким выдающимся, а на меня саму никто не обращал внимания, поскольку ни одна модная леди не позволила бы себе ходить в очках.

В платье из качественной, но темной и плотной шерстяной ткани, а также в подобающе невзрачной шляпке я зашла в Общественную дамскую комнату, чтобы немного отдохнуть и посидеть на коричневом кожаном диване в уютном зале, где пол и стены были выложены плиткой под мрамор и куда за мной не могли последовать ни Шерлок, ни Майкрофт.

День у меня тогда выдался напряженный — ученых женского пола мужская часть населения Лондона не жалует, — зато лишнего внимания я не привлекала: заглянуть в прохладный зал Общественной дамской комнаты и перевести дух в блаженной тени после утомительных походов по магазинам перед тем, как вернуться на пыльные и душные улицы, было делом обычным.

Прозвенел колокольчик, и служанка поспешила открыть дверь троице посетительниц. Они прошли совсем рядом со мной, поскольку я занимала диванчик у самого входа. Само собой, взгляда от газеты я не оторвала и, признаюсь, даже не проявила бы к ним никакого интереса, если бы не почувствовала в первую же секунду что-то неладное, а именно — сильное напряжение между всеми тремя.

Я слышала, как шуршат шелковые нижние юбки, и больше ничего. Дамы не разговаривали друг с другом.

Мне стало любопытно, в чем дело, и я подняла глаза (но не голову, поскольку разглядывать других в открытую в высшей степени некрасиво), однако по их спинам мало что можно было понять.

Две солидные дамы в богатых нарядах с длинными пышными юбками держались по бокам от более юной — стройной леди, одетой по последней парижской моде (в самом деле, тогда я впервые увидела «хромую» юбку не на манекене в универсальном магазине, а на живом человеке). Объемные банты лимонного цвета тянулись за подолом, будто шлейф, а саму желто-зеленую юбку более темного оттенка стягивал невидимый шнурок, создавая подобие второй талии на уровне колен. Остаток ткани топорщился во все стороны, образуя «колокол» в оборках, который полностью закрывал ступни; рюши на платье почти не шевелились при ходьбе, поскольку девушка могла шагнуть не более чем на десять дюймов. Я поморщилась, увидев, как она неловко ковыляет в этом безобразии: ведь в моих глазах ее худощавая фигура, хотя и не соответствовала идеалу — то есть не напоминала по форме песочные часы, — была очаровательна, и одеть ее в платье с громадной «хромой» юбкой было все равно что стянуть путами ноги оленя.

Здравый смысл часто становился жертвой моды — кринолины и турнюры тому пример, — но эта девушка, очевидно, совершенно потеряла голову, раз приобрела себе наряд, в котором положительно невозможно ходить!

Когда троица подошла ко входу во внутренний зал дамской комнаты, девушка остановилась.

— Идем, дитя, — приказала одна из матрон.

Обладательница «хромой» юбки-колокола ничего ей не ответила и в не самой изящной манере уселась в одно из кресел. Можно сказать, она прямо плюхнулась, чуть не потеряв равновесие, на темное кожаное сиденье в дальнем конце зала.

Когда девушка повернулась ко мне лицом, я чуть не ахнула от удивления — ведь она была мне знакома! Ошибки быть не могло — в памяти надежно отложились наши приключения, мои сестринские чувства к ней, необъятный ужас, охвативший меня, когда на нее напал душитель; ее умные, деликатные черты завораживали меня, словно пассы гипнотизера. Это была дочь баронета, левша, которую я однажды вызволила из рук лицемерного обманщика, — достопочтенная Сесилия Алистер.

Однако ее спутниц я не узнавала. Где же мать Сесилии, обворожительная леди Теодора?

Что до самой Сесилии... Когда я встретилась с ней впервые холодной зимней ночью, она предстала передо мной голодной, замерзшей оборванкой с потухшим взглядом, однако сейчас ее внешний вид внушал куда большую тревогу. Лицо совершенно осунулось, и его не покидало выражение отчаяния. Она смотрела на нависших над нею дам, поджав пухлые губы, стиснув зубы и нахмурив брови, и в глазах ее пылала непокорность.

— Извольте встать, юная леди, — произнесла одна из дам властным голосом, который выдавал в ней старшую родственницу — вероятно, бабушку или тетушку. — Вы идете с нами. — Она подхватила Сесилию за локоть, а вторая матрона взялась за девушку с другого бока.

К тому времени я уже наблюдала за ними в открытую, подняв голову. К счастью, обе гарпии смотрели в другую сторону — все их внимание было сосредоточено на шестнадцатилетней девушке, не желающей вставать с кресла.

— Вы меня не заставите, — проговорила Сесилия низким голосом и еще глубже утонула в мягких подушках, смяв желто-зеленые украшения на платье. Она опустила голову и так вжалась в кресло, что матронам пришлось бы приложить все силы, чтобы ее оттуда вытянуть. Конечно, леди Сесилия не сдалась бы без боя и наверняка оказала бы значительное сопротивление, однако я не сомневалась, что ее спутниц останавливало вовсе не это, а присутствие посторонних — то есть мое: они встревоженно огляделись по сторонам, очевидно проверяя, есть ли поблизости лишние свидетели.

Я поспешно опустила взгляд на свою газету, но матрон было не так легко обвести вокруг пальца.

— Что ж, — сухо произнесла одна из них, — полагаю, мы вынуждены ходить по очереди.

— Ты иди первой, — ответила вторая. — Я останусь с ней.

Первая удалилась в основное помещение уборной, и когда дверь за ней захлопнулась, я снова подняла взгляд. Вторая дама сидела в кресле возле Сесилии, и ровно в ту секунду, когда ее внимание отвлекли шторы из тяжелой шелковой ткани, леди Сесилия вскинула подбородок и, подобно узнику, который хватается за любую возможность сбежать, посмотрела прямо на меня. И моментально меня узнала. Даже несмотря на то что мы встречались лишь однажды — в ту роковую ночь, когда ее чуть не погубил лицемерный душитель, — она поняла, кто я. Наши взгляды внезапно встретились — и показалось, будто некто невидимый хлестнул по воздуху плетью и во все стороны с треском разлетелись искры. Сесилия тут же опустила голову — несомненно, надеясь скрыть от надсмотрщицы свои округлившиеся глаза.

Я, в свою очередь, уставилась в газету, гадая, запомнила ли леди Сесилия мое имя, которое я столь необдуманно и неосмотрительно ей раскрыла: Энола Холмс.

К этой несчастной девушке, дочери баронета с раздвоением личности, художнице-левше, сочувствующей бедным и с удивительным мастерством запечатлевшей их незавидную долю углем на бумаге, печальному гению, вынужденному носить маску покладистой правши перед благородным обществом, я относилась как к сестре. Однако я знала о ней куда больше, чем она обо мне; должно быть, в ту кошмарную ночь я представилась ей чуть ли не призраком, загадочной незнакомкой в черном балахоне, и, встретившись со мной при свете дня, она не могла поверить своим глазам. Какой бы ни была постигшая ее беда, леди Сесилия, вероятно, надеялась, что я помогу ей и на этот раз.

Что же ее терзало? Я отложила газету, сделав вид, будто она мне наскучила, и задумалась над тем, что могли означать отчаяние в темных глазах Сесилии, ее бледное и изможденное лицо и потерявшие блеск золотисто-каштановые волосы, убранные под простенькую соломенную шляпку-канотье.

Я вновь украдкой на нее взглянула и обнаружила, что она взяла в руку веер. Причем веер крайне любопытный, пошлого конфетно-розового цвета, который никак не сочетался с лимонно-желтыми бантами, лаймово-зеленой юбкой, кремовыми лайковыми перчатками и бежевыми сапожками. Мало того — в то время как дорогая новая юбка была сшита из тонкой, изысканной шелковой ткани, мягкой, как сливочное масло, веер был изготовлен из простой бумаги, приклеенной к непримечательным деревянным пластинам, и украшен скучными розовыми перьями.

Надзирательница неодобрительно покосилась на веер и проворчала:

— Боюсь, мне никогда не понять, почему ты так настаиваешь на том, чтобы таскать с собой это уродство, когда у тебя есть чудесный веер, который я тебе подарила. Кремовый шелковый экран, пластины из слоновой кости с вырезанными на них узорами, накладка из игольного кружева — неужели ты про него забыла?

Не удостоив ее ответом, леди Сесилия раскрыла свой розовый веер и принялась им обмахиваться. Я обратила внимание, что она держит его левой рукой — важная деталь: все же она предпочла быть собой и не поддаваться требованиям общества. Кроме того, веер слегка загораживал лицо девушки от сидящей рядом гарпии, хотя это был и очень хрупкий барьер. Прикрывшись им, леди Сесилия снова встретилась со мной глазами — и в тот же момент как будто случайно постучала веером по лбу.

Я сразу поняла, что это значит «Будьте внимательнее. За нами наблюдают».

Язык вееров изобрели юные влюбленные, чтобы переговариваться под строгим присмотром своих покровителей, и хотя у меня в жизни еще не было — да и не ожидалось — любовных приключений, в дни невинного детства в Фернделл-холле, когда мы жили там с матерью, она обучала меня этому языку и он удивительным образом меня завораживал.

Я тяжело вздохнула, как будто от духоты и от усталости, и потянулась достать из большого кармана под верхним платьем свой собственный веер, который носила с собой не ради красоты и не ради заигрываний, а исключительно для того, чтобы обмахиваться им в жару. Он был непримечательным, но приятным глазу, с экраном из коричневого батиста. Я раскрыла его достаточно широко — более чем наполовину, — чтобы показать свои дружеские намерения.

Тут вернулась первая дама, и вторая поднялась с кресла, чтобы, в свою очередь, отправиться в уборную. Леди Сесилия воспользовалась моментом и принялась возбужденно обмахиваться веером, что означало тревогу и напряжение.

Я же коснулась веером правой щеки, говоря тем самым, что да, я понимаю: что-то не так.

— Пользуйся правой рукой, — строго приказала первая гарпия, усаживаясь в кресло. — И убери, ради бога, эту нелепую игрушку.

Сесилия замерла, но не подчинилась.

— Убери, я сказала, — повторила ее... поработительница? Похоже, именно такую роль играла жестокая дама.

— Нет, — ответила леди Сесилия. — Он меня развлекает.

— Нет?! — угрожающим голосом переспросила дама, но тут же сменила тон: — Что ж, хорошо, в этом я могу тебе уступить — но только в этом!

Она продолжила мрачно о чем-то вещать, но так тихо, что я ничего не могла расслышать. Ее широкая талия была нещадно затянута в корсет, из-за чего дама почти не могла пошевелиться и сидела так, словно в спину ей вставили железный штырь; я видела только ее профиль, и хотя со стороны казалось, будто я лениво обмахиваюсь веером, на самом деле каждая клеточка моего тела была напряжена до предела, как у охотничьей собаки, напавшей на след. Я внимательно изучала строгую покровительницу леди Сесилии, стараясь запечатлеть в памяти ее лицо, и внезапно осознала, как мало она отличается от той, второй; у обеих были на удивление изящные черты, которые странно выглядели на их раздобревших лицах: изогнутые аккуратные брови, миниатюрные курносые носы, тонкие губы. В самом деле, они были настолько похожи, что в них можно было заподозрить сестер-близнецов. Единственным отличием, которое мне удалось заметить, была легкая седина, едва тронувшая спрятанные под шляпкой волосы — шляпкой, к слову, настолько перекрученной, что желтые цветки кандыка сбились не над, а под ее полями.

— ...даже если на это уйдет весь день... — Она повысила голос, видимо, разгорячившись. — Тебе необходимо платье в приданое, и мы его найдем.

— Вы не заставите меня его надеть, — отозвалась леди Сесилия.

— Это мы еще посмотрим. Идем, — добавила она, когда вторая матрона вышла в зал и приподняла зонтик, показывая, что готова выдвигаться.

Сесилия молча встала и поднесла раскрытый веер к лицу. Подобный жест предназначался для ободрения застенчивого ухажера и переводился как «Подойдите же ко мне!». Однако при нынешних обстоятельствах розовый веер, едва прикрывающий темные глаза, взирающие на меня с мольбой, означал... что?

Не оставляйте меня.

Помогите.

«С радостью», — подумала я и снова коснулась веером правой щеки, выражая согласие. Вот только чем я могла ей помочь?

Спасите меня.

От чего?

— Убери же наконец эту безделушку!

Сесилия опустила руку с веером, а гарпии снова взяли ее в тиски и повели к выходу. Я сидела у двери, с сонным видом обмахиваясь веером, но сердце тревожно колотилось.

Сесилия взяла веер за петельку на рукоятке и накрутила ее на палец — очередной сигнал об опасности: «Будьте осторожны. За нами наблюдают».

То есть она просила меня не подавать виду, что мне небезразлична ее судьба. Я отстраненно уставилась на уродливый натюрморт в позолоченной рамке, висящий на стене напротив, а про себя подумала, что вот сейчас они выйдут, а я последую за ними и выясню, куда...

Вдруг раздался глухой звук удара, и боковым зрением я заметила зеленое пятно — это леди Сесилия споткнулась о подол своей нелепой юбки и чуть не рухнула прямо на меня. Хмурые надзирательницы тут же ее подхватили и вывели на улицу, даже не извинившись.

Если бы они удостоили меня хоть взглядом, то, возможно, увидели бы, что бумажный розовый веер остался лежать подле меня на диване.

Глава вторая

Как только за Сесилией и ее грозными надзирательницами закрылась дверь, я поднялась и убрала оба веера в карман платья. Мне необходимо было проследить за ней и выяснить, какая беда ей угрожает и как я могу помочь, однако спешить было нельзя — матроны заметили бы, что их преследуют. Из этих соображений я для начала запрыгнула с ногами на диван и встала на цыпочки, чтобы выглянуть в высокое окно. Толстая оконная рама в форме ромба загораживала мне вид, но я различила троицу, направляющуюся к стоянке наемных экипажей.

Спустившись на пол, я обнаружила, что за мной, разинув рот, наблюдает служанка. Я приложила палец к губам и протянула ей шиллинг за молчание. Это совсем ненадолго меня задержало, хоть и казалось, будто секунды утекают стремительнее некуда; я поспешно надела перчатки и выбежала из Общественной дамской комнаты. К счастью, я как раз успела увидеть, как девушку в желто-зеленой «хромой» юбке сажают в четырехколесный экипаж две ее спутницы. Я посмотрела на номер кеба и направилась к стоянке, чтобы сесть в другой экипаж и последовать за ними...

До стоянки я не дошла.

Так вышло, что именно в этот, самый неподходящий, момент, когда мысли мои были заняты леди Сесилией, я неожиданно столкнулась нос к носу со своим братом. Самым старшим, дородным братом. Майкрофтом.

Мы буквально врезались друг в друга, и, похоже, эта внезапная встреча потрясла нас обоих. Кажется, я закричала. Он как будто ухнул, словно его изо всех сил ударили под дых, прямо в бархатный жилет с красивым тиснением, явно сделанным с помощью специальных штампов. Все произошло так быстро, что я уже не вспомню, кто отреагировал первым — схватил ли он меня за локоть прежде, чем я пнула его в голень, или наоборот, — помню только, что я извивалась как уж, а потом наступила каблуком на его тонкий начищенный до блеска кожаный ботинок, и мне удалось вырваться и спастись, не прибегнув к помощи кинжала.

Будь это Шерлок, я могла бы уже навсегда попрощаться со свободой, но убежать от Майкрофта оказалось во много раз проще. Всего через несколько секунд он тяжело запыхтел и громко крикнул:

— Остановите ее!

В тот же момент я завизжала:

— Этот негодяй меня трогал!

Столь суровое обвинение не могло не возмутить прохожих, и все набросились на него с криками. Тем временем я, огибая юбки дам и юркая под локти джентльменов, выбежала из толпы и скрылась все в той же Общественной дамской комнате, объяснив охраннику у входа, что кое-что там забыла. В основном помещении я обнаружила служанку, которая распыляла ароматную туалетную воду из флакончика, пытаясь заглушить неизбежную вонь.

— Исчезните! — чуть ли не рявкнула я, и она тут же вышла в зал.

К тому моменту, как, предположительно, Майкрофт объяснился с толпой и вызвал констебля, я уже выбралась в окно с другой стороны здания в новом обличье. Без шляпки, перчаток и очков я уже не походила на женщину-ученого, и вид у меня был не такой унылый, как у этих несчастных созданий — а все благодаря цветистой шали с индийским узором, которую я хранила в подкладке на грудь как раз для подобных случаев (а еще для того, чтобы зрительно увеличить бюст). Я всегда носила с собой уйму полезных вещей. Без перчаток и в шали, которая покрывала голову и свисала чуть ли не до земли, я выглядела вполне богемно. В таком виде я спустилась в метро и без приключений добралась до конторы «доктора Рагостина».

* * *

Никто из слуг не видел, как я вошла, поскольку я и не думала возвращаться в контору через парадный вход. Вместо этого я нажала на один из завитков в деревянном орнаменте, который походил на глазурь, стекающую по коричневому, как имбирное печенье, каменному фасаду здания, обошла дом сбоку, открыла секретную дверь и проскользнула в тайную комнату — личный кабинет «доктора Рагостина». Мне очень повезло, что до меня здание снимал один медиум (точнее, преступник, но это совсем другая история), который проводил здесь спиритические сеансы — отсюда дверь за книжным шкафом и потайная комнатка, где теперь хранились мои костюмы.

Я отбросила в сторону богемную шаль, включила газовые лампы, плюхнулась на диван, обитый ситцем в цветочек, и нахмурилась.

Я страшно на себя сердилась. Будь я начеку, прими я необходимые меры предосторожности — казуса с Майкрофтом никогда бы не произошло. Мало того что я опозорилась (сил радоваться тому, что и он был опозорен, у меня пока не было), так еще и упустила возможность проследить за леди Сесилией и выяснить, какая новая опасность ей угрожает. Когда я столкнулась с братом, у меня из головы вылетел даже номер кеба, на котором ее увезли, и не осталось ни единой зацепки — кроме разве что загадочного веера. Право, если бы не этот конфетно-розовый трофей, я бы решила, что вся эта история мне приснилась!

Я поднесла веер к свету и внимательно рассмотрела. Затем, выудив из подкладки на грудь лупу, изучила каждый дюйм под увеличительным стеклом, надеясь отыскать знак или послание, — но скучные деревянные пластины без каких-либо царапин или карандашных пометок и простая розовая бумага, не запятнанная ничем, кроме бледного шахматного узора из водяных знаков, словно насмехались надо мной. Как и покрытые пухом перья, явно вырванные у обычной домашней утки и выкрашенные в розовый. Зазубрин на черенках не обнаружилось, между пластинами и экраном ничего не было спрятано, потайного отделения не предусмотрено — в общем, ровным счетом ничего интересного.

Пропади все пропадом! Ведь если бы не...

Проклятый Майкрофт! Чтобы этим братьям пусто было!

Все еще пылая негодованием, я переместилась за большой письменный стол из красного дерева, взяла бумагу и карандаш и карикатурно изобразила Майкрофта — каким он выглядел в тот момент, когда узнал меня: удивленный, застигнутый врасплох, со вскинутыми кустистыми бровями — словно чуть не наступил на крысу, внезапно пробежавшую под ногами.

Слегка выпустив пар, я взяла следующий листок и задумчиво принялась рисовать леди Сесилию в «хромой» юбке. Когда меня охватывали сомнения, печаль или растерянность, я частенько прибегала к рисованию, и мне всегда это помогало. Леди Сесилию совершенно точно не назовешь жертвой моды. Почему же она вырядилась в это неудобное платье?

Пока я водила карандашом по бумаге, мне вспомнилась ее простенькая соломенная шляпка.

Как так вышло, что наряд на ней был самый модный, а шляпка — скучная и нестильная?

Я перешла к портретам и набросала ее лицо в профиль, а затем анфас.

Прическа у леди Сесилии тоже не отвечала последним веяниям — волосы убраны назад и уложены просто, без затей. Если бы ее заботил внешний вид, она бы по крайней мере отрезала себе челку, чтобы зрительно уменьшить слишком высокий лоб. Право слово, она отчасти напоминала Алису в Стране чудес. Иллюстрации Джона Тенниелабыли, несомненно, бесподобны, однако книги Льюиса Кэрролла меня все равно не пленили.

Алиса никогда не улыбалась.

Я не любила жанр абсурда и предпочитала более логично выстроенные сюжеты, приближенные к реальной жизни. Впрочем, в этой самой жизни тоже не всегда удавалось отыскать логику. Обеспеченная леди с дешевым бумажным веером — ну разве это не нелепо?

Зачем ей эта розовая безделушка?

Уже целиком и полностью увлеченная рисованием, я изобразила леди Сесилию, на этот раз с веером в руке, и попыталась передать на рисунке выражение ее лица...

Я вздрогнула, словно от удара плети, как будто вновь ощутив на себе ее полный отчаяния взгляд.

Похоже, с ней стряслось нечто ужасное.

И хотя я по-прежнему не понимала, что могу для нее сделать, я не собиралась отказывать ей в помощи.

Как же мне выяснить, в чем дело?

Немного поразмыслив, я встала, подошла к одному из книжных шкафов, просунула руку за увесистый том полного собрания эссе папы римского и нажала на скрытый переключатель. Шкаф неслышно развернулся на щедро смазанных петлях и открыл проход в мою личную «гримерку». Там я переоделась и слегка подкорректировала свою наружность.

Я приняла решение нанести визит Алистерам. А поскольку леди Теодоре я была знакома только в обличье серой мышки — миссис Рагостин, — необходимо было наведаться к ней именно в образе этой скромной девушки.

* * *

Застенчивая, немного неуклюжая и безвкусно одетая — хоть и с лорнетом и с зонтиком в руке, — юная супруга «доктора Рагостина», не забывая ступать как можно мягче, подошла к внушительных размеров двери со стороны парадного входа в городской особняк баронета и постучала медным дверным молотком. В ее непримечательный наряд входили серые хлопковые перчатки, мягкая фетровая шляпка оливково-зеленого цвета и дорогое, но довольно уродливое коричневое платье из набивной ткани. На ленту шляпки и на грудь я прицепила старомодные цветки мускусной розы. (Видите ли, бюсты благородных девушек напоминали чуть ли не цветочные клумбы.) Я надеялась, что леди Теодора меня примет: судя по тому, как прошли мои предыдущие визиты, ослепительно красивая леди Алистер находила дурнушку миссис Рагостин крайне приятной собеседницей, благотворно влияющей на ее нервную систему.

Однако у грозного дворецкого, который открыл мне дверь, не было в руках серебряного подноса, а на мою карточку он даже не взглянул, хотя наверняка узнал меня:

— Леди Теодора не принимает гостей.

— Ее светлости нездоровится? — поинтересовалась я голосом вышколенного воробушка.

— Ее светлость никого не принимает.

Хм-м. Если бы леди Теодора и в самом деле испытывала недомогание, дворецкий сообщил бы, что она больна.

— Возможно, завтра?.. — прощебетала я.

— Маловероятно. Ее светлость настаивает на полном уединении.

Неужели ждет очередного ребенка? Бедняжка и так подарила супругу достаточно маленьких Алистеров. В ее возрасте уже поздно рожать детей. Возможно ли, что это таинственное затворничество — лишь случайное совпадение? Или оно как-то связано с самой невезучей дочерью леди Теодоры?

Изобразив легкую тревогу, я принялась бессвязно щебетать:

— Ах, как жаль... Но раз уж я здесь... Мне так хотелось бы встретиться... Нельзя ли обменяться хоть словечком с достопочтенной Сесилией?

— Достопочтенная Сесилия здесь больше не живет.

Его слова вдвойне меня удивили: во-первых, где может обитать Сесилия, если не у себя дома? Во-вторых, почему дворецкий так прямолинеен? По кислому выражению его лица я поняла, что он уже клянет себя за длинный язык; судя по всему, моя надоедливость его изматывала.

Подбодренная его ошибкой, я перешла в атаку:

— Вот как? Вероятно, достопочтенная Сесилия уже уехала за город?

К сожалению, больше мне не удалось ничего из него вытянуть. Он извинился и захлопнул дверь у меня перед носом.

Вот и поговорила с леди Теодорой.

И что теперь?

Глава третья

Тем же вечером, в своем привычном образе помощницы доктора Рагостина Лианы Месхол, я вернулась в пансион, где снимала комнату, и в компании своей пожилой хозяйки отужинала оставляющим желать лучшего блюдом из моркови и почек. Поскольку миссис Таппер была туговата на ухо, а если честно — глуха как пень, завести беседу я даже не пыталась. Когда с ужином было покончено, я жестами попыталась ей объяснить, что хочу одолжить у нее кое-что почитать. Я развела руки в стороны, как бы разворачивая газету, а затем пальцем показала наверх — туда, где располагалась ее спальня. В этом скромном пансионе в Ист-Энде было всего три комнаты: моя, ее и общее помещение на первом этаже, которое служило одновременно и кухней, и столовой, и гостиной. Несмотря на это, милая старушка не поняла, что я пытаюсь до нее донести. Она приложила к уху свою верную трубу, перегнулась через стол и прогремела:

— А?! Наверх забралась летучая мышь?!

В итоге я отвела миссис Таппер на второй этаж и прямо показала на стопку журналов светской хроники в ее комнате.

Чтобы найти леди Сесилию и помочь ей, мне необходимо было выяснить, кто эти сомнительные, похожие на злобных людоедок дамы, которые сопровождали ее сегодня.

До сих пор я, человек демократических взглядов, с презрением относилась к тем, кто увлеченно следил за жизнью высшего общества. Теперь же мне предстояло наверстать упущенное. Я отнесла к себе в комнату огромную стопку журналов, вероятно, накопленных миссис Таппер за несколько лет, с великим наслаждением избавилась от тесного платья, подкладок на грудь и бедра, корсета, вставок в ноздри и за щеки, кудрявой накладной челки и накладных ресниц, переоделась в удобный халат и домашние тапочки — и наконец села читать.

Не скажу, что занятие это доставило мне удовольствие. За последующие несколько часов, тянувшихся довольно долго, я выяснила, что крокет давно устарел, теннис и стрельба из лука пока еще в почете, но Самый Актуальный Спорт для леди — это гольф. Лорд Лопоухий и леди Свеклолицая давали уроки в Гайд-парке; было замечено, что последняя щеголяла в небесно-голубом наряде от Уорта из какой-то там плотной ткани с разводами. Кенсингтонский дворец, вот беда, пустовал, несмотря на все усилия, приложенные к его реставрации. Крайне важные персоны собрались на крещение Ребенка Такого-то, перворожденного сына лорда Сякого-то, графа Дакогоэтоволнует. Атлас — прошлый век, подесуана пике моды. В «С ума сойти какой уникальной» галерее открылась выставка картин, написанных маслом, посвященных развитию Британской империи. Виконт и виконтесса Древнеродные объявили о помолвке своей дочери Длинноименной с Завидным Женихом, младшим сыном графа Голубокровного.

Я не просмотрела и четверти стопки, когда у меня нещадно разболелась голова: казалось, еще немного — ия сойду с ума. Я внимательно изучила фотографии с лодочной прогулки герцогини Кривоногой, с ежегодного банкета барона Носатого, куда была приглашена вся его команда по крикету, с первого бала дебютантки мисс Осиная Талия и с множества других светских мероприятий — но ни на одном из снимков мне так и не попались неприятные лица тех строгих матрон, которых я искала.

Когда день перешел в ночь, я с большим облегчением встала с кресла — ведь не могла же я губить глаза, читая допоздна при слабом свете свечи, — вытащила из тайника между матрасом и остовом кровати свое темное, неприметное одеяние, переоделась в него и отправилась в ночь.

* * *

Зима осталась позади, и бездомные уже не так сильно нуждались в моей помощи. А после того как Шерлок выяснил, что я часто скрывалась под личиной сестры милосердия, мне пришлось отказаться от черного балахона с глубокими карманами. Правда, я все еще могла подавать бедным милостыню при свете дня, но вскоре придумала и новую маскировку для ночных часов: теперь я играла роль сборщицы мусора, копающейся в мусорных кучах в поисках кусков ткани (для бумажных фабрик), костей (для садовых удобрений), металла (для плавилен) или еды (в моем случае точно не для себя). В потрепанной юбке и замызганной шали я ходила неровной походкой, едва волоча ноги, со старым фонарем и мешком из грубой холщовой ткани, который перекидывала через плечо на сгорбленную спину. Некая неведомая сила неизменно влекла меня в ночь, а эта конкретная маскировка сообщала моим вылазкам новый смысл: я поставила перед собой задачу научиться ориентироваться во всем Лондоне, а не в одном лишь Ист-Энде. Сборщица мусора могла без помех забрести в любой район, на любую улочку, поскольку была истинным воплощением бережливости. Хотя по всем правилам приличия этой неприглядной работнице полагалось незаметно проскальзывать на задний двор и выныривать обратно под покровом ночи, лишь самые гнусные и скупые хозяева прогоняли прочь этих тружениц, представительниц «достойного» слоя бедняков.

Не важно, спала миссис Таппер или еще нет — добрая глухая старушка все равно не услышала бы, как я открываю засов. Заперев за собою дверь, я отправилась на людную улицу — в теплое время года узкие дороги трущоб не пустовали даже в полночь. Мимо, держась за руки и распевая веселые песни, прошла компания пьяниц. На углу под фонарем бледные оборванки шили мешки под муку и прочие хозяйственные нужды — этот неблагодарный труд приносил им несколько лишних фартингов, но быстро калечил глаза и руки, лишая возможности выполнять еще какую-либо работу. На другом углу маялись работницы иного толка — в платьях выше щиколотки и с неприлично глубоким декольте, — которые зарабатывали себе на жизнь отнюдь не шитьем. Повсюду бесцельно бродили дети. Порой мне казалось, что они составляют половину населения Лондона и половина из них — сироты (для девочки из трущоб было вполне обыденным родить в пятнадцать и умереть в двадцать с небольшим), а половина — Гензели и Гретели, выгнанные родителями, которые не могли их прокормить.

Это был восток Лондона. Десять минут на метро, и я очутилась на западе Лондона — словно в другом мире.

Особенно сильно это ощущалось именно в ночные часы. Старые квадратные домики мирно дремали, укутанные плющом, словно одеялом, а квадратные дворики окружал забор. Вымощенные квадратным булыжником дороги были широкие и пустые.

Этот район напоминал лоскутное одеяло из множества квадратиков — только не тряпичное, а кирпично-каменное, и я никак не могла взять в толк, что за люди здесь живут. На вилле в итальянском стиле с квадратными башенками — нуворишиили обнищавшая знать? Во внушительной постройке в духе французской Второй империи, с мансардной крышей — старые девы или интеллигенция? В особняке в архитектурном стиле королевы Анны с щипцовой крышей — врач? Денди?

В одних окнах горели газовые лампы, другие стояли погруженные во мрак. По пути мне встретились лишь совершающие обход по району сборщики нечистот — несмотря на то что уборные сейчас часто находились в домах, еще оставались туалеты на заднем дворе, которые требовалось периодически опустошать, и эта грязная работа производилась по ночам. Выполняли ее труженики с громадным металлическим контейнером на колесах. Когда он прогромыхал мимо (оставив после себя, как это ни печально, ужасное амбре), улица снова опустела — если не считать констебля, который неторопливо шагал в мою сторону.

— Добрый вечер, холубок, — проворковала я.

— И вам того же и на будущее, холубушка. — Полицейский был ирландцем, и, похоже, очень жизнерадостным. Он крутил в руке дубинку, одобрительно поглядывая на мой холщовый мешок. — Знаешь, мне вот нос подсказывал — до того, как эти тут вонь развели, — што в сорок четвертом сеходня суп из тельячих мозхов.

— Спасибо вам охромное, — поблагодарила я его и поспешила на задний двор сорок четвертого дома, где при слабом свете своего жалкого фонаря отыскала, как мне и подсказал констебль, телячий череп — все, что осталось от головы после того, как из нее сварили суп.

О людях многое можно угадать по их кучам мусора. Например, в этом хозяйстве мечтали о жизни более богатой, чем могли себе позволить: ведь суп из телячьих мозгов иначе назывался супом из фальшивой черепахи и по вкусу отдаленно напоминал черепаховый — самое модное ныне лакомство в высшем свете.

С трофеем в мешке и с боевым духом, распалившимся от удачной встречи с приветливым констеблем, дальше я пошла по дворам замысловатыми зигзагами, проходя в основном через подъездные дороги для экипажей; всякий раз, когда я проскальзывала мимо очередного каретника, поднимался лай, но слуга или помощник конюха, спавший там на чердаке, выглядывал в окно и, увидев меня, прикрикивал на собаку, чтобы та замолчала. Принятая в преисподнюю района, я начала строить догадки о его обитателях. Некоторые — люди разумные — разбивали небольшие огороды за каретным сараем, чтобы было удобно удобрять посевы навозом и соломой. Кое-какие дома казались пустыми — возможно, их хозяева отдыхали или работали за границей, — но большинство занимали семьи с детьми: это было ясно по обручам, ярким полосатым мячикам, игрушечным обезьянкам, которые били в музыкальные тарелки, когда их заводили, и другим вещицам, валяющимся на заднем дворе. А в одной из семей жила швея и шила на всех новенькие весенние наряды: в горе их мусора я нашла нитки и обрезки самых разных тканей — от саржи до тафты — и при тусклом свете своего фонаря все их прикарманила.

Я подошла к следующей ограде и быстро поняла, что там фонарь мне не потребуется. Жильцы оставляли уличное освещение на ночь, и газовый рожок над дверью горел подобно факелу. Как неэкономно — и как странно!

Ворота, ведущие к подъездной дороге, были закрыты на висячий замок. Я заглянула в щель между прутьями и на углу у каретного сарая увидела освещенную газовыми рожками груду костей, причем довольно внушительную.

Когда начинаешь заниматься собирательством — не важно, по какой причине, — это быстро превращается в своего рода одержимость. И хотя все свои находки я собиралась отдать под утро первому встречному попрошайке, меня обуревало сильное желание пробраться на этот двор и во что бы то ни стало забрать кости. Позабыв о своей роли тщедушной и сгорбленной жительницы трущоб, я легко перемахнула через ограду (мне нравилось прыгать и лазать по деревьям, но случай предоставлялся редко, и приличным девушкам не полагалось так себя вести). С легким сердцем я приземлилась по ту сторону забора и повернулась к своей цели.

Однако не успела я пройти и трех шагов, как меня парализовал оглушительный рев, достойный бенгальского тигра. Я обернулась и увидела, что ко мне со скоростью разогнавшейся до галопа лошади несется громадный зверь. Что же это такое! Каретник загораживал от посторонних глаз собачью будку, и теперь я оказалась один на один с полноправным владельцем груды костей — грозным мастифом, который явно был не прочь перегрызть мне глотку.

Я точно не успела бы перепрыгнуть обратно через ограду, поэтому потянулась к кинжалу, но пальцы меня не слушались, и я никак не могла вытащить его из нагрудной подушечки. Внезапно чудище замерло, хотя и продолжало оглушительно рычать самым ужасающим образом.

«Что это с ним? — подумала я. — Почему он на меня не набросится?»

И тут я все поняла.

Господи Боже мой.

Мастифа остановил другой забор, внутри двора. Причем не обычный, а, если я не ошибаюсь...

— Что там у тебя, Люцифер? — протянул грубый мужской голос, и из-за буков появился хозяин мастифа, по виду сильно напоминающий своего питомца. Он неспешно зашагал вдоль забора.

Точнее, это была низкая изгородь, проходящая по канаве. Грубо говоря — врытая в землю ограда. Ее еще называли «аха» или «ха-ха» — в честь того, какой неожиданностью она становилась для ничего не подозревающего человека.

Ров, выложенный камнем. За городом подобные сооружения не редкость. Они не нарушают целостности пейзажа — и в то же время не позволяют скоту и ворам пробраться на участок. А вот в городе... Зачем здесь такое?

— Сборщица мусора, — с отвращением произнес хозяин мастифа и посмотрел на меня так, будто я была тараканом, которого грех не прихлопнуть. — Как ты сюда попала?

Я вся сжалась, стараясь казаться как можно меньше — что, учитывая обстоятельства, было совсем несложно, — и продолжила с разинутым ртом таращиться на изгородь.

— Никогда такого не видела, а, куриные мозги? — с насмешкой обратился ко мне этот грубиян. — Это «ха-ха». Знаешь, почему она так называется? Потому что, когда в ров кто-нибудь падает, мы подходим, смотрим на этого умника — и смеемся! Ха-ха, ха-ха!

Почему-то его голос напугал меня еще сильнее, чем лай мастифа. Я невольно попятилась.

— ...ха-ха, ха-ха...

Я скользнула в тень за каретником, где он больше не мог меня видеть, и, не медля ни секунды, перелезла через железный забор.

— ...ха-ха! А потом уходим, — кричал он мне вслед, — а он остается там гнить!

Я прекрасно понимала, что никакая опасность мне в тот момент не грозила, и все же не могла унять дрожь. И даже когда вернулась домой и забралась под одеяло, все еще дрожала всем телом.

Глава четвертая

На следующее утро я подошла к дому в готическом стиле с изящными орнаментами и острыми башенками, где располагалась контора «доктора Рагостина», с увесистой стопкой журналов «светской хроники».

— Доброе утро, мисс Месхол! — выкрикнул мой неуемный помощник, придерживая дверь.

— Как скажешь, Джодди, — отозвалась я.

Несмотря на лучи майского солнца, которые пробивались через ситцевые занавески, когда я вошла в свой кабинет, настроение у меня было мрачнее некуда. Я до сих пор не отошла от встречи с мастифом и его жутковатым хозяином. Впрочем, не это тяготило мои мысли. Вчерашнее происшествие казалось мелочью в сравнении с делом о загадочном розовом веере. Так же, как стопка светской хроники камнем лежала в моих руках, тайна, связанная с леди Сесилией, камнем лежала у меня на груди. Она умело передала мне свою «игрушку» — но какой от этого был толк?

Тяжело вздохнув, я отправила Джодди за свежими газетами, позвонила в колокольчик, чтобы мне принесли чай, и устроилась за письменным столом с публикациями с Граб-стрит, чтобы углубить свои познания в лондонском обществе. Лорд Кругосветчик расскажет леди Пустышкам о своем недавнем путешествии по Нилу... Достопочтенная мисс Осуждение разорвала помолвку с достопочтенным мистером Разочарование... Чтобы волосы стали мягкими и шелковистыми, взбейте в пену четыре белка, вотрите в корни и оставьте на... Весенняя новинка: утреннее платье, скроенное по косой нити с невидимым швом... Нет, так я положительно сойду с ума!.. «Цветные вечера» прочно вошли в моду; желтый обед, розовое...

Минуточку.


Розовое чаепитие, столь популярная в последнее время забава, требует больших затрат, однако лучше умереть от голода, чем отстать от моды! Вот подробное изложение того, как надлежит проводить настоящие «розовые вечера». Скатерть и тарелки должны быть нежнейшего розового оттенка — на время торжества их можно одолжить у друзей. Снежно-белые птифуры полагается выложить на высокую «этажерку для пирожных», выстланную дорогой розовой бумагой, а сладости под розовой глазурью — на низкие подставки, покрытые дорогой белой бумагой. Стол еле дует украсить подсвечником с розовыми свечами и нежно-розовыми цветами, а горничных одеть в розовые чепцы и розовыв фартуки. Крем и мороженое подаются в розовых корзинках, коробочках, морских раковинах или миниатюрных тележках. Небольшие подарки для гостей вечера также обязаны радовать глаз ярким розовым цветом. Все вышеперечисленное можно приобрести у любого модного поставщика...


Подарки для гостей.

Розовая бумага.

Подходящее описание для, например, дешевого розового веера?

Зацепка довольно сомнительная, но все же это лучше, чем ничего.

Я расправила плечи и позвонила в колокольчик. Поскольку Джодди в конторе не было, на мой зов пришла служанка с кухни. Я вежливо попросила ее позвать ко мне в кабинет миссис Бэйли и миссис Фицсиммонс.

Здесь уместно напомнить любезному читателю, что готическое здание, находящееся во владении «доктора Рагостина», состояло не только из конторы, но и из съемных комнат (которые обеспечивали мой доход), и обслуживали их экономка — миссис Фицсиммонс и кухарка — миссис Бэйли.

Пышные дамы в белых чепцах вошли в мой кабинет с выражением сомнения на пухлых лицах. За несколько месяцев работы на «доктора Рагостина» они ни разу не видели самого ученого и наверняка начинали подозревать, что мисс Месхол — не просто секретарь и помощница.

Я вежливо с ними поздоровалась — хотя присесть не предложила — и спросила:

— Где я могу найти так называемого поставщика для званых вечеров?

Миссис Бэйли раздулась, будто рассерженная ежиха:

— Зачем энто вам поставщик? Я на все сгожусь...

Я не дала кухарке закончить едва начавшуюся гневную тираду, призванную отстоять ее право заниматься всем, что хотя бы косвенно связано с едой, и уточнила:

— Мне всего лишь надо узнать, где их можно найти.

А именно — в каком районе Лондона. В столице все подобные друг другу учреждения сбивались в стайки подобно птицам: банкиры — на Треднидл-стрит, портные — на Сэвил-роу, желтая пресса — на Граб-стрит, терапевты — на Харли-стрит, торговцы рыбой — на рынке Биллингсгейт.

После недолгого обсуждения вопроса миссис Фицсиммонс и миссис Бэйли пришли к единогласному мнению, что конторы так называемых поставщиков располагаются по большей части у переулка Гилли-глейд, неподалеку от модного торгового района на Риджент-стрит.

* * *

Примерно час спустя в этот рай магазинов и лавок прибыл кеб, который высадил на углу обеспеченную юную леди — вашу покорную слугу. Чтобы преобразиться, я закрылась в своей потайной комнате, избавилась от румян, вкладок в ноздри и за щеки, накладных ресниц и шиньонов, обрамила свое узкое бледное аристократическое лицо великолепно уложенным париком и приколола к нему шляпку с огромным количеством перьев и кружева. Немного духов и пудры, божественное прогулочное платье цвета морской волны из хлопчатобумажного муслина в мелкий горошек и с модными рукавами-фонариками, лайковые сапожки и перчатки удивительного оттенка — серого с голубоватым отливом, белый зонтик из органзы — и вуаля! Получилась безупречная леди, которую от других представительниц высшего общества отличала лишь красивая опаловая брошь, скрывающая рукоять спрятанного в корсете кинжала.

Риджент-стрит и прилегающие к ней окрестности можно было описать всего тремя словами: стекло, газ и медь. Чистые эркерные окна, за которыми стояли витрины с изысканными товарами, освещались множеством ламп и чуть ли не слепили глаза. А в это ясное утро отполированные дверные ручки сверкали ничуть не меньше, поскольку их не покрывал привычный слой сажи. Шурша нижними юбками, я кочевала из магазина в магазин, любовалась их блестящим убранством, вертела в руках зонтик и снисходительно-дружелюбно улыбалась продавцам и продавщицам за стойками. Вскоре мое, казалось бы, бесцельное странствие привело меня к переулку Гиллиглейд.

Мой роскошный наряд и аристократичный акцент обеспечивали мне услужливость местных работников и готовность ответить на все мои вопросы. Вскоре я выяснила, куда обращаться за арендой всего необходимого для банкета и заказа блюд, и узнала о предлагаемых услугах даже больше, чем мне бы хотелось. «Благородной леди» предлагали взять в аренду серебряные персидские кофейники, тарелки из прессованного стекла, папоротники в горшках, восхитительно бесполезные вазы, которые полагалось ставить в центр стола, золотые клетки с соловьями, которые лучше вешать под потолком; показывали меню из семи смен блюд, списки вин и легких закусок, среди них — леденцы, завернутые в хрустящую бумагу со смешными надписями.

В самом деле, из бумаги здесь могли сотворить что угодно.

— Я слышала, что этой весной особенно популярны розовые чаепития, — повторяла я во всех пяти заведениях, задумчиво разглядывая в лорнет их товары.

Везде мне отвечали одно и то же: «О! Да-да, разумеется» — и демонстрировали многочисленные розовые безделушки: кружевные бумажные салфеточки, розовые маргаритки, сложенные из бумаги лодочки для конфет, похожие на бутоны роз бумажные мисочки, розовых бумажных белочек, шляпки, грибочки, верблюдов, пирамиды...

На все это я смотрела с легким, но заметным отвращением, а в конце, неуверенно протянув: «Даже не знаю... Хотелось бы чего-то более изящного...» — спрашивала:

— У вас есть веера?

Нет. К сожалению, их ни у кого не было.

Удача улыбнулась мне в шестом по счету заведении.

— О! О да, мы их смастерили по специальному заказу виконтессы Инглторп, и они имели большой успех, поэтому мы подготовили еще, про запас. Минуту, сейчас я принесу вам показать.

И мне вынесли бумажный розовый веер.

Он выглядел в точности как тот, который незаметно передала мне леди Сесилия в тот день, когда я увидела ее в «хромой» юбке.

— Позвольте взглянуть, — требовательно произнесла я, выдержав властный тон, но совершенно позабыв, что мне должно изображать еще и безразличие, и, схватив веер, поднесла его к свету. Я не просто рассматривала его — а положительно сверлила взглядом, пытаясь выявить хоть одно отличие. — Он изготовлен из такой же бумаги, которую вы использовали для... м-м...

— ...Виконтессы Инглторп? Да, из той же самой.

Бумага была простая, но плотная, хорошего качества. Никаких водяных знаков я на ней не обнаружила.

На мгновение я застыла, и услужливая работница, вероятно, задалась вопросом, отчего я так хмурюсь.

— Могу я взять его с собой? — голос у меня был, признаюсь, довольно сердитый, но сердилась я на самом деле на себя.

— Конечно.

— Благодарю. — Я пулей вылетела из здания, что с моей стороны было довольно невежливо, и направилась к ближайшей стоянке наемных экипажей, бормоча себе под нос: — Вот же слепая курица! До чего же я была слепа!

Ну как можно было не обратить внимания на очевидное и не сделать самый простой вывод?!

Эх, какой же я была недогадливой! Бестолковой. Дурой. Но теперь я ухватилась за ниточку и не сомневалась, что она приведет меня к разгадке тайны леди Сесилии.

Глава пятая

Мисс Месхол вернулась в пансион намного раньше обычного и, безуспешно пытаясь изобразить на лице улыбку, поздоровалась с изумленной миссис Таппер и не менее изумленной маленькой служанкой.

К счастью, глухота первой и низкое положение второй избавляли меня от необходимости объясняться. Я кивнула, приветливо им помахала и отправилась наверх к себе в комнату. Заперев за собою дверь, я буквально набросилась на розовый веер леди Сесилии. Я поднесла его к окну и еще раз внимательно изучила водяные знаки.

Те самые, которые приняла за обыкновенный шахматный узор.

Признаюсь, в тот момент я смачно выругалась — ведь мне следовало с самого начала догадаться, что они означают.

Впрочем, какой толк в самобичевании? Я заставила себя подавить ненужные эмоции, чиркнула спичкой и зажгла свечи. Взяв в руку веер, я раскрыла его аккуратным полукругом и осторожно нагрела, стараясь не спалить бумагу.

Неспешно и равномерно прогревая веер, я наблюдала, как на розовом фоне начинают проявляться коричневые полосы.

Так я и думала.

Невидимые чернила.

Нужно заметить, что леди Сесилия с проницательностью настоящего художника нанесла узор тонкой кистью, чтобы на бумаге не осталось отметин после того, как высохнут «невидимые чернила» — скорее всего лимонный сок.

Сердце у меня забилось быстрее: еще немного — и послание на веере можно будет прочесть!

Точнее — расшифровать.

Убедившись, что на веере проявились все коричневые линии, я села в кресло, положила себе на колени дощечку для письма, лист писчей бумаги и перенесла на него шифр карандашом — на случай, если оригинал выцветет. Он и так уже читался с трудом. С учетом нескольких догадок и предположений мне удалось получить следующее:





Несколькими неделями ранее, в дни бездействия и, признаюсь, одиночества, я приобрела и прочла издание «О ТАЙНОПИСИ И ШИФРАХ». Обычно меня не интересовали подобные труды, но эту конкретную «незначительную монографию», как ее называл сам автор, написал мой брат Шерлок Холмс; я перечитала ее несколько раз — исключительно ради того, чтобы «послушать» его четкую, сдержанно-страстную речь.

Таким образом, благодаря Шерлоку я сразу опознала «масонский шифр», изобретенный в прошлом веке вольными каменщиками; впрочем, я разгадала бы его и без великолепного научного труда моего брата, поскольку эта «тайнопись» ни для кого не была тайной — ею пользовались школьники по всей Англии. В самом деле, шифр этот был настолько широко известен, что я задалась вопросом, зачем леди Сесилия дала себе труд его применить.

Я начертила на бумаге ключ к шифру:



Чтобы воспользоваться этим шифром, необходимо заменять буквы соответствующими, так скажем, ячейками. Пустая ячейка обозначала пробел. Проще некуда. И расшифровать это не сложнее. Я бросила взгляд на тайное послание, которое переписала на листок, и быстро его перевела:



И на этом все.

— Проклятье! — проворчала я, хмуро вглядываясь в бессмысленный набор букв, никак не удовлетворивший мое любопытство. В глаза бросались только слова «МОРЯ», «ДОМ» и обрезанное «ВЫ-НУЖД», как в телеграмме.

Не пропустила ли она пробелы? «Вы- нужд.» или «вы нужд.»? А если все-таки первое, то что она вынуждена сделать? Или как поступить? После такого слова ожидаешь увидеть глагол. Вынуждена вести себя так-то и так-то, чтобы избежать нареканий... По такой-то и сякой-то причине вынуждена...

Вынуждена что? Предложение не должно так заканчиваться.

Разве что слово не сокращено, а оборвано... И его не успели дописать. Леди Сесилию прервали? За ней пристально наблюдали?

Я нутром почуяла, что попала в точку: леди Сесилия не смогла закончить предложение. Судя по всему, ее почти никогда не оставляли одну. Жаль, что она не написала свое послание простым человеческим языком — на это у нее ушло бы меньше времени.

Мгновение спустя я осознала, почему она поступила именно так: «невидимые чернила» почти незаметны, но при определенном освещении проявляются. Буквы могли броситься в глаза. А вот шифр из аккуратных квадратиков, легко скрывающийся в складках веера, напоминал обычный узор, но при этом разгадать его было несложно.