В чем же заключалась сущность и главное содержание истинной религии? Требования Аллаха к человеку очень просты и понятны. Первым фундаментальным требованием, провозглашаемым Мухаммадом, было единобожие. Оно выражалось в формуле: «Он — Аллах — един, Аллах, вечный, не родил и не был рожден, и не был Ему равным не один!» Христианское учение о Троице и Боге-Сыне было полностью отвергнуто пророком. Он восклицает: «Небеса готовы распасться от этого, и земля разверзнуться, и горы пасть прахом от того, что они приписывают Милосердному сына». И говорит в другом месте: «Он начало и конец. Он явный и скрытый, знание Его обнимает все существующее». (Однако наряду с благим Аллахом в вероучении Мухаммада действует могущественный злой демон, именуемый либо Шайтаном, либо Иблисом. Иблис, как и в христианстве, падший ангел. Сообщается, что когда Аллах сотворил человека, он велел всем ангелам поклониться ему. Все согласились, кроме Иблиса, который за непослушание и был отринут. (Относительно этого события Аллах вкладывает в уста Мухаммада следующие слова: «И вот мы сказали ангелам: «Поклонитесь Адаму!», и они поклонились, кроме Иблиса. Сказал он: «Неужели я поклонюсь тому, кого Ты создал глиной?») Взаимоотношения между Аллахом и Иблисом примерно те же, что между ветхозаветными Яхве и Сатаной: всесильный Аллах терпит Иблиса и исходящее от него зло ради испытания человека.

Уходя от Аллаха, Иблис пригрозил, что он «погубит его (Адама) потомство, кроме немногих». На что Аллах с полным сознанием Своего могущества отвечает: «Соблазняй, кого ты можешь из них, твоим голосом и собирай против них твою конницу и пехоту, участвуй с ними в их богатствах и детях и обещай им, — поистине, обещает сатана только для обмана!..» В проповедях Мухаммада фигурируют также джины (демоны) и ангелы. Четыре ангела обладают наивысшим могуществом. Это Джабраил (Гавриил), Микаил (Михаил), Азраил и Исрафил. Но все они — даже самые могущественные — несравненно ниже Аллаха. Это Его слуги и рабы, созданные, как и люди, так что их существование не компрометирует строгий монотеизм ислама).

Аллах открылся Мухаммаду прежде всего со стороны своего бесконечного величия, как Бог силы, как всемогущий Вседержитель. Но этим не устранялись и другие понятия Божества. Очень часто Мухаммад называет Аллаха Богом истины и Милосердным. Милосердию он учит и по отношению к ближнему. Если главное дело относительно Бога есть молитва, то относительно ближнего — милостыня. Последняя, по учению Мухаммада, не столько внешнее предписание, сколько выражение истинного религиозного настроения. («Знаешь ли ты, — спрашивает Аллах, — что есть вершина добродетели?» И отвечает: «Выкупить пленного, накормить в дни голода сироту ближнего и нищего безвестного». В Коране эта тема поднимается неоднократно; например: «Он говорит: «Господь мой унизил меня!» Так нет! Вы сами не почитаете сироту и не спешите насытить бедного…»).

Много раз в откровении пророка говорится о посмертном воздаянии. Но у самого Мухаммада (так же как у Христа) это учение еще не было детально разработано, а лишь намечено в общих чертах. Так, в одной из сур Корана Аллах говорит: «А тех, которые уверовали и творили благое, Мы введем в сады, где внизу текут реки, вечно пребывающие там. Для них там — чистые супруги. И введем мы их в тень тенистую!» Для грешников уготована совсем иная судьба: «А те, которые нарушают завет с Аллахом после обещания верности и разрезают то, чему повелел Аллах быть соединенным, и распространяют нечестие на земле, для тех — проклятие и для них — злое жилище (ад)». Конец света наступит, когда в мире воцарится ложный мессия, искуситель людей, чудовищный Даджжал (Антихрист). Посланный Аллахом обновитель веры Махди (мессия) убьет его, затем воцарится Иса (Иисус). Звуки трубы архангела Исрафила поднимут лежащих в могилах. Таким образом, до судного дня пребывание душ в раю или аду оказывается временным. Лишь после того, как деяния каждого человека будут взвешены на весах, его судьба будет решена окончательно.

Таково в самых общих чертах было вероучение Мухаммада. Оно было очень просто, чуждо всяких умственных ухищрений и понятно любому бедуину. Себя самого Мухаммад считал только пророком, через которого Бог открыл людям истину. Ни на что большее он никогда не притязал. Он, к примеру, никогда не приписывал себе сверхчеловеческого достоинства и настаивал только на истине получаемых им свыше откровений. Никакими знамениями или прорицаниями он их не подтверждал и подтверждать не собирался. Мухаммад не настаивал даже на том, что ему открыта вся истина, ибо Сам Аллах однажды сказал его устами: «Мы открыли тебе часть Нашего посланничества; есть другая, относительно которой Мы оставили тебя в неведении». И в другом месте: «Скажи: «Я не говорю вам, что у меня сокровищница Аллаха, и не знаю я сокровенного, и не говорю вам, что я — ангел. Я следую только тому, что открывается мне». Или: «Скажи — «Я такой же человек, как вы. Я только получил откровение, что Бог ваш есть Бог единый». И еще: «Скажи: «Я — не новинка среди посланников, и не знаю я, что будет сделано со мною и с вами. Я лишь следую за тем, что мне велено, я только явный увещеватель».

Успехи нового вероучения поначалу были скромными. Когда слух о собраниях и проповедях в доме аль-Аркама распространился по Мекке, число учеников Мухаммада стало постепенно увеличиваться. В основном это была молодежь, притом не очень богатая Последним принял здесь ислам Умар, занимавший в Мекке высокий общественный пост, человек с большим авторитетом, несмотря на свои 30 лет, с решительный характером и мощным телосложением. Вскоре после этого (то есть около 614 г.) Мухаммад решился на открытую публичную проповедь. Он созвал жителей Мекки и объявил им со склона ас-Сафа, что является посланником Аллаха и призывает всех поклоняться единому Богу. Проповедь не имела успеха. Родной дядя, свекр двух дочерей Мухаммада, Абу Лахаб, выслушав его речь, сказал «Только ради этого ты нас созвал?» — и ушел вместе с остальными. Следующие два года к мусульманам относились хотя и настороженно, но без явной враждебности. Разрыв наступил тогда, когда Мухаммад, обличая почтенных сограждан, стал утверждать, что их отцы и предки горят в адском пламени за свое неверие.

После этого Мухаммад стал встречать в согражданах уже явную враждебность, и проповеди опять сделались тайными. Около трех лет последователи Мухаммада жили в городе на положении отверженных. Остальные жители Мекки договорились не вступать с ними в браки, ничего им не продавать и ничего не покупать. Но бойкот не достиг цели В 619 г. один за другим умерли Абу Талиб и Хадиджа. Новым главой рода Хашим стал Абу Лахаб, давнишний враг пророка (к этому времени он заставил своих сыновей развестись с дочерьми Мухаммада). Необходимо было найти покровителей. В июне того же года Мухаммад отправился в Таифу и обратился за поддержкой к своим родичам — трем братьям из рода Умайра. Выслушав проповедь пророка, они посмеялись и сказали: «Неужто Аллах не нашел послать никого, кроме тебя?»

Никакой помощи от них Мухаммад не получил. Все кончилось тем, что он превратился в мишень для насмешек, и наглецы преследовали его, осыпая бранью и забрасывая камнями. Не достигнув ни в чем успеха, Мухаммад вернулся в Мекку и стал искать себе покровителя в другом роде, поскольку собственный отрекся от него. Несколько человек ему отказали. Наконец Мутим, глава рода Науфал, согласился взять пророка под свою защиту. Оставив своих сограждан, Мухаммад стал проповедовать среди паломников, во множестве прибывавших в Каабу. Проповедь его вскоре произвела впечатление на группу арабов из Йасриба, и они поспешили принести в родной город весть о новом учении, появившемся в Мекке.

Успех Мухаммада объяснялся, по-видимому, тем, что в оазисе Йасриб проживало несколько иудейских племен. Знакомые с идеями иудаизма здешние арабы оказались более подготовленными к восприятию новой веры, чем соплеменники Мухаммада. Уже в следующем году 12 знатных йасрибитов приняли в Мекке ислам и попросили у Мухаммада наставника. Тот отправил с ними Мусуаб ибн Умайра. А еще через два года, после того как все арабы Йасриба стали мусульманами, Мухаммада пригласили стать их вероучителем и главой.

Мухаммад прожил после этого в Мекке еще три месяца, постепенно переправляя в Йасриб своих последователей. Абу Лахаб и Курайшиты вскоре заметили исчезновение последователей Мухаммада и встревожились. Рост авторитета мусульман им очень не нравился. За Мухаммадом стали следить. Чтобы замаскировать свое бегство, пророк поехал к Абу Бекру, который уже давно держал наготове верблюдов на каком-то дальнем пастбище. Ночью они вдвоем вышли из шалаша на зад их дома и укрылись в пещере на горе Саур. Здесь они прожили трое суток, пока мекканцы безрезультатно искали их во всех возможных местах. На третью ночь, когда поиски прекратились, они отправились в путь. 24 сентября 622 г. беглецы прибыли в селение Куба, находившееся на южной окраине оазиса. Здесь Мухаммад прожил некоторое время. Затем он предоставил своей верблюдице право выбрать путь, и она привезла его в центр Йасриба, в селение племени аннаджжар, где он и остался. Первые мероприятия Мухаммада носили не столько религиозный, сколько политический характер. При его содействии все племена оазиса, до этого истощавшие силы в беспрерывной внутренней борьбе, заключили между собой договоры об организации единой общины. Авторитет местных вождей при этом не умалялся. Мухаммад принял на себя лишь разрешение общих спорных вопросов. Все йасрибиты — без разницы, евреи и мусульмане — должны были отныне сообща выступать против внешних врагов. Особо оговаривалось, что у евреев останется своя религия.

Когда положение пророка укрепилось, он перешел к враждебным действиям против Мекки. После нескольких безуспешных попыток в начале 624 г. отряду мусульман удалось захватить у Нахлы мекканский караван. Затем, в марте того же года, Мухаммад стянул большие силы для нападения на другой караван с товарами из Газы.

В нем было более 1000 верблюдов, а весь груз оценивался в 50 000 динаров. Когда мекканцы узнали о приготовлениях Мухаммада, то немедленно собрали войско и поспешили на помощь своим соплеменникам. Случилось так, что сама причина раздора — богатый караван — сумел благополучно ускользнуть от Мухаммада, но обе враждебные армии встретились у Бадр. С Мухаммадом было около 300 человек, а у мекканцев, видимо, раза в три больше. Хотя с обоих сторон в этом сражении едва участвовало полторы тысячи человек, по понятиям того времени оно было крупным событием. Мухаммад построил своих воинов плотным строем на удобной для обороны позиции и сам наблюдал за сражением из шалаша, находившегося в отдалении.

Мекканцы, имевшие достаточно многочисленную конницу, атаковали первыми, но были отброшены и после короткого боя обратились в бегство.

Эта победа произвела большое впечатление на современников. Авторитет Мухаммада сразу колоссально возрос. Даже местопребывание его стало считаться священным.

Йасриб из обычного селения стал для мусульман столицей пророка — Мадинат ан- Наби, в просторечии Мединой, и это название с тех пор закрепилось за ним навсегда. Свое возросшее могущество Мухаммад направил прежде всего против иудейских племен, издавна проживавших в Медине. В апреле 624 г. он призвал евреев из племени бану кайнука принять ислам. Когда те отказались, мусульмане осадили их квартал города. Через две недели кайнука сдались на милость победителя и должны были уйти из Медины. При разделе имущества высланных Мухаммад впервые воспользовался провозглашенным им правилом раздела добычи («и знайте, что если вы взяли что-то в добычу, то пятая часть — Аллаху и паломникам, и родственникам, и сиротам, и беднякам, и путнику…»). Эта пятина (хумс) предназначалась на нужды общины и отныне находилась в полном распоряжении пророка. Его материальное положение сразу улучшилось.

Еще в Мекке Мухаммад женился на Сауде. Теперь он взял себе в жены еще Аишу, дочь Абу-Бакра (ей было тогда 9 лет), Хафсу, дочь Умара, а потом — вдову Зайнаб бинт Хузайму. Позднее он взял себе еще пять жен. Но некоторые свидетельства говорят о том, что пророк не удовлетворялся и таким количеством женщин. Однажды Хафса застала Мухаммада со своей служанкой и возмущенно сказала. «Эй, посланник Аллаха! Что же это — в моем доме и на моей постели!» Тот ответил. «Молчи! Клянусь Аллахом, никогда не приближусь к ней, только никому не рассказывай об этом». Но Хафса рассказала о случившемся Аише, после чего о невоздержанности пророка узнали и другие. Мухаммад пытался развестись с Хафсой, но потом, что бы еще более не раздувать скандал, отказался от этой мысли.

Тем временем мекканцы помышляли о мести. Своим военачальником они сделали Суфайна, и тому удалось собрать войско, численность которого достигала 3000 человек. Эта армия в марте 625 г. двинулись на Медину. Мухаммад узнал о приходе врага лишь тогда, когда тот был в нескольких часах хода от оазиса, поэтому в войске мусульман едва было тысяча человек. Триста из них с Ибн Убайей ушли от пророка еще до начала сражения вскоре после того, как он покинул Медину. С остальными Мухаммад укрепился при Ухуде. В начавшемся сражении мусульмане сначала одержали верх. Они прорвали строй мекканцев и начали грабить их лагерь.

Заметив это, конница мекканцев врезалась в рассыпавшийся строй мусульман, которые, в свою очередь, обратились в бегство. Сам Мухаммад получил удар мечом по голове. Кровь из раны залила все его лицо, и на короткое время он лишился чувств. Это еще более усилило беспорядок — войско мусульман разбежалось, и мекканцы могли торжествовать полную победу.

Неудачи вне города приходилось компенсировать внутри него. Вскоре после возвращения из похода мусульмане изгнали из Медины второе еврейское племя бану надир, старейшины которого будто бы готовили покушение на пророка. Так же, как и в предыдущий раз, селение евреев было осаждено, и те сдались после трехнедельной осады. Всю захваченную землю Мухаммад разделил между своими соотечественниками-мекканцами, отправившимися за ним в изгнание (мухаджирами). Изгнанные бану надир не смирились сразу с потерей своих земель. Они начали хлопотать о соединении всех врагов Мухаммада и вскоре преуспели в этом деле. Первыми на их призыв откликнулись мекканцы, которые выставили на этот раз более 4000 воинов.

Союзниками их стали кочевые арабские племена, так что общая численность войска достигла 10 тысяч. Сборы такого большого числа воинов не могли остаться незамеченными. Мухаммад, заблаговременно обо всем узнавший, сумел собрать около 3000 человек. С наиболее доступной стороны на севере от Медины мусульмане вырыли ров длиной 6 км. На долю каждого мужчины был выделен участок в 40 локтей, причем пророк вырыл свою часть наравне со всеми. 31 марта 627 г. мекканцы подошли к Медине и приступили к ее осаде. Десять дней прошло в мелких стычках — противники нащупывали слабые места в обороне мединцев. Но те были начеку, и осаждавшие, так ничего и не добившись, отступили Мухаммад сразу после этого осадил селение третьего еврейского племени в Медине — курайза, которое вело изменнические переговоры с надира и едва не перешло на сторону врага. Через две недели те сдались. На этот раз с иудеями поступили гораздо жестче. Все мужчины были казнены, а женщины и дети обращены в рабов.

В начале весны 628 г. Мухаммаду приснился вещий сон: будто он совершил паломничество в Мекку и что ему передали ключи от Каабы. Он объявил об этом сне своим приверженцам и повелел им наряжаться в благочестивый поход. С ним вместе в паломничество отправилось более 1000 человек. Все они вместе и каждый из них в отдельности поклялись пророку, что готовы умереть за веру. Для переговоров с мекканцами Мухаммад отправил Усмана. Не известно, что больше повлияло на тех — то ли уговоры уважаемого всеми Усмана, то ли страх перед новым сражением, но мекканцы согласились заключить мир с Мухаммадом на десять лет, хотя и не разрешили ему въехать на этот раз в город. Союзники мекканцев также получили право заключать союзные договоры и с Мухаммадом. Многие из ближайших соратников пророка недоумевали что выиграли мусульмане от этого мира? Но Мухаммад всем своим видом выражал удовлетворение. Не приближаясь к Каабе, он совершил все положенные обряды, принес жертвы и вернулся в Медину. Большой победой для себя он считал уже то, что его признали равноправной стороной, а разрешение союзникам мекканцев присоединяться к любой из сторон фактически означало раскол договорной системы, на которой держалось могущество Мекки.

Через два месяца после возвращения Мухаммад объявил поход на соседний с Мединой оазис Хайбар, где также было значительное число евреев. С ним отправилось около 1400 добровольцев. Хайбарцы не выставили объединенного войска, каждое его селение защищалось самостоятельно, и, хотя сопротивление было упорным, весь оазис вскоре попал в руки мусульман. Местное население осталось на своих землях, но обязалось отдавать мусульманам половину своего урожая. Соседний оазис — Фадак — после этого сдался Мухаммаду без боя на тех же условиях уплаты половины урожая. Пророк двинулся дальше на север и после месячной осады покорил оазис Вади-л-Кура.

В марте 629 г Мухаммад вновь отправился в Мекку в сопровождении 2000 мусульман.

На этот раз он совершил положенный обряд семикратного обхода святыни, а затем на несколько часов уединился в Каабе. Это появление Мухаммада в сопровождении огромной толпы приверженцев произвело впечатление на мекканцев. Один из его давних врагов Халид аль-Валид заявил после отъезда пророка. «Теперь каждому умному человеку ясно, что Мухаммад не колдун и не прорицатель, а его речи — речи господина миров, и каждый, у кого есть соображение, должен следовать за ним». И действительно, сразу после этого он принял ислам.

В 630 г. Мухаммад, уже в сопровождении 10 тысяч человек, вновь двинулся в Мекку. Известие о наступлении такой значительной армии окончательно сломило упорство его соплеменников. По дороге он встретил многих мекканцев, переходивших на его сторону и принимавших ислам. Сил для сопротивления у противников пророка не было, и он беспрепятственно вступил в священный город. По новому договору жители Мекки признали верховную власть Мухаммада и предоставили в его распоряжение свои вооруженные силы. Большинство горожан тут же приняло ислам. Мухаммад семь раз объехал Каабу на своей верблюдице Аль-Касва, семь раз дотронулся посохом до священного камня, велел уничтожить всех идолов вокруг святилища, а потом торжественно подтвердил все права Мекки.

Но едва Мухаммаду покорилась Мекка, пришла весть о новой опасности — могущественный союз бедуинских племен аль-Хавазин, занимавший обширную территорию, простиравшуюся от соседнего с Меккой Таивра в глубь среднеаравийской пустыни, выступил против пророка. Упорное сражение произошло в долине Хонейн и завершилось полной победой мусульман. 6 тысяч женщин и детей, 24 тысячи верблюдов, бессчетное количество овец и другое добро досталось победителям. Жен и детей Мухаммад отпустил без всякого выкупа, и этим великодушием приобрел дружбу своих бывших врагов — большая часть бедуинов приняла ислам и признала его власть. Это было последнее великое деяние пророка. В начале 632 г Мухаммад совершил свое последнее паломничество в Мекку. Через несколько месяцев после возвращения домой он почувствовал приступ горячки. От этой болезни он уже не смог оправиться и скончался в июне 632 г.

Абдаллах ибн Маймун аль-Кеддах



После смерти Мухаммада во главе мусульманской общины стояли халифы (заместители), избираемые поначалу всеми ее членами из числа близких родственников и учеников пророка. Первые четыре халифа были: Абу Бакр (правил в 632–634 гг.), Умар ибн аль-Хатаб (правил в 634–644 гг.), Усман ибн Аффаи (правил в 644–656 гг.) и Али ибн Абу Талиб (правил в 656–661 гг.). При них ислам выплеснулся далеко за пределы Аравии. Объединенные Мухаммадом арабские племена двинулись на завоевание соседних земель. Их выход на международную арену оказался настолько неожиданным, что поначалу никто не мог оказать им достойного сопротивления. Уже при Абу Бакре были совершены удачные походы в Сирию и Месопотамию. Следующий халиф Умар завоевал значительную часть сасанидского Ирана. У Византии были отвоеваны Сирия, Палестина, Египет и часть Малой Азии. В следующие десятилетия та же судьба постигла Закавказье, Среднюю Азию, Северную Африку и Испанию. Арабский халифат распространил свои пределы от берегов Атлантического океана до Индии, и большинство населения всех этих стран приняло ислам. За сто с небольшим лет новое вероучение превратилось в универсальную мировую религию, которую исповедовали десятки миллионов человек — успех поразительный, едва ли имеющий аналогии в истории и с трудом поддающийся объяснению.

Завоевательные походы проходили на фоне сильных внутренних смут в арабском обществе. С самого начала среди местных мусульман обозначились два направления.

Часть из них выступала за наследственную передачу власти в халифате прямому потомку пророка. А поскольку сыновей у Мухаммада не было, таковым считался Али — его двоюродный брат и муж его любимой дочери Фатимы. Эту часть мусульман стали вскоре называть шиитами (название пошло от выражения «шиа Али» — община Али). Их противники получили в дальнейшем название суннитов. («Сунна» — священное предание, записанное в VIII–IX вв. и состоящее из рассказов (хадисов) о жизни и деятельности пророка. Они служили чем-то вроде комментария или пояснения к Корану. Сунниты признают всю Сунну целиком, в отличие от шиитов, которые отрицают истинность многих хадис.) В 656 г. халиф Усман был убит шиитами. Власть перешла к Али, но тот правил не долго и, в свою очередь, был убит в 661 г. при выходе из мечети одним из своих врагов. После этого управление государством перешло к халифу Муави, который стал основателем династии Омейядов. Шииты, впрочем, не теряли надежды вернуть себе господствующее положение. В 680 г. сын Али Хусейн предпринял попытку выступить против Омейядов и во главе небольшого отряда направился из Мекки в Ирак. По дороге, у города Кербелы, он был окружен войсками халифского наместника. В результате упорного сражения сам Хусейн и все его немногочисленное воинство были уничтожены.

После этого трагического события между суннитами и шиитами произошел окончательный разрыв, и вскоре последние превратились из политической партии в обособленную секту. В основе религиозных взглядов шиитов лежит доктрина об исключительном праве потомков пророка на власть над правоверными. В соответствии с ней сложилось учение о святых имамах (это слово переводится как «стоящие впереди»). Имамами мусульмане называют своих признанных и уважаемых руководителей — они есть и у суннитов, и у шиитов. Но значение имамов в учении шиизма несравнимо важнее, чем в системе суннизма (где имам всего лишь избранный людьми светский и духовный глава общины). Шииты относятся к имамам с благоговейным почитанием и считают их живыми представителями Бога на земле, полубожественными личностями, которые получают свою власть установлениями Самого Аллаха. Имамы непогрешимы, а их мнение по любому политическому вопросу или вопросу веры является авторитетным в последней инстанции. Это представление зиждется на учении о духовной преемственности имамов, основанной на эманации божественного «света Мухаммада». «Свет Мухаммада» (сущность души пророка) понимается как первое творение Аллаха, возникшее в виде светящейся точки задолго до создания человека. Первым носителем света считается Адам, за ним следовала длинная цепь избранных потомков Адама, главным образом пророков. После деда Мухаммада эманация пошла по двум линиям: одна часть «света» перешла к отцу Мухаммада и после него к самому пророку, другая — к брату отца Мухаммада, а затем к его сыну Али. От него «свет Мухаммада» стал последовательно переходить к «святым имамам», потомкам Али, возглавлявшим шиитскую общину.

Первые шесть имамов, вплоть до Джафара ас-Садика, признаются подавляющим большинством шиитов. Этот имам был крупным теологом, его труды оказали большое влияние на позднейшую богословскую мысль. Так его примечания к Корану, частично дошедшие до нас, обнаруживают исключительно глубокое проникновение в мистические явления. Джафар, например, различал четыре аспекта Корана: выраженное (то есть буквальное значение) — для обычных людей; намеки — для избранных; прикосновения благодати — для святых и, наконец, реальности — для пророков. Таким образом, была намечена иерархия правоверных, отражающая степень их внутреннего знания и имевшая большое значение для позднейшего шиизма. Но вместе с тем Джафар стал причиной крупнейшего раскола в шиитском движении — после того как он, вопреки традиции, лишил права на имамат своего старшего сына Исмаила и провозгласил наследником младшего сына Мусу Казима, часть шиитов, получивших наименование исмаилитов, сочла этот акт незаконным, что и послужило причиной образования новой секты. Поскольку Исмаил умер раньше отца (около 760 г.) исмаилиты признали своим главой и седьмым имамом сына Исмаила Мухаммада. Он же считался у представителей этой секты последним «видимым» имамом. (В отличие от исмаилитов, большая часть шиитов почитает не семь, а двенадцать святых имамов. Двенадцатый — имам Мухаммад, родившийся в 873 г., таинственным образом исчез, когда был еще ребенком. Поскольку никто не видел его умершим, считается, что он взят Аллахом и должен появиться перед концом света в образе Махди, чтобы восстановить в мире справедливость.)

Некоторое время секта исмаилитов не имела большого влияния, а ее учение на протяжении ста лет не отличалось особой оригинальностью. Новый импульс ее деятельности дал в середине IX в. иранский проповедник Абдаллах ибн Маймун аль-Кеддах («Окулист»). Под влиянием своего отца, глазного врача, который всю жизнь с увлечением занимался алхимией, Кеддах уже в юности приобщился к тайным наукам.

По характеру он был человек ловкий и честолюбивый. Возглавив в 864 г. секту исмаилитов, Кеддах в короткий срок реформировал ее и придал ей замечательно хитрую и сложную организацию. Он же разработал принципиально новое вероучение, выделившее исмаилитов среди других течений шиитского ислама. В основе этого вероучения лежал догмат о «скрытом имаме». «Мир, — говорил Кеддах, — никогда не был лишен имама. Мир имел его во все времена. Не всегда только имам был виден людям. Он то являлся им, живя среди них, то скрывался и где-то таился до того времени, когда снова надлежало появиться среди людей. Исчезновение и появление имама в мире можно уподобить появлению и исчезновению света и тьмы в природе, то есть дню и ночи». Доктрина исмаилитов также делилась на «явную» и «скрытую». Существовала «внешняя», как бы официальная, доктрина и «внутренняя», тайная. Каждому пункту внешней доктрины соответствовал углубляющий его значение пункт внутренней. Внешняя доктрина мало чем отличалась от общего учения шиизма, кроме положения о седьмом имаме.

Внутренняя доктрина состояла из двух частей: аллегорического истолкования Корана и хака-ика — системы философии, содержащей в себе элементы иудейского и христианского вероучений, а также мистики и магии. Но, конечно, основу для хака-ика искали прежде всего в Коране. Кеддах говорил, что каждое слово Корана имеет двойной смысл — очевидный и скрытый, причем извлечение скрытого текста из явного не менее важно, чем открытие священного текста пророком.

Единым началом мироздания по внутренней доктрине исмаилитов являлся Всевышний Бог — Аллах. Он не имеет ни определенного образа, ни свойства, ни качества и вследствие этого совершенно непознаваем для людей. Молиться Ему нельзя. Аллах пребывает в состоянии вечного покоя и не может считаться непосредственным творцом мира. Процесс миротворчества, согласно учению Кеддаха, распадается на несколько этапов. Сначала Верховный Бог усилием воли выделил из Себя творящую субстанцию — Мировой Разум, Который является совершенным и обладает всеми атрибутами Бога. Этот Разум в идеальной форме содержал в себе весь план мироздания, но и он не был его творцом, а, в свою очередь, произвел из Себя вторую, низшую эманацию — Мировую Душу. Важнейший признак Души есть способность существования или жизнь. В силу этого свойства Мировая Душа пришла в движение и, стремясь к совершенству, выделила из Себя первичную материю, пространство и время. Первичная материя пассивна и не имеет творческого начала, поэтому сотворенные из нее землю, небесные сферы и живых тварей надо считать лишь грубыми подражаниями совершенным идеям Мирового Разума.

Человек появился на земле во исполнение определенного назначения, составляющего смысл его существования, а именно: человек должен воспринять «Божественную Истину», которая приносится ему пророками. Исмаилиты верили в переселение душ и полагали, что после смерти душа либо попадает в рай (это состояние толковалось как достижение совершенного познания) или в ад (где костенела в невежестве).

Однако души находятся там только определенное время, после чего возвращаются на землю, чтобы приобрести здесь знание под руководством имама.

Пророк, или натик («говорящий»), есть отражение Мирового Разума в чувственном мире. Свое откровение он получает непосредственно от Бога. Однако проповеди пророков, изложенные в священных книгах, имеют скрытый смысл, недоступный пониманию рядового верующего. Для разъяснения тайного смысла их учения каждый пророк имеет при себе помощника самита («молчащего»), являющегося воплощением Мировой Души. Если первый раскрывает человечеству сущность волевых актов Мирового Разума, то миссия второго — разъяснять смысл слов пророка и осуществлять его заветы. Так, Моисей, Иисус, Мухаммад были натиками, а, соответственно, Аарон, апостол Петр, халиф Али — самитами. Всего Бог явил миру семь пророческих циклов, шесть из которых завершились приходом на землю шести пророков: Адама, Ноя, Авраама, Моисея, Иисуса и Мухаммада. Пророк седьмого цикла — аль-Каим (то есть «Стоящий», «Возвышающийся») прибудет на землю непосредственно перед концом мира, который должен наступить, когда человечество при помощи натиков-пророков, самитов-помощников и имамов, носителей высшего знания, восходящего через пророков к Мировому Разуму, достигнет совершенного познания. Тогда зло, которое есть не что иное, как незнание, исчезнет, и мир вернется к своей первопричине — Мировому Разуму.

Но, пожалуй, главное значение Кеддаха для истории заключалось не в разработке этого вероучения. Его подлинным созданием следует считать исмаилитскую церковь — разветвленную и могущественную организацию, с помощью которой он надеялся добиться весьма амбициозной цели — объединить весь мусульманский мир, а затем и все человечество, в единое мусульманское царство, возглавляемое имамом-мессией, наполнить землю правосудием, справедливостью и установить «золотой век». Надо признать, что на первых порах успех его пропаганды был колоссальный. Выступая от имени «скрытого» имама (это был кто-то из потомков Исмаила, но кто — неизвестно), Кеддах фактически руководил всеми делами секты. Он умел с удивительной тонкостью и расчетливостью подбирать себе помощников из разных слоев общества, разных наций и разных религий. Вскоре сеть тайных, хорошо законспирированных исмаилистских организаций покрыла всю территорию халифата. В них существовала строгая вертикальная иерархия посвящений, которых было семь:

1) мустаджиб- новообращенный, не знающий о существовании тайной доктрины;

2) маазун (допущенный) — которому тайное учение сообщалось частично;

3) дай (проповедник), изучивший «внутреннее учение» и возглавляющий местную исмаилитскую организацию;

4) худджа — верховный проповедник, глава региональной сети организаций и знаток тонкостей внутренней доктрины;

5) имам — непогрешимый носитель Высшего знания, решения которого по всем вопросам подлежали беспрекословному исполнению;

6) самит;

7) натик.

Верующие первых двух степеней посвящения составляли основную массу общины. Посвященные третьей и четвертой ступеней были элитой секты.

Наконец, имам — реальный глава исмаилитов — обладал в глазах верующих божественной властью. Но кто он и где находится, фактически никто не знал.

Сам Абдаллах не успел довести свое дело до конца. После его смерти в Саламии (в Сирии) место вождя секты занял сын Ахмад. При нем она приобрела огромное политическое значение. Один из дайев, посланный в 887 г. в Ирак, обратил в исмаилизм некоего Кармата, и тот образовал особую группу исмаилитов-карматов. В 890 г. карматы захватили область Севад, а затем Бахрейн в Аравии. В конце IX в. во главе секты встал Абу Сайд, вероятно, сын Ахмада. Понимая, что пришла пора выйти из тени и «явиться» людям, он не пожелал довольствоваться ролью второго лица и прямо объявил себя имамом Убайдаллахом — одним из потомков Исмаила (можно предполагать, что к этому времени все настоящие потомки Исмаила уже были устранены Кеддахом и его сыном). Деятельность секты активизировалась. Во все концы мира высылались миссионеры, но наибольший успех проповедь исмаилитов имела в Северной Африке, где действовал выдающийся дай Абу Абдаллах. Местные берберские племена всегда были в оппозиции к арабским халифам и среди них легко распространялись различные религиозные учения, противопоставляющие себя суннизму. Главными носителями этих традиций были кутамиты — союз племен, обитавший на территории современного Туниса. Абу Абдаллаху удалось в короткий срок создать здесь обширную исмаилитскую общину и, опираясь на нее, сформировать сильную армию. В 909 г. после ряда успешных компаний под власть исмаилитов перешел весь Тунис. В том же году приехавший в Африку Убайдаллах открылся народу и был провозглашен халифом с официальным титулом аль-Махди. Новые правители получили прозвание Фатимидов (по Фатиме, жене Али и любимой дочери пророка, за потомка которых выдавал себя Убайдаллах).

Наступательный потенциал молодого исмаилитского государства оказался чрезвычайно большим. Потомки аль-Махди быстро распространили свою власть на всю Северную Африку до берегов Атлантического океана. Правнук первого халифа аль-Муизз в 969 г. овладел Египтом, а его сын ал-Азиз присоединил к владениям Фатимидов Сирию и Хиджаз (западное побережье Аравии со священными городами Меккой и Мединой).

Исмаилитский Египет выдвинулся в число сильнейших и богатейших мусульманских государств того времени. Правда, блестящий период его истории продолжался не долго, — в 1171 г. держава Фатимидов была завоевана султаном Салах-ад-дином, сторонником правоверного суннизма. Однако история исмаилитов на этом не закончилась. После падения их власти в Египте (и даже еще раньше) исмаилиты разделились на несколько самостоятельных сект. Вплоть до середины XIII в. большим влиянием пользовались низариты, создавшие в северном Иране свое исмаилитское государство с центром в Аламуте. Эта влиятельная секта существует в Индии и по ныне и возглавляется имамом с титулом Ага-хана. Представители другой существующей по сей день секты исмаилитов — друзы — распространены в горных районах Сирии и Ливана.

Рабиа аль-Аддвиййа



Особым, мистическим течением в исламе стал суфизм. Его зарождение относят ко временам пророка, однако оформление свое он получил несколькими десятилетиями позже. Патриархом мусульманского мистицизма считается Ха-сан аль-Басри (умер в 728 г.). Он жил в эпоху великих завоеваний, когда большинство арабов было увлечено идеей накопления богатств и приобретения мирских благ. В противовес этим тенденциям аль-Басри призвал своих единоверцев подумать о будущей жизни и перестроить свое существование в соответствии с предписаниями Корана. Он говорил: «Относись к этому миру, как будто ты никогда в нем не был, а к иному миру — как будто никогда его не покинешь». Его проповеди и увещевания, произносившиеся на красивом и звучном арабском языке, оказывали влияние на многих благочестивых людей в Ираке и других местах. Последователи аль-Басри старались жить в полной свободе от мирского: кирпич мог служить им подушкой, а старая соломенная циновка — постелью. Они не заботились ни о своем внешнем виде, ни об одежде, демонстративно отказывались от богатства, вели аскетический образ жизни и соблюдали безбрачие. Современники называли этих людей захидами (отшельниками). Но потом их самоназванием стало суфии (Происхождение этого слова следует, по-видимому, отнести к арабскому «ас-суф» («шерсть»), и связано оно с тем, что суфии постоянно носили на себе шерстяные плащи-власяницы). Впрочем, жизнь этих суровых аскетов еще не была жизнью суфиев в том понимании, которое появилось впоследствии, так как она была начисто лишена важнейшего положения позднего суфизма — мистического переживания. Ведь самым характерным отличительным признаком для суфиев стал не аскетизм, а культ бескорыстной любви к Богу. Впервые это тончайшее мистическое чувство выразила суфийская поэтесса и святая Рабиа аль-Аддвиййа из Басры. Ее и следует считать подлинной зачинательницей суфийского движения.

Считается, что Рабиа родилась между 713 и 718 гг., а умерла уже глубокой старухой в 801 г. Происходила она, кажется, из очень бедной семьи. Еще в раннем детстве ее выкрали и продали в рабство. Долгое время Рабиа работала профессиональной певицей, но впоследствии была отпущена хозяином на свободу.

После нескольких лет, проведенных в отшельничестве в пустыне, она пришла в Басру, где около нее постепенно собралась большая группа последователей. Это был первый в истории суфийский кружок. Основным чувством этой женщины была абсолютная любовь к Богу, любовь страстная, всепоглощающая, которая не оставляла места ни для каких других помыслов или другой любви. Она писала: «Так охватила меня любовь к Богу, что не осталось у меня ничего, чем я могла бы любить кого- либо, кроме Него!» И в самом деле, Рабиа так и не вышла замуж. Мир для нее ничего не значил. Весной она закрывала окна, не взглянув на цветы, и погружалась в созерцание Того, Который создал все сущее, включая цветы и весну. Она писала. «О Возлюбленный сердец, Я ни в ком не нахожу того, что есть в Тебе, Поэтому сжалься в сей день над грешницей, Которая приходит к Тебе. О моя Надежда и мой Покой и мое Блаженство, Сердце не может любить никого, кроме Тебя…»

Та же мысль многократно выражена в ее стихах, обращенных к Богу: «Я сделала Тебя спутником моего сердца, Мое тело для тех — кто ищет общения со мной. Мое тело ласково к своим гостям, Но гость души моей — Возлюбленный моего сердца».

Охваченная этой небесной любовью Рабиа как бы переставала существовать. «Я умираю для себя, — писала она, — я едина с Ним и полностью принадлежу Ему». Для нее имело значение только упование на Бога и слово хвалы Ему, которое было для нее слаще любого другого слова. Ночная молитва — одна из основ раннего аскетизма — превратилась у Рабий в сладостную любовную беседу любящей с Любимым: «О Боже, ночь прошла и забрезжил день. Как томлюсь я, не зная, Услышал ли Ты мои молитвы, или отверг их! Утешь меня, ибо только Ты Один Можешь утешить меня в моем томлении. Ты даровал мне жизнь и заботился обо мне — Хвала Тебе!

Если Ты захочешь отогнать меня от Своей двери, Я все-таки не отойду от нее — Ради любви к Тебе, которую несу в моем сердце».

Рабиа была первой, кто ясно различил два рода любви к Богу: любовь ради Его милостей и проходящего счастья и любовь к Его красе, вечной и непроходящей. За свою долгую жизнь она любила Бога по-разному. Так она признается в одном из своих стихотворений: «Двух родов была моя любовь к Тебе: Себялюбивая и такая, какая к Тебе подобает.

При себялюбивой любви радость свою нахожу я в Тебе, В то время, как ко всему и всем другим я слепа. При той любви, которая ищет Тебя достойно, Завеса снята, и могу я взглянуть на Тебя. Но слава и в этой и в той любви — не мне, И в этой и в той слава — только Тебе!»

Истинная любовь — бескорыстна. Истинный возлюбленный служит Богу не за награду, а повинуясь чувству беспредельного обожания. Рабиа писала: «О Господи! Звезды светят, сомкнулись очи людей, Закрыли цари врата свои…

Всякий влюбленный уединился со своей возлюбленной, А я теперь одна с Тобою. О Господи!

Если я служу Тебе из страха перед адом, то спали меня в нем, А если служу я Тебе в надежде на рай, изгони меня из него. Если же я служу Тебе ради Тебя Самого, То не скрой от меня Своей вечной красы». «О мой Господин, — говорит она в другом месте, — какую бы долю этого мира Ты не пожелал даровать мне, даруй ее лучше твоим врагам, и какую бы долю мира иного Ты не уготовил мне, дай ее лучше Твоим друзьям — мне достаточно Тебя». Это изречение, выражавшее самую суть суфизма, превратилось потом в молитву мусульманских мистиков всех времен. Рабиа вновь и вновь возвращалась к теме бескорыстия. Сообщают, что однажды ее спросили, что она думает о рае. Рабиа отвечала: «Сначала сосед, потом уже дом!» (То есть не райские утехи должны быть предметом вожделения верующего, а лицезрение Бога, где бы оно не происходило.) В другой раз Рабиа обратилась к своим гостям с вопросом: «Чего ради вы служите Богу?» Каждый сказал что-нибудь в ответ. Рабиа всплеснула руками и сказала: «Этот служитель не соглашается на кару, тот — ищет награды, а я служу просто так: хочешь вези в рай, хочешь в ад, ведь все принадлежит Ему!»

Однажды, когда Рабиа была больна, ее навестили друзья. Один из них сказал: «Не искренен в своей молитве тот, кто не сносит терпеливо ударов своего Владыки!» Второй не согласился с этим высказыванием и заметил: «Не искренен в своей молитве тот, кто не наслаждается ударами своего Господа». Но Рабиа возразила: «Разве может быть искренней молитва, в которой человек, созерцая Господа, не забывает вовсе о Его ударах?» У того, кто целиком отдался радости общения с Богом, нет других желаний — он обрел подлинное счастье. Когда у Рабий спросили, как ей удается все время сохранять радостное настроение, она отвечала: «Оставив все, что не заботит меня, и радуясь Тому, Кто не исчезнет». Уже современники называли Рабиу «живущей в затворничестве святости; женщиной покрытой завесой искренности, воспламененной любовью и томлением, потерявшей себя в соединении с Богом…», а последующие поколения суфиев относились к ней, как к «второй незапятнанной Марии…».

Мощный мистический импульс, приданный Рабией суфизму, имел далеко идущие последствия. Движение это стало шириться. Утвердившись во второй половине IX в. в Багдаде, суфизм распространился затем в Северной Африке и Испании, в Средней Азии и Ираке, в Индии и, наконец, в Юго-Восточной Азии. Постепенно оформились нормы общежития суфиев и их философские доктрины. Местом проживания суфиев стали братства — своего рода мусульманские монастыри, а организационной формой движения — дервишские ордена. Во главе каждого такого ордена стоял наставник- шейх, в подчинении у которого находились ученики (мюриды). Некоторые из этих орденов приобретали с течением времени большое политическое могущество и даже объединяли под своей властью целые государства (например, Сефевиды в Иране или Сенусиды в Ливии).

В своем вероучении суфии исходили из того, что предписанные исламом обязательные обряды и узаконения (шариат) — есть лишь первая ступень приближения к Аллаху.

Для тех, кто ищет большей близости с Богом, существует вторая ступень — тарикат (от «тарик» — путь к истине). Поднявшийся на нее, должен полностью отрешиться от мирских забот и сосредоточить все свои мысли на Вечном. Если он желает совершенствоваться в своем знании, то может подняться на третью ступень — марифат, на которой посредством особой духовной практики — зикр (то есть «воспоминанием о Боге») может достичь высшей мудрости и познать суть вещей. Но полное познание Божественной Истины возможно лишь на четвертой ступени — хакикат — доступной только святым захидам.

Путь этого духовного восхождения труден и тернист, но он совершенно необходим для тех, кто ищет Прозрения. Обычный человек не имеет истинного понятия о Боге, так как связан по рукам и ногам своими страстями и нравственно болен. Вследствие этой болезни его чувства оказываются ущербными, а мысли и восприятия — нездоровыми. В результате вера человека и его понимание Истины очень далеки от реальности. Для того чтобы найти свой путь к Богу, человеку прежде всего следует излечить болезненные мыслительные процессы, а страсти трансформировать в нравственное начало. И только тогда, когда мысли станут здоровыми, можно говорить о правильном понимании Истины. Путь гармонии состоит из духовной нищеты, преданности и постоянного самоотреченного воспоминания Бога. Только осуществляясь таким образом, человек начинает воспринимать Истину незамутненной, такой, какая она есть.

Центральная тема в жизни суфия — это свобода души. Великий персидский поэт-суфий Руми сказал однажды: «Душа на земле заключена в темницу и остается в ней до тех пор, пока пребывает на земле». Каждая душа стремится разорвать сковывающие ее путы и вырваться из плена. Поэтому конечная цель мистического пути суфия есть соединение с Божественной сущностью. Для этого верующий должен покинуть сферу своего «я» и выйти за пределы этого мира. Просто веры в Бога для этого недостаточно. Необходима всепоглощающая любовь к Нему, такая любовь, которая была в свое время воспета Рабией.

Любовь к Богу, вообще говоря, не являлась в исламе чем-то новым. О том, что Аллаха должно любить, говорил еще пророк. (Так, в одной из сур Корана читаем: «Те, кто верят, обладают великой любовью к Богу»). Но суфии придавали этому чувству совершенно исключительное значение. Они считали, что основой сотворенного мира является любовь, что любое движение, активность и свет во Вселенной берут начало в лучах любви, и в ней необходимо искать истинное совершенство сущего. (От чего и возникло представление, что суфизм — это путь к Богу через любовь.) Обычная мирская любовь, возникающая от красоты преходящих форм, сама преходящая, как и они, дает лишь отдаленное представление об истинной, или Божественной, любви, которая вся есть экстаз и полное исчезновение в Боге.

Для своих молитвенных собраний (сэма) суфии избирали специальные помещения, которые называли ханигах. Часто молитвы сопровождались чтением мистических стихов, исполнением гармоничной мелодии и определенными телодвижениями, настраивающими сердца молящихся на контакт с божественным миром. Предаваясь самоотреченному воспоминанию Бога и обратившись всеми чувствами и умом к Возлюбленному, суфии совершенно забывали о своем «я» и слышали в каждом звуке зов Всевышнего. В этом состоянии многие из них впадали в экстаз (вадж) и совершали непроизвольные движения, напоминающие танец.

Все эти неумеренные проявления чувства казались неподобающими для непримиримых ортодоксов. Они с подозрением смотрели на суфиев и не признавали их учение правоверным. Надо сказать, их настороженность была оправданной — суфии действительно имели множество вольных, а то и просто еретических взглядов.

Например, некоторые из них вообще отрицали превосходство ислама как религиозного учения. Они говорили, что между религиями существует только внешнее различие и они подобны цвету воды, которая в зависимости от цвета сосуда становится то красной, то зеленой, то еще какой-либо, оставаясь при этом прозрачной. Суть же любого истинного вероучения состоит только в одном — в любви к Богу. На том же основании суфии отрицали необходимость мечети и говорили, что истинная мечеть — это сердце мусульманина, и если хочешь найти Бога — ищи его в своем сердце.

Ортодоксальный ислам не мог также принять снисходительное отношение суфиев к шариату. Мусульманские богословы считали, что шариат есть хакикат- истина в ее конечной инстанции. По мнению же суфиев, шариат это только «лестница» или «путь» к достижению истины, и вообще, хакикат стоит неизмеримо выше шариата. Некоторые из них шли еще дальше, утверждая, что кроме Бога-Истины, все остальное — обряды, ритуалы, соблюдение религиозного культа и прочее — не имеет никакой ценности. В связи с этим суфии не следили за чистотой, не соблюдали исламского обряда омовения и годами не снимали своих грубых шерстяных плащей.

Философия суфиев также не укладывалась в ложе исламской ортодоксии. Они учили, что вся природа, в том числе человек, поглощается Богом, что Существо Бога проникло во все вещи, и во всем видели Его частицу. Для суфия Бог был не где-то на недостижимых небесах, а рядом с ним, перед ним, в нем самом, и он всегда видел Бога перед глазами. Как следствие этого родилось представление о возможности прямого контакта человека и Бога во время молитвы. (Между тем исламская теология даже пророку отказывает в этой чести. Согласно установившемуся представлению, Мухаммад общался с Аллахом не непосредственно, а через Джабраила.) Охваченные возвышенной любовью к Богу, суфии, конечно, не признавали никаких посредников. Их поэты в прекрасных стихах описывали беседы своего духа с Божественным Духом и договаривались даже до того, что ставили знак равенства между ними. Так знаменитый суфийский поэт Халладж, писал о Боге в одном из своих стихотворений: «Я есть Он, Которого я люблю, И Он, Которого я люблю, есть я Мы два духа, обитающие в одном теле. Если ты видишь меня, ты видишь Его; И если ты видишь Его, ты видишь нас обоих…»)

Эту дерзость ему не могли простить — Халладж был осужден как еретик и принял мученическую смерть в марте 922 г. Гонения постигли также некоторых других суфиев. Отношение к суфизму изменилось только в конце XI в., когда его реформированием занялся великий мусульманский богослов Абу Хамид аль-Газали.

Абу Хамид Мухаммад ибн Мухаммад аль-Газали



Абу Хамид аль-Газали — один из величайших религиозных мыслителей мусульманского Средневековья, с именем которого связана целая эпоха в развитии ислама, — родился в 1059 г. в Табуране (Хорасанская область Ирана) в небогатой семье торговца шерстью. Он рано лишился отца и получил начальное образование под наблюдением своего опекуна суфия Ахмада Разкани. Затем аль-Газали учился у различных преподавателей в Тусе и Горгане, откуда направился в Нишапур — в то время главный культурный центр Хорасана. Пишут, что по пути на него напали разбойники и отняли все имущество, однако по его горячей просьбе вернули главную драгоценность — конспекты лекций. В Нишапуре аль-Газали стал учеником известного богослова имама аль-Харамейни, у которого обучалось тогда более 400 студентов из Ирана, Аравии и Египта. Занятия с ним продолжались до самой смерти наставника, последовавшей в 1087 г. К этому времени аль-Газали приобрел очень обширные познания и пользовался популярностью известного богослова не только в Хорасане, но и во всем Иране. После кончины аль-Харамейни, аль-Газали по рекомендации великого визиря сельджуков Низама аль-Мулька занял пост главного преподавателя богословских наук в багдадском медресе «Низами».

С этого времени началась его плодотворная литературная деятельность. Считается, что за свою жизнь аль-Газали написал более 400 произведений, большая часть из которых дошла до нашего времени. Он оставил труды по философии, логике, богословию, мусульманскому праву и суфизму. Только по богословию им написано более 70 трактатов (при том, что утерян его 40-томный комментарий к Корану). Все они были посвящены защите ортодоксальной мусульманской религии, критике различных еретических учений и составили золотой фонд исламской духовной литературы. Сам аль-Газали писал, что сделал не из желания заслужить чье-либо одобрение, а единственно в поисках истины. В своем сочинении «Избавление от заблуждения», написанном на закате дней, он подробно рассказал о своих духовных исканиях. Прежде всего аль-Газали замечает, что «различие людей по религиям и верованиям, а также различие толков внутри одного вероучения вследствие обилия партий и противоречивости методов подобно глубокому морю, в котором утонули многие и из которого выбрались лишь единицы». Тем не менее эта перспектива не испугала аль-Газали, и он пишет о себе: «В цветущие годы моей жизни — с тех пор, как я достиг зрелости (а зрелости я достиг еще до того, как мне исполнилось двадцать лет), и до настоящего времени, когда мои лета уже перевалили за пятьдесят, — я без конца бросался в пучину этого глубокого моря, бороздил как храбрец по дну его, залезая в трясину темных вопросов, бросался навстречу любой проблеме, шел напролом сквозь любые трудности, изучая догматы каждой партии и раскрывая тайны учения каждой секты, дабы отличить правого от лживого… Жажда постижения истинной природы вещей была моим свойством и повседневным желанием…

Это было инстинктом и врожденным качеством, кои были заложены в мою натуру Аллахом помимо моей воли и без всяких усилий к тому с моей стороны…»

В 1091–1095 гг. из-под пера аль-Газали вышли две фундаментальных работы: «Намерения философии» и «Самоопровержения философов», составившие настоящую эпоху в истории философской и богословской мысли мусульманского Востока. Цель, поставленная в этих трактатах аль-Га-зали, была очень важной и трудной: дать опровержение античной греческой философии (прежде всего Аристотеля), которая стала на Востоке основой для материалистических философских систем известных мыслителей аль-Фараби и Ибн Сины (в отличие от Запада, где ее удалось успешно приспособить к нуждам христианской теологии). Влияние упомянутых философов на умы в то время было настолько велико, что мусульманские богословы уже не могли не обращать на это внимания. Следовало дать достойный ответ врагам веры и защитить религию. Сложность, однако, состояла в том, что сражение с материалистами предстояло вести на их собственном поле, то есть для опровержения философии надо было прибегнуть к аргументации и логике самой философии. Эта задача и была блестяще осуществлена аль-Газали.

Прежде всего, он должен был во всех деталях изучить сам предмет спора. О своих занятиях философией он позже писал: «Мне было хорошо известно, что судить о пороках того или иного вида наук может лишь человек, изучивший данную науку досконально — настолько, чтобы ему можно было встать вровень с наиученейшими из ее представителей, а затем, оставив их позади себя и превысив своими познаниями степень их учености, заниматься такими глубокими проблемами этой науки, о которых представитель ее не имеет даже никакого понятия…» Поставив себе целью опровергнуть философов, аль-Газали «с засученными рукавами взялся за книги и принялся усердно штудировать эту науку». При этом он опирался только на прочитанное и не прибегал к помощи каких бы то ни было наставников или учителей. «К этим занятиям, — вспоминал он, — я приступал в часы, оставшиеся от писания книг и чтения лекций по мусульманскому праву, хотя я и был очень перегружен преподавательской деятельностью, ибо мною читались лекции и давались уроки в Багдаде студентам, числом в триста душ. Аллаху, Славному и Всевышнему, угодно было, чтобы за неполные два года, благодаря одному только урывочному чтению, я овладел полным объемом философских наук, и, усвоив их, я в течение еще почти одного года беспрестанно размышлял над ними, по несколько раз пересматривая их положения, вновь и вновь вникая в их сокровенные тайны. В конце концов, я твердо разобрался в том, что в них было обманчиво и ложно, что справедливо и что призрачно».

Результатом этих усиленных занятий стал капитальный труд аль-Газали «Намерения философии», в котором были ясно изложены все современные философские системы.

Обстоятельной критике этих систем аль-Газали посвятил другой трактат — «Опровержение философов», появившийся вскоре после первого. Здесь аль-Газали показал, что все допущенные философами ошибки могут быть сведены к двадцати принципам, из которых три можно было признать противоверными, а семнадцать — еретическими. Это опровержение было настолько глубоким и очевидным, что влияние Аристотеля оказалось основательно подорванным, а увлечение его философией на Востоке быстро пошло на убыль.

Покончив с этим делом, аль-Газали написал несколько важных трактатов, в которых опроверг самые распространенные в то время еретические учения. Прежде всего, по просьбе султана, он выступил против самых опасных противников суннитов, а именно, против исмаилитов. Аль-Газали вспоминал: «Я взялся за поиски их книг и начал собирать их высказывания…» Как и прежде, перед тем как подвергнуть исмаилитов критике, он с примерной добросовестностью и беспристрастностью изложил все их доводы и только потом опроверг их. (За эту беспристрастность он даже подвергся нападкам некоторых правоверных суннитов, которые говорили ему: «Ведь ты здесь для них стараешься. Они никогда не смогли бы сами справиться с теми недоразумениями, с которыми сталкиваются в своем учении, если бы ты не исследовал их и не привел их в такой порядок».)

Когда было покончено с опровержением ересей, аль-Газали обратился к учению суфиев, которое одно оставалось им не освоено. Поначалу он прибег к той же методе, что и в предыдущих случаях, то есть собрал трактаты представителей этого направления и погрузился в их изучение. Но вскоре он понял, что такой подход здесь невозможен. «Мне стало ясно, — пишет он, — что наиболее специфические их особенности заключались в том, что постижимо не путем обучения, но лишь благодаря испытанию, переживанию и изменению душевных качеств». И в самом деле, мироощущение суфиев невозможно свести к какой-то доктрине, его нельзя постигнуть ни с помощью бесед, ни обучением, а лишь определенным образом жизни. Аль-Газали быстро осознал это. Мистическая практика суфизма поначалу увлекла его как еще один возможный путь постижения Истины. Упорные занятия философией и богословием привели его к убеждению, что далеко не все тайны мироздания можно разгадать с помощью рассудка. Он писал: «Я изучил все, что могли дать книги. Все остальное невозможно было постичь ни изучением, ни с помощью слов». Но если Бога невозможно познать разумом, быть может его можно познать как-нибудь иначе? Это соображение и привело аль-Газали к суфизму.

Как раз в те годы в его душе произошел перелом. «Еще раньше, — пишет он, — благодаря наукам, которыми я занимался… я проникся глубокой верой во Всевышнего Аллаха, в пророчество и судный день. Эти три основы вероисповедания глубоко укоренились в душе моей не благодаря определенным, точным доказательствам, но вследствие таких причин и опытов, подробности которых передать невозможно. Мне стало ясно, что надеяться на блаженство в потусторонней жизни может только тот, кто ведет благочестивый образ жизни и сторонится мирских соблазнов, что главное во всем этом — разорвать путы, связывающие душу с дольным миром, покинуть обитель суеты, обратившись к обители бессмертия и устремив все свое внимание на Всевышнего Аллаха, и что осуществления этого может добиться лишь тот, кто отказывается от почестей и богатств, кто избегает мирских треволнений и связей. Затем я обратил свой взор на собственное положение — и оказалось, что я весь утопаю в мирских связях, опутавших меня со всех сторон.

Обратив же взор на деятельность свою — и на самое лучшее, что в ней было: на чтение лекций и преподавание, — я обнаружил, что меня занимают науки не имеющие ни значения, ни пользы для того, кто готовит себя к путешествию в потусторонний мир… Я убедился, что стою на краю пропасти и что, если не займусь исправлением своего положения, наверняка попаду в ад».

После долгих колебаний он решил порвать с прежней жизнью. А чтобы ему не помешали уехать, объявил о намерении совершить паломничество в Мекку и в 1095 г. покинул Багдад. Его отъезд походил на бегство. Для большинства современников этот шаг остался совершенно необъяснимым. И действительно, как можно было оставить крупнейшее столичное учебное заведение (быть может, самое блестящее в тогдашнем мусульманском мире), где он был признан лучшим богословом, пользовался милостями двора и получал неплохие доходы? Для объяснения его спешного отъезда придумывали различные причины (говорили, к примеру, что он спасался от мести воинствующих еретиков, учение которых подверг критике). Мало кто понимал неизбежность этого шага, продиктованного всей логикой внутреннего духовного развития: аль-Газали жаждал постичь Истину и приблизиться к Богу, и очень хорошо осознавал, что дальнейшее продвижение по этому пути без крутого изменения образа жизни для него невозможно.

Он приехал в Сирию и прожил там около двух лет, в течение которых у него не было других занятий, кроме отшельнической одинокой жизни, упражнений и подвижничества. Некоторое время он безвыходно провел в Дамасской мечети, на минарет которой забирался на целый день, запирая за собой дверь. Кроме того, он посещал суфийский ханегах шейха Мукаддаси. Он писал о себе: «Я отправился в Сирию и прожил там два года. Я хотел только одного — уединиться, преодолеть свой эгоизм, победить страсти, попытаться очистить душу…» Находясь среди нищих отшельников, он со смирением подметал мечеть и убирал мусор. Проведя два года в уединенных размышлениях, он перебрался из Дамаска в Иерусалим, где также по целым дням просиживал взаперти в часовне ас-Сахра. «После этого, — пишет аль-Газали, — во мне возникло влечение к совершению обряда паломничества и к подкреплению души своей посещением благих мест Мекки, Медины и гробницы посланника Божьего (да благословит его Аллах и приветствует). И я отправился в Хиджаз».

Возвратившись из хаджа аль-Газали, опять поселился в Сирии и вел там самую простую, если не сказать аскетическую, жизнь. Его добровольное отшельничество продолжалось десять лет. «В течение этих лет уединения, — пишет он, — передо мной раскрылись вещи, которые невозможно ни перечислить, ни разобрать. Для пользы дела я упомяну лишь вот о чем. Для меня стало совершенно достоверным, что теми, кто идет по пути всевышнего Аллаха, являются именно суфии, что их образ жизни — наилучший путь и что их нравы — наичистейшие нравы…» Приняв всем сердцем суфийские нравственные идеалы, аль-Газали вновь почувствовал тягу к перу. Истину, открытую ему Всевышним, он должен был теперь сделать всеобщим достоянием. В 1099–1102 гг. он пишет свое самое выдающееся (и глубоко выстраданное) сочинение — «Воскрешение наук о вере», которое на протяжении многих веков потом оставалось самой читаемой из его книг.

Главное значение этого трактата в истории ислама состоит в том, что на его страницах было доказано полное соответствие суфизма букве и духу суннизма. Надо сказать, что попытки подобного обоснования предпринимались и до аль-Газали.

Такие известные деятели суфизма, как аль-Кушейри, Джунейд Багдади и другие, пытались доказать единство суфийского учения и ортодоксального ислама, но им никак не удавалось втиснуть суфизм в тесные рамки шариата. Только благодаря аль-Газали тот занял достойное место в исламской духовной культуре. Но объединение произошло не механически, а путем глубоко продуманной реформы обоих направлений. Можно сказать, что после аль-Газали суфизм стал мудрее, а правоверие — живее. Созданная им религиозная система строилась отныне как на суннитских догмах, так и на суфийских ценностях.

В теософии суфизма аль-Газали прежде всего постарался разрушить ее пантеистические построения. Идеи о том, что Аллах — это мир и что материя есть как бы одно из воплощений Бога, конечно, не могли быть им приняты. Собственная теософия аль-Газали была изложена им в нескольких сочинениях и сводилась (если говорить очень кратко) примерно к следующему. Все сущее, обладающее сейчас сложной иерархической структурой, имело своим первоначалом Аллаха, Который есть подлинный Творец мира, но Которого, однако, нельзя считать его непосредственным Создателем, так как это несовместимо с Его единством. По той же причине Он не управляет напрямую мировыми процессами. Вообще, переход Единства во множественность (то есть Единого Аллаха во множественный мир) был одним из сложных затруднений исламской теологии. Чтобы преодолеть его, аль-Газали разработал учение о амре и муте. Амр — это как бы волевое усилие Аллаха, Его Повеление. Его понимали как идеальную, близкую к Аллаху сущность, состоящую с Ним в тесном единстве, но все же отличную от Него. Персонификацией амра является мута (буквально, «тот, кому повинуются») — космическая сила, от которой зависит порядок и сохранение Вселенной.

Переход из небытия в бытие происходит благодаря Аллаху, который есть Явное Само По Себе, Явное По Определению. Только благодаря Ему становится явным и все остальное. Это положение можно иллюстрировать следующим примером: Аллах есть Свет, а небытие есть мрак, который чернее тьмы, и все, с чем соприкасается Свет, выходит из небытия в явность бытия. Миротворчество начинается с того, что Аллах своим Повелением (амр) создает Мировой Разум (во). Разуму не предшествует ни материя, ни время, ему предшествует только Повеление. (Но нельзя сказать, что Создатель предшествовал Повелению. «Слово «предшествующий», — пишет аль-Глазали в одной из своих последних работ, — будет здесь не к месту, так как «предшествование» и «последование» — слова, применяемые исключительно к сущностям, подлежащим категории относительности, между тем как именно Создатель вызывает предшествование и последование, а Сам неподвластен этим категориям».)

Вслед за Разумом появляется Мировая Душа, которая творит Природу с пространством и временем. Так как время и пространство начинаются только с Природы, к Душе эти категории неприменимы Что касается Аллаха, то Он находится не только вне времени и вне пространства, но также вне сущностей и вне категорий, и именно поэтому Он непостижим и непознаваем разумом. (Аль-Газали писал, что определять Бога словом это все равно, что вливать океан в бутылку; Бог выше всех имен и форм.)

Мир, возникший в результате акта творения, делится на три части: мала-кут, джабарут и мулк. Малакут — это сверхчувственный, потусторонний мир, область Мирового Разума. Джабарут — это духовный мир, область Мировой Души. Мулк — это осязаемый, материальный мир, область Природы. Все три мира находятся в сложном единстве. Малакут есть высший мир идей, предметно отображенных в низшем мире мулк. Главная особенность этих миров — их зеркальность. То, что в идеальной форме, как прообраз, существует в малакуте, то пребывает в мулке во множестве несовершенных образцов. «Мир мулка, — писал аль-Газали, — это то, что представляется чувствам и создано силой Всевышнего одно из другого в буквальном смысле. Мир малакута — это то, что Всевышний создал извечным повелением, не постепенно, он остается в одном и том же состоянии…» Что касается джабарута, то аль-Газали, сообщает о нем: «Джабарут — это то, что между двумя мирами: он похож на то явное, что бывает в мулке и близок к извечной силе из мира малакута».

Исходя из этих соображений, аль-Газали категорически не соглашался с некоторыми суфиями (прежде всего Халладжем), писавшими о возможном Боговоплощении или тесном сродстве божественного и человеческого начал. Человек не может быть Богом, и Бог не может быть человеком. Подобно тому, как зеркало лишь отражает подлинный образ, земной мир является лишь дурной копией истинного мира и не может иметь божественную природу, хотя она и присутствует в нем. Известный коранический стих о том, что «Аллах создал Адама по своему подобию» аль-Газали объяснял следующим образом: «Под Его образом имеется в виду весь большой мир в целом (то есть макрокосм), а человек создан по подобию большого мира, но он его уменьшенный вариант. Если с помощью знания разделить на части большой мир и разделить Адама на его части таким же образом, то окажется, что составные части Адама подобны составным частям большого мира… Так большой мир имеет две части, одна из которых — явное, воспринимаемое чувствами, а именно мир мулка, а другая — внутреннее, воспринимаемое разумом, а именно мир малакута Человек так же делится на явное, воспринимаемое чувствами, как кости, плоть, кровь и все виды чувственно постигаемых сущностей, и на внутреннее, как дух, разум, знание, воля, сила и тому подобное». То, что соответствует миру мулка, — это чувственно постигаемые части; то что соответствует миру малакута, — это разум, сила, воля и тому подобное. То, что соответствует миру джабарута, — это душа и ощущения, находящиеся в чувствах. Другими словами, божественная составляющая человека — его дух — относится к высшему миру, психические элементы — к миру духовного, а тело является частью материального мира и подчинено его законам.

Душа человека трехчастна и включает в себя обычную человеческую («порицающую») душу, низшую животную душу — «предопределенную ко злу» и высшую — «спокойную» душу. Животная душа — это то, «что сообщает силу гнева и желания», она объединяет в человеке все дурные признаки, и с ней необходимо бороться. Две остальные души есть проявление одного и того же высшего внутреннего начала в человеке, только «порицающая» душа — это то, что мешает животной душе, борется с ней, а «спокойная душа» — это душа «умиротворенная божественным повелением», душа, представляющая собой вершину нравственного состояния человека.

Связанный со всеми тремя мирами, человек по-разному познает их: что-то через ощущения, что-то через чувства, что-то путем логических размышлений. Но познать Того, Кто находится над всеми этими мирами, невозможно ни чувством, ни ощущением, ни разумом. Путь к Богу только один — и он лежит через душевный порыв и любовь, через то, что суфии называли заук — («вкушение»), то есть мистическое интуитивное озарение, стоящее выше разума. Заук — отличительная черта всех пророков и святых, но она в некоторой степени характерна и для обычных людей.

Цель человека в конечном счете как раз и состоит в познании Бога. В обычном, утилитарном смысле это познание означает нравственную жизнь, то есть жизнь в соответствии с божественными заповедями. Но это — не предел совершенства, а только первый шаг к нему. В высшем смысле познание Истины означает приобщение человеческой души к Божественной сущности. Впрочем, на этом пути нет мелочей.

Любовь к Аллаху ничего не значит, если исповедующий ее не соблюдает законы шариата Небрежное отношение многих суфиев к обрядам ислама аль-Газали считал совершенно недопустимым. Однако и простое, механическое исполнение обрядов, лишенное горячего мистического чувства любви к Богу, нельзя считать подлинной добродетелью. Ведь обряд как раз и есть то действие, во время которого человек интуитивно познает Божество. Это утверждение было очень важным новшеством в истории ислама. Аль-Газали был первым, кто мистифицировал, одухотворил прежде безжизненные суннитские обряды и объявил о том, что в любом обряде обязательно должно присутствовать внутреннее чувство, делающее его содержательным. Например, в молитву он включал шесть внутренних чувств, присутствие сердца, понимание, почитание, благоговение, надежду и смирение.

Главное значение своего трактата «Воскрешение наук о вере» аль-Газали видел в изложении и тщательной регламентации всех сторон жизни мусульманина. Это была настоящая энциклопедия праведного поведения. Сочинение делится не четыре «руба» (тома), каждый из которых, в свою очередь, состоит из десяти книг Первый руб посвящен обрядам (здесь идет речь о таинствах молитвы, о таинствах поста, таинствах хаджа, о правилах чтения Корана и т. п.). Во тором рубе «Обычаи» разбираются правила приема пищи, идет речь о правильном супружестве, о правилах путешествий и т. п Третий руб («Погубители») посвящен рассмотрению различных грехов и пороков, а четвертый («Спасители») — разбору добродетелей Все это изложено прекрасным языком, с великолепным знанием исламской этики и тонким пониманием мистического значения каждого, даже незначительного положения веры.

Популярность этой книги у современников и потомков аль-Газали была исключительно велика. По ней учились истинной вере и добродетельной жизни многие поколения мусульман.

Во многом благодаря ее достоинствам реформированный аль-Газали суфизм был признан ортодоксальной церковью Мусульманское вероучение обрело духовное мистическое содержание, которого было лишено прежде. Значение этого момента трудно переоценить. Недаром аль-Газали прозвали «Мухиэддином» — оживителем религии, а его биограф Субки сказал о нем: «Если бы после Мухаммада мог быть пророк, то это был бы, конечно, Газали».

О последних годах аль-Газали мы знаем мало. В 1105 г. он вернулся в Нишапур и по настоянию визиря Фахр аль-Мулька некоторое время преподавал в местном медресе. В 1111 г. он переехал в Туе и в том же году скончался.

Мухаммад ибн Абд аль-Ваххаб



В XVI–XVII вв. значительную часть арабских земель завоевали турки. Турецкие султаны, бывшие поначалу воинствующими суннитами, в дальнейшем отличались значительным либерализмом в вопросах веры Мусульманское духовенство, поддавшись общему духу изнеженности, в большинстве своем ушло от суровых порядков раннего ислама и не требовало с прежней строгостью соблюдения норм шариата. На территории Османской империи процветали бесчисленные суфийские ордена. Введенный ими культ святых распространился по всему исламскому миру. Также под влиянием суфиев среди мусульман получила распространение музыка, вошло в употребление спиртное, курение табака и гашиша, занятия астрологией и магией. Прежняя чистота нравов исчезла. Весьма нередки были пьянство и разврат.

Порицаемая Мухаммадом роскошь свободно процветала среди его последователей.

Категорически запрещенное исламом монашество усердно поддерживалось толпами дервишей. Пышным цветом, в особенности на окраинах империи, расцвели суеверия и почитание святых. Воспринятый многими полудикими, варварскими народами ислам постепенно изменился до неузнаваемости. Главный догмат мусульманской религии — единобожие — оказался практически забыт, а Сам Аллах был оттеснен на задний план и заслонен местными культами и культиками. На Мухаммада стали смотреть как на полубожество и воздавать ему неумеренные почести. За пророком следовала целая когорта святых, более или менее чтимых. Почти каждая мусульманская деревушка имела своего святого патрона, а каждый город имел их по несколько. В честь этих святых иногда приносили даже жертвы. Принадлежность к мусульманству стала ограничиваться лишь формальным соблюдением обрядов. Короче, ислам перестал быть исламом Мухаммада.

Как ни странно, особенно рельефно эти черты проявились на родине ислама — Аравийском полуострове. Аравийский историк конца XVIII в. Ибн Ганнам так описывал современные ему нравы: «В те времена большая часть людей погрязла в скверне… Они стали предаваться поклонению святым и праведникам и забросили единобожие и религию. В своем неверии они превысили жителей доисламской Аравии, и многие считали, что именно эти заблуждения были настоящей религией, потому что так же верили их отцы и предки». Далее Ибн Ганнам приводит несколько примеров укоренившихся суеверий, которые граничили с идолопоклонством. Так в местечке Фида поклонялись одной из местных пальм. Женщины, которые не могли выйти замуж, стекались сюда со всей округи, молились, совершали вокруг пальмы шествия и вешали на нее украшения. В Мекке находилось множество могил святых, окруженных величайшими почестями. Жители Джидды считали, что у них находится могила Евы. На могилах святых приносились жертвы. Процветали магия и колдовство. Бедуины открыто приносили жертвы джиннам, солнцу и умершим предкам.

Такое положение вещей в конце концов вызвало протестное движение за возвращение исламу его первозданной чистоты. Основоположником его стал Мухаммад ибн Абд аль-Ваххаб, по имени которого оно получило название ваххабизма. Он происходил из Аяйны — одного из оазисов Неджда — области внутренней Аравии, окруженной кольцом пустынь, недоступной для захватчиков и потому сохранившей свою независимость.

Родился будущий вероучитель в 1703 или 1704 г. Его отец Абд аль-Ваххаб ибн Сулайман был мусульманским судьей (кади). Уже в детстве Мухаммад проявлял большие способности и глубоко изучил Коран. В 12 лет он достиг зрелости, начал молиться в мусульманской общине, и отец женил его. Затем Ибн Абд аль-Ваххаб совершил с разрешения отца паломничество в Мекку, два месяца пробыл в Медине и вернулся домой. В дальнейшем он много путешествовал по соседним странам, побывал несколько раз в Хиджазе (область на побережье Красного моря, где располагались священные города Мекка и Медина) и иракской Басре.

Затем он некоторое время жил в Хасе (область на побережье Персидского залива между Кувейтом и Катаром).

Свои проповеди Ибн Абд аль-Ваххаб впервые стал произносить в Басре. Именно там он обратился к правоверным с призывом вернуться к нормам «истинного единобожия» в исламе. Местные жители, возмущенные его резкостью, изгнали Ибн Абд аль-Ваххаба из города. По пути из Басры в Зубайр он едва не погиб в пустыне от жажды, но был спасен одним из местных жителей. Неудачное начало не обескуражило его.

Возвратившись на родину, Ибн Абд аль-Ваххаба поселился в Хураймиле (одном из оазисов Неджда) и с новой силой стал проповедовать свои идеи. В это время он написал «Книгу единобожия».

Суть вероучения Ибн Абд аль-Ваххаба состояла в том, что Аллах един. Он — Творец мира, его Господин и только Он дает ему законы. Из сотворенного Аллахом нет ничего и никого равного Ему. Аллах не нуждается ни в чьей помощи, как бы кто-либо не был близок к Нему. Лишь в руках Аллаха способность совершать добро и зло. За исключением Аллаха, в природе нет никого, кто был бы достоин возвеличивания или поклонения. Люди впали в величайший грех, наделяя творения Аллаха Его способностями и атрибутами. Нельзя приносить жертвы никому, кроме Аллаха, и о помощи тоже нельзя просить никого, кроме Аллаха. Ангелы, пророки, праведники и святые не могут быть заступниками перед Богом за грехи мусульман, и потому чрезмерное почитание их есть грех. Нельзя превращать надгробия святых в идолы и строить на могилах мечети. Святым нужно воздавать уважение и почет, но не поклоняться им. Мухаммада, пророка ислама, Ибн Абд аль-Ваххаб (в полном соответствии с Кораном) считал обычным человеком, которого Аллах избрал для пророческой миссии. Его нельзя обожествлять, ему не следует поклоняться и у него нельзя ничего просить. Ибо все это есть проявления греховного многобожия. Ибн Абд аль-Ваххаб осуждал магию, колдовство, прорицателей, а также заклинания, амулеты и талисманы, пьянство, курение, наркотики и роскошные одежды. Ислам, по его мнению, имел своим источником только Коран и Сунну. Все позднейшие нововведения — это недозволенные новшества, которые должны быть отменены. (Исходя из этого краткого обзора, может показаться, что Ибн Абд аль-Ваххаб не был основателем нового вероучения, а только возрождал ислам в его первозданной чистоте. Однако это не совсем так. Современный ему суннизм, в особенности после тех новшеств, которые внес в него аль-Газали, уже очень отличался от суннизма, близкого к пророку. Поэтому для современников Ибн Абд аль-Ваххаба его учение было новым и почти что революционным. Фактически он выступил против той формы ислама, которая была официально принята в Османской империи).

В 1740–1741 г., когда умер его отец, Ибн Абд аль-Ваххаб стал кади вместо него.

Но исполнял он эту должность недолго. Местные арабы, возмущенные тем, что новый судья все время порицал их за развратную жизнь, задумали его убить. Он бежал в Аяйну и прожил там три года, неустанно продолжая свои проповеди. Будучи человеком большого мужества и страсти, он в высшей степени обладал искусством убеждать и покорять сердца. Вскоре у Ибн Абд аль-Ваххаба появились последователи. Аяйнский эмир Осман ибн Хамад полностью принял его учение, уничтожил святилища местных святых и возродил все древние нормы шариата. Но усиление влияния нового вероучения вызвало тревогу у правителя Хасы Катифа. Он добился изгнания ваххабитов. Вместе со своим наставником они перебрались в соседний оазис Дарийю, где их принял под свою защиту местный шейх Мухаммад ибн Сауд.

В то время Дарийя — столица будущего ваххабитского государства — влачила жалкое существование. Ибн Сауд не мог обеспечить питанием даже ближайших учеников Ибн Абд аль-Ваххаба, и они были вынуждены работать по ночам, чтобы иметь возможность учиться днем. Но такое положение продолжалось недолго. Вступив в союз с Ибн Абд аль-Ваххабом и его сподвижниками, Мухаммад ибн Сауд начал священную войну с соседними эмирами и шейхами, которые отказывались принимать ваххабизм. После первых же набегов на соседние племена появилась богатая добыча. Силы Саудидов стали быстро расти, а вероучение, распространяемое ими, приобретало все больше сторонников. Этому способствовало также то, что ваххабизм фактически превратился в знамя арабского национального движения против турецкого господства в Аравии.

Война за овладение Неджем продолжалась четверть века. К 1786 г. эмиры Дарийи одержали в Центральной Аравии полную победу. На месте множества мелких враждовавших между собой княжеств образовалось сравнительно крупное теократическое государство во главе с династией Саудидов. Поначалу Ибн Абд аль-Ваххаб принимал самое активное участие в управлении: снаряжал армии, занимался внутренними и внешними делами, участвовал в разделе добычи (ему часто доверяли это щекотливое дело, так как репутация его была безупречной). Но постепенно он отошел от государственных дел и всецело посвятил себя религии. Благодаря ему была создана крепкая школа ваххабитских богословов. Во многих оазисах открылись школы, где учили грамоте и чтению Корана. В Дерийе была собрана значительная богословская библиотека. Все это способствовало искоренению суеверий и распространению правоверия (в том смысле, в каком его понимали ваххабиты). Умер Мухаммад ибн Абд аль-Ваххаб в 1792 г., в разгар покорения Хасы. Он был человек большой жизненной силы, имел двадцать жен и оставил после себя восемнадцать детей. Пятеро его сыновей и многочисленные внуки сделались известными богословами. Правда, в последние годы жизни он одряхлел и мог выходить на молитву только при поддержке двух сопровождающих.

Посеянные Ибн Абд аль-Ваххабом зерна дали всходы. После смерти основателя вероучения Саудиды объединили в своих руках светскую и духовную власть. Их следующим шагом стало распространение ваххабизма на весь полуостров. Эту задачу удалось осуществить внуку Мухаммада ибн Сауда эмиру Сауду II. На юго-востоке ему осмелился противостоять только султан Омана, опиравшийся на поддержку англичан.

На западе полуострова правители Таифа и Асира вскоре примкнули к ваххабизму, но шериф Мекки Галиб оказал Саудидам ожесточенное сопротивление. Только в 1803 г. тем удалось захватить Мекку, после чего здесь были истреблены все проявления фетишизма и идолопоклонства. Кааба лишилась своего богатого убранства, могилы «святых» были разрушены, а муллы, упорствовавшие в старой вере — казнены. В 1804 г. эмир Сауд овладел Мединой. К 1806 г. он присоединил к своему государству весь Хиджаз.

После этого военные действия переместились за пределы Аравии — в Сирию и Ирак.

Однако здесь ваххабиты столкнулись с упорным сопротивлением шиитского населения.

В результате им не удалось удержать за собой ни одного хоть сколько-нибудь значительного города. А вскоре ваххабитам пришлось вообще забыть о внешней агрессии. В 1811 г. против них выступил правитель Египта Мухаммад Али. Египтяне захватили порт Янбо, а затем начали продвигаться в глубь полуострова. В 1812 г. они овладели Мединой, а в 1813 г. — Меккой. Вскоре был завоеван весь Хиджаз. В 1815 г. Мухаммад Али разгромил при Басале 30-тысячную армию ваххабитов. В 1818 г. египтяне вторглись в Неджд и после пятимесячной осады взяли оплот ваххабизма — Дарийю. Город был превращен в развалины, а все его население разбежалось.

Взятого в плен эмира Абдуллаха I в том же году обезглавили в Стамбуле. Несколько десятилетий ваххабиты влачили жалкое существование. Но они не были побеждены окончательно и копили силы для новой борьбы. В 1902 г. представитель боковой ветви Саудидов Абд аль-Азиз II восстановил ваххабитское государство с центром в Эр-Рияде и стал быстро подчинять соседние племена. Его полувековое правление стало целой эпохой в истории Аравии. Начав как бездомный изгнанник, безземельный эмир, он закончил его абсолютным монархом большого королевства Саудовская Аравия, объединившем в своих границах большую часть Аравийского полуострова.

Священные города Мекка и Медина также оказались под его властью.

Рухолла аль-Мусави аль-Хомейни



Рухолла аль-Мусави, впоследствии известный как аятолла Хомейни, родился в сентябре 1902 г. в небольшом городке Хомейни в Центральной провинции Ирана. Его род восходил к седьмому шиитскому имаму Мусе Казе-му, а через него — к самому пророку. Отец Рухоллы сейид Мустафа Мусави был религиозным наставником жителей Хомейна. Он погиб от пули правительственного агента, когда Рухолле едва исполнилось пять месяцев. Детские и юношеские годы будущего аятоллы прошли под надзором матери Бану Хаджар, которая также происходила из образованной и благочестивой семьи. Под ее наблюдением и при помощи старшего брата Муртазы Рухолла начал изучать арабскую грамматику и смог подготовиться к поступлению в семинарию. Пишут, что с самого детства он был памятлив, серьезен и очень благочестив.

Иран, родина Хомейни, едва ли не с первых веков распространения ислама сделался крупнейшим центром шиитской оппозиции. Подавляющее большинство населения здесь (около 90 %) исповедует шиизм имамитского толка (то есть почитает всех двенадцать святых имамов, включая скрытого). С начала правления династии Сефевидов (с 1502 г.) шиизм стал в Иране официальной государственной религией.

Особенность шиизма, в отличие, к примеру, от суннизма, состоит в том, что власть светского правителя не является для верующих полностью легитимной. По представлениям имамитов подлинным правителем является скрытый имам — Махди или Вали-е-Аср (Повелитель времени). Это положение было отражено в Иранской конституции 1906 г. Волю Махди во время его отсутствия должны исполнять его доверенные лица. На эту роль с давних пор претендовало шиитское духовенство, которое в большинстве своем терпело светскую власть только как неизбежное зло. Если правомочия Сефевидов еще не оспаривались духовенством, то по отношению к последующим династиям (особенно к Каджарам и Пехлеви) религиозные лидеры шиитов все более определенно подчеркивали, что власть шаха — лишь временное правительство, существующее до прихода Махди.

Духовенство в Иране — это несколько сот тысяч человек. Среди них выделяются улемы — ученая элита, получившая образование в высших религиозных учебных заведениях. Никакой иерархии священнослужителей не существует. Все улемы считаются равными и подчиняются лишь Аллаху и скрытому имаму. Однако если духовное лицо благодаря своим знаниям и благочестию становится особенно авторитетным и имеет большое число сторонников, то с согласия лидеров шиитских богословских центров ему дается звание аятоллы («божественного знамения») или великого аятоллы. Всеми признанный духовный лидер зовется марджа-е таклид («образец для подражания»). Все аятоллы имеют право «выносить фатву» (то есть обнародовать от своего имени декрет, постановление) по правовым и политическим вопросам. Фатва духовного лидера страны — хукм имеет значение приказа, обязательного для исполнения всеми верующими.

Светские правители должны были всегда считаться с волей иранского духовенства, которое представляет из себя очень влиятельную политическую силу. Материально оно совершенно не зависит от государства, так как с давних пор в Иране существует обычай собирать религиозные налоги — закат и хумс. Кроме того, церковь владеет в Иране значительными земельными наделами. На доходы от них содержатся улемы, муллы и студенты медресе — талибы. Последние хорошо организованы. В любой момент десятки тысяч талибов по призыву своих религиозных наставников — муджтахидов и аятолл — готовы выйти на улицы и встать на защиту интересов ислама.

Отрочество Рухоллы пришлось на годы Первой мировой войны, когда в Иране царили анархия и беззаконие. У власти тогда стояли слабые шахи из династии Каджаров, при которых страна пришла в полнейший упадок, сильно отстав в промышленном отношении от высокоразвитых государств. Власть шаха фактически никем не признавалась. Большинство иранских провинций находилось под властью своих ханов и вождей племен, которые вели друг с другом бесконечные войны. Позже Хомейни вспоминал: «Всюду царил хаос. Центральное правительство демонстрировало свое бессилие… На нас совершали налеты бандиты, а у нас у самих были винтовки…

Еще в первые годы моего сиротства мы приходили на огневые позиции и помогали отражать нападения негодяев и грабителей… У меня тоже была винтовка, хотя я и был ребенком…»

Как уже говорилось выше, изучив основы мусульманского правоведения и ислама, Рухолла продолжил образование в семинарии. В 1920 г. он начал обучение в Араке у знаменитого богослова Хаери Яхди. В 1922 г. школа Хаери Яхди переехал вместе со своим наставником в Кум, где располагалась одна из старейших иранских духовных семинарий Файзийе. Она, впрочем, переживала тогда не лучшие годы. Кум находился в запустении, а здания самой семинарии — в развалинах. Их пришлось восстанавливать силами студентов.

Но постепенно все устроилось. Для Рухоллы начались годы напряженного учения. Он изучал богословие, право, риторику, этику, арабскую и персидскую литературу, математику, астрономию, философию и еще множество других предметов, необходимых для того, чтобы стать настоящим факихом — знатоком ислама. Уже в эти годы он выделялся среди сверстников как своими обширными познаниями в правоведении и богословии, так и своим аскетизмом, ибо поставил себе за правило во всем следовать примеру пророка и праведных имамов. По окончании обучения Рухолла остался в Куме и долгие годы преподавал здесь фикх — юриспруденцию и догматику ислама, а также мистику и исламскую этику. В 1928 г. вышел его первый богословский труд — объемистый трактат на арабском языке об утренней молитве. А в следующем году Рухолла женился на дочери кумского теолога аятоллы Сакафи Техрани (в этом браке он имел двух сыновей и трех дочерей).

Между тем политическое положение в стране постепенно менялось. В 1921 г. Реза-хан, бывший до этого командиром казачьей бригады в Казвине, совершил государственный переворот и, пройдя путь от военного министра до премьер-министра, в 1925 г. добился низложения последнего шаха Каджарской династии.

Вскоре после этого он был провозглашен новым шахом Ирана, основав династию Пехлеви. Первое, с чего он начал свою деятельность, было восстановление власти центрального правительства на всей территории Ирана. Уже в 1921–1925 гг. Рез-хану удалось подавить повстанческие движения в Азербайджане, Гиляне, Луристане и некоторых других провинциях. Военные успехи были подкреплены кардинальными реформами. К ним Реза-шах приступил сразу же после восшествия на престол. В течение трех лет были разработаны коммерческий, уголовный и гражданский кодексы, реформирована система судопроизводства. Это было неприкрытое вторжение государства в сферу прерогатив духовенства, так как все гражданские дела оказались изъяты из юриспруденции шариатских судов, а шариатские нормы были заменены нормами буржуазного права. Вслед за тем был создан централизованный аппарат управления. Вскоре силу нового правительства почувствовали иностранные державы. В 1928 г. Рез-шах расторг неравноправные договоры с европейскими странами, навязанные государям прежней династии. Тогда же был образован Национальный банк.

Приступив к преобразованиям, Реза-шах не скрывал, что намерен коренным образом изменить облик страны. Он был человеком свободных взглядов и запретил многие религиозные церемонии, казавшиеся ему архаичными. Так под его нажимом меджлис (парламент) принял закон, разрешавший женщине снять чадру.

Поощрялось ношение европейского платья. Печать пропагандировала западный образ жизни, нормы и правила поведения, ратовала за раскрепощение женщин. В стране возникла сеть колледжей и университетов, обучение в которых происходило по западным программам и учебникам. В 1935 г Реза-шах ввел в употребление паспорта, чего прежде не было. Каждый иранец тогда должен был обзавестись фамилией.

Рухолла образовал ее от названия родного города. Так и появилась фамилия Хомейни.

В 1941–1942 гг. Иран оккупировали войска антигитлировской коалиции Реза-шах, испытывавший несомненные симпатии к фашистской Германии, отрекся от престола, передал свою власть сыну Мухаммаду Реза Пехлеви и покинул страну. Новый шах также был большим поклонником западной цивилизации и западного образа жизни. С ранних лет он воспитывался английскими и немецкими гувернерами, учился в Швейцарии, а потом закончил военное училище в Ираке. Но в первые двадцать лет правления его пристрастия проявлялись еще не достаточно отчетливо.

В эти годы вся жизнь Хомейни была всецело отдана преподавательской и богословской деятельности. Один за другим выходили его трактаты на арабском языке — комментарии к преданиям, труды по этике, мистике и мусульманской юриспруденции. Но этим круг его интересов не исчерпывался. С юности Хомейни обладал недюжинным поэтическим талантом и сочинял на фарси недурные стихи (они печатались под псевдонимом Хинди и позже составили целый том в собрании его сочинений). В конце 1950-х гг. Хомейни стал аятоллой, а в 1961 г. — великим аятоллой. В следующем году умер марджа-е таклид Боруджерди. Его преемник не был официально объявлен духовенством. Однако, на эту роль все чаще претендовал Хомейни, оторвавшийся от своих ученых изысканий и все больше втягивающийся в политику.

Причиной к этому послужил новый виток реформ, начавшихся в Иране в 1960-х гг. В 1961 г. шах распустил на неопределенный срок враждебный ему меджлис и установил в стране единоличное правление. В 1962 г. был принят закон об аграрной реформе, суть которой можно определить так: «землю в частную собственность тем, кто ее обрабатывает». То есть полновластными собственниками становились те крестьяне, которые до этого были ее арендаторами у помещиков. Вскоре было декларировано политическое равноправие женщин. Все эти нововведения не нравились Хомейни, но прямые его столкновения с правительством начались с законопроекта о создании провинциальных и уездных советов, опубликованного в октябре 1962 г. Согласно ему, «вера в ислам» теперь не являлась обязательным предварительным условием для избирателей и кандидатов на выборах, а выражение «клясться на Коране» заменялось формулой «клясться на священной книге».

Реакция на эти неслыханные новшества последовала незамедлительно. Хомейни, обменявшись мнениями с высшими улемами Кума и Тегерана, развернул активную компанию протеста против ущемления достоинства мусульман. Он отправил в адрес шаха резкую телеграмму, в которой между прочим писал. «Я еще раз советую Вам подчиниться Богу, следовать Конституции, остерегаться нарушать Коран… В противном случае вы пожнете бурю, улемы не будут воздерживаться от высказывания своего мнения в адрес Вашей персоны…» А в одном из своих выступлений по этому вопросу он заметил: «Мусульманский народ и исламские улемы живы и здоровы. Они отрубят любую руку, которая предает сущность ислама и посягает на честь и достоинство мусульман». Усилия Хомейни достигли цели. В ноябре 1962 г. правительство аннулировало этот законопроект.

Но, то была только проба сил двух противников, которые должны были вскоре сойтись в смертельной схватке. В январе 1963 г. шах обнародовал «Шесть пунктов белой революции», представлявшие из себя развернутый план масштабных реформ. Он включал в себя: уничтожение феодальной системы, земельную реформу, национализацию лесов и пастбищ, приватизацию государственных предприятий с одновременным выкупом акций рабочими, введение всеобщего избирательного права (в том числе для женщин), борьбу с неграмотностью. Программа вызвала большое возбуждение в иранском обществе. Духовенство отнеслось к ней негативно, так как увидело здесь целый ряд положений, подрывавших позиции ислама. Особенно нетерпимо оно отнеслось к аграрной реформе и к предоставлению женщинам равных прав с мужчинами. 21 марта 1963 г. Хомейни произнес речь, в которой содержалась острая критика «белой революции». По его призыву в Куме начались массовые выступления студентов, собравшихся на траурную церемонию поминовения жертв шахского режима.

Против них пришлось применять силу — в город были двинуты войска, вспыхнули беспорядки, подавленные с большим трудом. В апреле 1963 г. Хомейни опубликовал свое знаменитое заявление под названием: «Любовь к шаху — это потворство грабежу народа». В этом заявлении, адресованном Реза-шаху, Хомейни писал «Я готов к тому, что мое сердце будет пронзено штыками Ваших агентов, но я никогда не подчинюсь Вашим несправедливым требованиям и не склонюсь перед Вашей жестокостью».

Пик антишахских выступлений этого года пришелся на июнь, (10 му-харрама по иранскому календарю) когда отмечается Ашура — день памяти величайшего шиитского мученика, третьего безгрешного имама Хусейна, павшего в бою с суннитами у местечка Кербела. Религиозные демонстрации начались в Тегеране и вскоре переросли в антиправительственные выступления. Хомейни, который к этому времени стал признанным лидером духовенства и всей оппозиции, обратился к верующим с несколькими острыми антишахскими речами. Шах отдал приказ арестовать его, что и было сделано. Весть об этом привела к настоящему восстанию. Народ из окрестных городов и деревень двинулся на Тегеран, но был остановлен войсками, открывшими огонь на поражение. В столкновениях погибли несколько тысяч человек. На фоне этих событий шла подготовка к парламентским выборам. В сентябре 1963 г. был избран новый меджлис, большинство в котором составляли сторонники реформ.

Но оппозиция еще не была побеждена. Это стало очевидно, когда начала набирать обороты компания по освобождению Хомейни. В конце концов его выпустили на свободу, и в апреле 1964 г. он вернулся в Кум. Месяцы, проведенные в тюрьме, нисколько не изменили его отношения к режиму. Напротив, выступления Хомейни стали еще более гневными и еще более непримиримыми. Шах пытался договориться с ним, но Хомейни наотрез отказался даже разговаривать с его посланниками. Тогда в ноябре 1964 г. шах приказал выслать непокорного аятоллу из страны. Хомейни доставили в машине в аэропорт Мехрабад, посадили на самолет и отправили в Анкару. Он прожил в Турции 11 месяцев и в октябре 1965 г. вместе с сыном Мустафой (также высланным из Ирана) перебрался в Ирак После паломничества в Кербелу они поселились в Неджефе, где находилась могила первого шиитского имама Али. В ноябре Хомейни начал читать курс лекций по мусульманскому праву в богословском центре при мечети Шейха Ансари. Его имя в это время уже было широко известно в мусульманском мире, и на его лекции в иные дни собиралось до 1200 слушателей, среди которых были не только студенты, но и ученые из Ирака, Пакистана, Афганистана и Индии.

Постепенно в Неджефе вокруг Хомейни образовалось ядро из верных ему людей. Средства на финансирование антишахской борьбы давали религиозные налоги, собираемые в Иране, часть которых поступала к нему как к великому аятолле. Суммы это были немалые, и фонд Хомейни доходил до 25 миллионов долларов. Даже за границей он продолжал оставаться вождем антишахского движения. Его многочисленные послания (а он откликался буквально на любое событие), несмотря на все старания полиции, быстро доставлялись в Иран и становились известны верующим.

Впрочем, накал выступлений против режима явно спал. Оппозиции оставалось копить силы для будущих выступлений. Избавившись от наиболее непримиримых противников и получив в свое распоряжение послушный парламент, шах продолжил преобразования.

Одновременно с аграрной реформой он приступил к усиленной индустриализации страны. В следующие десять лет было построено множество металлургических, машиностроительных, нефтехимических и других промышленных предприятий.

Промышленный потенциал страны рос буквально на глазах — ежегодные темпы экономического прироста достигали 17 %. Всего за десять лет из аграрного государства Иран превратился в индустриальное. Средства на это давали огромные доходы от продажи нефти, которые с 1960 по 1972 г увеличились в 8,5 раз. Только с 1974 по 1978 г. Иран получил от продажи нефти 108 миллиардов долларов (в эти годы страна имела седьмой в мире по величине бюджет). Значительно выросли частные капиталы, увеличилась зарплата рабочих и служащих. Жизненный уровень населения вырос. Но это вовсе не означало, что иранское общество развивалось гармонично.

Как всегда бывает при крупномасштабных преобразованиях, часть населения оказалась дезорганизована ломкой старых отношений. Опасным следствием шахских реформ стало появление большого количества люмпенов, стекавшихся в крупные города в надежде на заработки. Прежде всего это были выходцы из деревни, выдавленные оттуда аграрной реформой. Многие крестьяне, продав за бесценок свои наделы, уходили в поисках работы в города. Десятки тысяч бедняков жили на окраинах Тегерана в обитых жестью хибарах. Среди недовольных были также торговцы традиционного базара и мелкие ремесленники, не способные конкурировать с большими магазинами и продукцией растущих предприятий, а также с импортом дешевых товаров. Их недовольство существующим положением вещей естественно оборачивалось прежде всего против шаха, но оно шло дальше и выливалось в острую неприязнь ко всей западной цивилизации, элементы которой насильственно вносились в традиционную структуру иранского общества, разрушая и изменяя ее. Духовенство поддерживало эти настроения, постоянно указывая на то, что поток западных технологий, товаров и нравов подменяет исконные ценности и традиции ислама.

Выступления этих разнородных сил в период экономического подъема не носили масштабного характера. Огромный и хорошо организованный репрессивный аппарат монархии вполне справлялся с ними. Поэтому казалось, что выполнение программы «белой революции» не за горами. Но тут неожиданно разразился тяжелый экономический кризис. Причем винить в нем Реза-шах не мог никого, кроме самого себя. Получив в свои руки огромные средства и планируя получить в будущем еще большие, он решил значительно ускорить и без того внушительные темпы индустриального развития страны — в короткий срок ввести в строй несколько десятков крупных предприятий, атомных электростанций и современных автострад. Развивая положения «белой революции», он в середине 1970- х гг. выступил с новыми идеями. Он писал, что иранское общество должно совершить при жизни одного поколения «прыжок через столетия», «перейти из Средневековья в ядерный век», превратить страну в «пятую индустриальную державу мира», осуществить марш-бросок к «великой цивилизации». Одновременно были начаты несколько крупномасштабных амбициозных строек. Огромные средства затрачивались на закупку промышленного оборудования. Параллельно началась крупнейшая техническая реорганизация армии. (Только на закупку современно вооружения в короткий срок было израсходовано 6 миллиардов долларов.) Последствия этих непродуманных действий оказались роковыми для режима. Наличные силы иранской экономики были не в состоянии переварить эти колоссальные вливания. Прежде всего поток грузов парализовал транспорт. Ввозимое из-за границы оборудование накапливалось в портах и на пограничных станциях. Энергетика не могла удовлетворить сильно возросшие потребности промышленности, в результате многие предприятия работали лишь на половину мощности. Огромные средства были распылены и заморожены. Темпы экономического развития резко замедлились. Государство стало перед проблемой дефицита валютных средств. Сократились закупки продовольствия за границей. Цены на продукты питания резко поползли вверх (за три года они удвоились). Материальное положение народа стало ухудшаться на глазах, и, как следствие этого, резко усилилось оппозиционное движение.

Антишахские силы (а в их число кроме шиитского духовенства входили и прокоммунистические организации и буржуазно-демократические партии) по-разному видели будущее Ирана и ориентировались на разные слои общества. Однако, наиболее последовательная и продуманная программа действий была изложена именно духовенством. За несколько лет до этого вышла книга Хомейни «Принципы правления в Исламской Республике», в основу которой лег курс его лекций «Исламское правительство», прочитанный в 1971 г. Суть его программы заключалась в том, что после свержения шаха и изгнания иностранцев, верховная власть в стране должна перейти к шиитским богословам, которые займут все высшие посты в государстве и установят в Иране «исламское правление».

Это правление коренным образом отличается от монархии и светской республики, где законы устанавливает либо монарх, либо парламент. При исламском режиме никакие другие законы, кроме божественных законов, не могут иметь силы. Переданные смертным через Коран и пророка, они должны оставаться неизменными до окончания времен. Все, кто ищут каких-то других законов или предписаний, оказываются в сетях Сатаны. Хомейни писал: «Главная трудность мусульман заключается в том, что они отложили в сторону священный Коран и собрались под чужими знаменами».

Истинное исламское правление не может терпеть западного вмешательства во внутреннюю политику мусульманского государства. Развивая эту мысль, Хомейни заявил в одном из своих интервью. «Мы ничего не хотим от Запада и его анархии…

Мы не боимся западной науки и техники. Мы боимся ваших идей и образа жизни. Мы не хотим, чтобы вы вмешивались в нашу экономику, науку и наши обычаи… Мы не против цивилизации, мы против экспортируемой цивилизации, мы хотим цивилизации, основанной на чести и гуманизме».

Жителям Ирана незачем искать разрешения своих проблем в западном пути развития. Ничего хорошего они тут не получат. Исламские государства вообще не нуждаются ни в каких западных идеях, ибо они уже имеют самую развитую и прекрасную идеологию, самую совершенную из тех, что порождена современной цивилизацией. Ведь ислам это не только религиозные обряды, не только свод жизненных правил, это — всеобъемлющий и практический кодекс, определяющий все стороны жизни человека и общества — от уплаты налогов до вопросов личной гигиены. В ходе грядущей исламской революции все области жизни Ирана — политическая, экономическая, социальная, идеологическая и культурная — должны быть строго подчинены его законам.

Ислам есть также основа бесклассового общества, не приемлющая ни капитализма, ни социализма цель исламской экономики не в обогащении меньшинства, а в удовлетворении разумных потребностей большинства, так как исламская экономическая система зиждется не на законах рынка, не на планировании и государственном контроле экономической деятельности, а на моральных принципах и в производстве, и в обмене. Рабочие, ремесленники и крестьяне, торговцы и предприниматели — все будут жить после революции в единой мусульманской общине как братья: богач обязан будет помогать бедняку и каждый будет проявлять заботу о соседе.

Рассматривая систему центральных органов государственной власти в будущей Исламской Республике, Хомейни делил их на три группы, группу принятия решений, совещательную группу и исполнительную группу. Группа принятия решении это высший орган, состоящий исключительно из богословов, которые на основании толкования Корана и Сунны будут принимать основополагающие для жизни страны решения.

Совещательная группа это, по существу, Меджлис (парламент), избираемый народом. Его задача на основе принятых решений разрабатывать конкретные законопроекты.

Исполнительная группа — это коллегия министров (кабинет). Верховным толкователем священного закона, высшим координатором деятельности всех органов управления, духовным вождем, осуществляющим практическую власть, будет правитель из числа самых авторитетных религиозных деятелей факих. Его роль Подобна роли пророка и имамов, его задача — подготовить страну и народ ко дню пришествия шиитского мессии — 12-го имама Махди. В ожидании этого дня духовенство должно активно участвовать в политической жизни, быть стражем закона, общественной морали и социальной справедливости.

Все органы государственной власти должны быть перестроены в строгом соответствии с законами ислама. Прежде всего это касается органов правосудия. Все их представители — от министра юстиции до городского или сельского судьи обязательно должны быть богословами соответствующих званий. Функции юридического аппарата ограничиваются соблюдением законов, которые непреложна. Хомейни говорил, что, в отличие от неэффективной и дорогостоящей светской судебной системы, исламское правосудие, отправляемое специалистами в области шариата, действует быстро и справедливо. Исламский судья, вооруженный пером и чернильницей, улаживает споры без проволочек. Его решения окончательны и обжалованию не подлежат.

Следовательно, нет нужды в адвокатах и апелляционных судах. Приговоры тут же приводятся в исполнение. Никаких смягчающих обстоятельств быть не может, ибо все наказания точно и недвусмысленно определены в шариате.

Когда Хомейни писал свою книгу, он, возможно, сам не подозревал, как близки его идеи к реальному воплощению. Прошло всего несколько лет, и выдвинутые им принципы стали ближайшими целями разразившейся иранской революции. Искрой к ее началу послужила грязная клеветническая статья, полная лживых пассажей против Хомейни, опубликованная 7 января 1978 г. официальной газетой «Эттелаат».

Возмущенные сторонники изгнанного аятоллы вышли на улицы. Протесты вылились 9 января в волнения, во время которых было убито несколько студентов-семинаристов.

Это был первый взрыв, за которым последовал обвал. На третий, седьмой и сороковой день траура, когда отмечалась смерть недавних мучеников, произошли волнения в Тебризе, Исфахане, Тегеране и других крупных городах. Они сопровождались ожесточенными схватками с армией и полицией, во время которых вновь и вновь гибли люди. На траурные церемонии, посвященные их памяти, собирались новые и новые тысячи людей, постепенно втягивающихся в революционный процесс. Несмотря на массовые убийства, карательные органы оказались не в силах погасить разгорающиеся пламя. Страстные обращения Хомейни, призывавшего покончить с «сатанинским» шахским режимом, поддерживали всеобщий энтузиазм.

Реза-шах попытался избавиться от врага, делавшегося все более опасным. Было оказано давление на иракское руководство. В октябре 1978 г. иракские власти предложили Хомейни на выбор или прекратить политическую деятельность, или покинуть страну. Он избрал второе и после некоторых раздумий перебрался во Францию. Удалившись в Европу, он не стал дальше от иранских событий. Между его резиденцией и иранской столицей была установлена прямая телефонная связь. Каждое телефонное послание Хомейни записывалось и тут же размножалось на специальном оборудовании. Уже через несколько часов кассеты с его посланиями прокручивались в десятках тысяч мечетей и на бесчисленных городских базарах, поднимая и революционизируя массы.

Для правящей иранской элиты в конце концов сделалось очевидным, что Реза-шаху не удастся сохранить свой престол. Борьба против него соединяла самые разнородные политические силы, которые при других обстоятельствах никогда бы не выступили единым фронтом. Вняв уговорам своих сторонников, шах 16 января 1979 г. сел за штурвал личного самолета «Шахин» («Сокол») и вместе с семьей покинул Иран, как оказалось, навсегда. Власть перешла к премьер-министру Бахтияру, не сумевшему, впрочем, ее удержать. Хомейни уже спешил на родину. Когда 1 февраля, специально зафрактованный лайнер авиакомпании «Эр-Франс» совершил посадку на Мехрабадском аэродроме Тегерана, великого аятоллу встречала гигантская толпа. По разным подсчетам, в аэропорту собралось в этот день от 4 до 6 миллионов человек. Над безбрежным человеческим морем плыло ритмическое скандирование: «Аллах велик! Шах ушел, имам пришел». Было ясно, что в страну вернулся подлинный лидер.

С приездом Хомейни ход событий резко ускорился. 9 февраля началось восстание на воздушной базе Душан-теле, немедленно поддержанное жителями столицы. В первый же день горожанам удалось захватить тегеранский арсенал и военный завод. В их руках оказалось 300 тысяч единиц стрелкового оружия, а также несколько танков, самоходных орудий и ракетных установок. В столице восставшие имели громадный перевес над местным воинским гарнизоном. 10 и 11 февраля весь город был охвачен боевыми действиями. Повстанцы захватывали один объект за другим. Вскоре под их контроль перешли военные городки, здания Министерства обороны и Генерального штаба. 11 февраля, после переговоров с военными, Хомейни добился от них обещания соблюдать нейтралитет. Войска были отведены в казармы. Оставленный всеми Бахтияр бежал из Тегерана в Париж, а 12 февраля резиденцию премьер-министра занял Базарган, назначенный Хомейни.

Как всегда бывает в ходе революции, первые дни после падения старой власти царили всеобщее ликование и неразбериха, но уже вскоре, в ходе мероприятий Временного революционного правительства, стали вырисовываться черты будущей Исламской Республики. Первым делом были образованы органы правосудия. 16 февраля только что созданный Чрезвычайный исламский революционный трибунал приговорил к смертной казни четырех шахских генералов. Приговор сразу же привели в исполнение. Затем та же участь постигла два десятка других военных и политических лидеров, ответственных за репрессии и коррупцию в годы правления шаха. Стихийно возникшие на местах трибуналы не отставали от столицы и также творили скорый суд над поверженными врагами. Было конфисковано все имущество свергнутой династии, стоимость которого оценивалась в 22 миллиарда долларов.

Правительство расторгло многочисленные контракты на строительство атомных электростанций, автострад, метро и некоторых других крупных объектов, а также на поставку ультрасовременных видов вооружения и военной техники на общую сумму 38 миллиардов долларов. В ходе референдума 30–31 марта страна получила официальное наименование Исламская Республика Иран, после чего Хомейни объявил о начале «правления Аллаха». Летом 1979 г. была проведена национализация крупных промышленных предприятий, банков, строительных компаний (при этом иностранным акционерам обещали выплатить полную компенсацию). Увеличивалась зарплата, вводились пособия по безработице, было объявлено о предоставление бедноте дешевого или даже бесплатного жилья и бесплатного проезда на транспорте.

Коренной перестройке подверглось телевидение, откуда были уволены все работники прямо или косвенно служившие прежнему режиму. С экранов исчезли все западные фильмы. Из тех, что пропускала цензура, вырезались все сцены с объятиями и поцелуями. Был запрещен показ международных спортивных игр с участием женщин.

Женщина-ведущая осталась только в детской передаче. В школах вводилось раздельное обучение мальчиков и девочек. Законы шариата постепенно восстанавливали свое действие во всех сферах жизни. Хомейни, к примеру, объявил грехом продажу и потребление мороженного мяса. После этого все запасы импортируемой из Австралии и Новой Зеландии мороженной баранины на сумму 60 миллионов долларов были свезены на свалку. 1 марта, с трудом добившись некоторого успокоения Тегерана, Хомейни переехал в Кум и поселился в своем старом полутораэтажном домике, в комнате, лишенной всякой мебели (лишь постель на полу и книги). Внешне его жизнь была так же проста и скромна, как прежде: первая молитва до рассвета, чтение Корана, скудный завтрак, работа, дневной сон и т. д. Но на самом деле, конечно, положение великого аятоллы (или имама, как стали называть его иранцы) в корне изменилось.

Его дом превратился в центр управления страной. Сюда каждый четверг запросто в маленьком автобусе приезжал премьер-министр и члены кабинета, а в остальные дни — другие официальные и неофициальные лица.

В стране продолжалось революционное брожение. Действовало множество общественных и политических организаций, ассоциаций и групп (в одном Тегеране их было больше ста), придерживавшихся самых различных взглядов — от крайне правых до крайне левых. Даже в рядах духовенства, даже в ближайшем окружении Хомейни не было единства относительно вопроса о том, каким курсом вести страну. В этой сложной ситуации, когда очень легко было совершить непоправимую ошибку, Хомейни сумел не только сохранить, но и укрепить свое положение духовного лидера. Он не поддержал открыто ни одной из общественных и политических группировок (в том числе самых архиисламских), подчеркнуто поставил себя «над схваткой» и, таким образом, не только считался, но и был на самом деле подлинным «гарантом» и «арбитром». Он не вмешивался прямо в работу кабинета министров и других государственных органов, оставляя за собой право открыто критиковать их за ошибки. Это также помогло ему сохранить в глазах народа положение незапятнанного и безупречного «отца нации», уставшего от интриг, ведущихся вокруг него, но не ответственного ни за одну из них. Впрочем, его руководящее положение поддерживалось не только силой авторитета. Вскоре после революции была создана личная гвардия Хомейни — Корпус стражей исламской революции. Большую поддержку в обществе оказывала Хомейни созданная им неформальная организация «Хэзболла» («Партия Аллаха»), штаб-квартирами которой служили мечети. В августе 1979 г., опираясь на вооруженные отряды «Хезболла», сторонники Хомейни перешли в наступление на своих противников.

Верховный трибунал издал постановление о роспуске всех неисламских партий и закрытии их печатных органов.

С этого момента никакой альтернативы предначертанному Хомейни исламскому пути развития уже не существовало. 2–3 декабря 1979 г. на референдуме была принята Конституция, в которой воплотились все его идеи об исламском правлении. Так, пятая статья Конституции гласит: «Во время отсутствия Вали-е-Асра (да приблизит Аллах его явление!) в Исламской Республике Иран управление делами правоверных и имамат в исламской умме возлагается на справедливого и набожного, обладающего широким кругозором, смелого и имеющего организаторские способности факиха…»

Эта роль, понятно, была предназначена самому Хомейни, который был провозглашен Рахбаром (Руководителем) с широчайшими полномочиями (в том числе, с правом единолично смещать всенародно избранного президента). За деятельностью меджлиса по новой Конституции должен надзирать Наблюдательный совет из 12 представителей духовенства, шесть из которых назначал лично Хомейни. Этот совет получил право отвергать любой закон, принятый меджлисом, если он не соответствует нормам ислама. После введения Конституции продолжилась интенсивная исламизация всех сторон жизни страны, в том числе в полном объеме были восстановлены шариатские нормы морали и шариатские суды.

В феврале 1980 г. 78-летний Хомейни перенес первый инфаркт. После двухмесячного лечения в Тегеранской кардиологической клинике он поселился в особняке в северном пригороде иранской столицы Джамаран. Несмотря на преклонный возраст и пошатнувшееся здоровье, он продолжал крепко удерживать в своих руках все рычаги власти. От внутренних проблем внимание Хомейни вскоре было отвлечено внешними — в сентябре 1981 г. началась разрушительная и чрезвычайно кровопролитная ирано-иракская война (по различным подсчетам, иранцы потеряли в ней от 500 тысяч до 1 миллиона человек убитыми и ранеными). Для Хомейни, который определил этот конфликт как «священную войну между исламом и богохульством», он стал новым фактором национального сплочения.

В одном из выступлений он открыто заявил: «Мы должны благодарить Аллаха за эту войну, которая объединяет нас». Начало войны было очень неудачным для Ирана, армия которого по всем параметрам, и численно и качественно, уступала иракской.

Но зато на стороне иранцев был небывалый революционный и религиозный подъем.

Охваченные воодушевлением, они толпами шли на пулеметы и танки иракской регулярной армии, гибли тысячами, но сумели остановить иракское наступление и освободить все захваченные врагом территории. После этого в течение восьми лет продолжалась позиционная война. Перемирие было заключено только в августе 1988 г. незадолго до смерти имама, который перенес в этом году два новых инфаркта.

Умер он 13 июня 1989 г.

Можно без преувеличение сказать, что Хомейни был одной из крупнейших политических и религиозных фигур прошедшего XX в. Значение его далеко выходит за границы Ирана (народ которого продолжает следовать обозначенным Хомейни курсом и сохраняет о нем благоговейную память). Уже через несколько лет после смерти имама выдвинутые им идеи исламского правления получили распространение во многих исламских странах и привели к резкому подъему исламского движения во всем мире.

Сам Хомейни, несокрушимо веривший в торжество исламских идеалов и утверждавший, что ислам есть единственная достойная альтернатива порочному пути западной цивилизации, писал незадолго до смерти: «Мое завещание народам исламских стран заключается в следующем: не ждите, чтобы вам помогли извне для достижения цели, то есть ислама, и воплощения исламских предписаний. Вы сами должны восстать во имя этой жизненно важной идеи, которая воплотит в реальность свободу и независимость… Не позорно ли для мусульманского мира, имея столько человеческих, материальных и нравственных ресурсов, при наличии такой развитой идеологии и божественной поддержки, находиться под гнетом нескольких деспотических держав, морских пиратов и разбойников века?»

КАТОЛИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ И ПРЕДТЕЧИ РЕФОРМАЦИИ

Св. Гильдебранд (папа Григорий VII)



Десятый век от Рождества Христова представляет собой одну из самых мрачных страниц в истории западной церкви: разнузданность, разврат, преступления и повальное невежество были тогда заурядными явлениями среди духовенства. Пастыри хвалились друг перед другом своими собаками, соколами, быстрыми скакунами, красивыми любовницами, думали только о вкусной еде, прекрасных винах и других житейских прелестях. Едва умея читать, но совершенно не понимая прочитанного, они нисколько не заботились о духовных нуждах прихожан, развращая их своим пагубным примером. Нередко они имели детей от своих духовных дочерей, водили в бой воинов, обагряя руки кровью, играли в кости, охотились, пьянствовали и беспутствовали. Монахи не представляли исключения: они бродили по городам и селам, не придавая никакого значения своим обетам. Но верх безобразий творился в Риме: здесь одно время знатные, замечательно красивые, но неслыханно распутные женщины возводили на папский престол своих любовников, сыновей, прижитых в разврате, и родственников, потакавших их не знавшему удержу разгулу.

Один из таких пап, Иоанн XII (955–963), превратил Латеран в настоящий вертеп; он завел целый гарем и не останавливался даже перед кровосмешением. Кощунство его не знало границ, он посвящал в епископы мальчиков, и эти церковные обряды производил в лошадиных стойлах; во время попоек пил «за здоровье дьявола»; играя в кости, взывал о помощи к Юпитеру, Венере и другим языческим богам, любовницам дарил церковные сосуды; богомолок бесчестил у самой гробницы апостолов; лиц, чем-либо вызвавших его неудовольствие, оскоплял или выкалывал им глаза. Он охотился, дрался, поджигал, убивал, нарушал клятвы, но никогда не крестился и не посещал богослужений.

Впрочем, наряду с печальными признаками разложения и упадка заметно было кое-где новое течение. Там и сям появлялись обители со строгим уставом, раздавались вдохновенные проповеди против господства грубой силы и зла в мире. С течением времени эти обители приобрели столько последователей, что в их стенах окрепла мысль об общем преобразовании погрязшего в грехах человечества и возвращении церкви к первоначальной простоте и чистоте. Во главе этого движения встали иноки основанного в 910 году Клюний-ского монастыря. Ими же была выработана программа реформ. Прежде всего клюнийцы требовали ввести запрет на браки духовенства и уничтожения симонии (продажи церковных должностей) — в этих двух явлениях они усматривали корень зла, разъедавшего церковь и общество. «Пастырь должен стоять выше паствы, — говорили они, — а живя в браке, он всенародно признается, что и его обуревают греховные страсти и желания; устами, на которых не остыли жгучие лобзания, он взывает к Богу, проповедует целомудрие и воздержание; руками, оскверненными сладострастными прикосновениями к женским прелестям, совершает таинства, раздает благословения». Строгие отшельники не могли примириться с подобным положением вещей. Не менее жестко выступали они против заклейменной апостолами симонии, которая делала церковные должности достоянием недостойных лиц, стремившихся только к возврату затраченного и скорой наживе.

Но для осуществления такого исполинского замысла, как полное преобразование христианской Европы, сил одного монашеского братства, конечно, было недостаточно. Одно время казалось, что искоренению пороков церкви поможет светская власть. Действительно, император Оттон I, откликнувшись на зов своих сторонников, низложил в 963 г. преступного Иоанна XII и взял у римских вельмож и духовенства присягу, что они не будут избирать нового папу без согласия императора. Таким образом, он фактически принял на себя роль повелителя всей западной церкви. Господству порочной римской камарильи, навязывавшей на протяжении полутора веков всему западному миру своих недостойных первосвященников, был положен если не конец, то некоторый предел. С этого времени дело церковных преобразований хотя и медленно, но стало продвигаться вперед. Однако император находился далеко от Италии, за Альпами, и не мог постоянно заниматься тамошними делами. Между тем стоило ему хоть на мгновение упустить из виду Рим, как там опять повторялись ужасные времена Иоанна XII.

Новый путь к искоренению этого зла был указан Гильдебрандом — знаменитым папой Григорием VII, выдвинувшим на первый план идею бесконечного превосходства духовной власти над светской. Идея эта уже давно носилась в воздухе, но никто до Григория не попытался сделать ее краеугольным камнем всего мирового порядка, всех земных отношений. Его правление стало переломным моментом в истории западной церкви и на несколько столетий определило направление политики римской курии.

Усилиями Гильдебранда папство было вознесено на невиданную ранее высоту. Сам он между тем происходил из низов тогдашнего общества. Предполагают, что будущий папа родился между 1015 и 1020 гг. (точная дата неизвестна) в местечке Равоак Соанского округа на границе с Тосканой. Отец его был простым поселянином по имени Боницо; имя матери Гильдебранда неизвестно. Позже папа не любил вспоминать о своих родителях, и в его огромной переписке нет о них ни одного слова. Своим отцом он часто называл апостола Петра, а матерью — святую римскую церковь. В каком-то смысле так оно и было, ибо всем, что он имел, Гильдебранд был обязан церкви и престолу св. Петра. Семью он оставил еще в раннем детстве — его дядя по матери был аббатом монастыря Св. Марии, расположенного в Риме на Авентинском холме; к нему и отправили Гильдебранда на воспитание. Монастырь имел тесные связи со знаменитым Клюни и служил одним из важнейших очагов просвещения и преобразовательного движения. В воспитывавшихся здесь молодых питомцах развивали самообуздание, стремление к созерцательной жизни и мистицизм. Все эти качества ярко проявились в характере Гильдебранда, сочетаясь с другими душевными свойствами — восприимчивостью, страстностью и крайней набожностью. В обители получали образование дети многих знатных вельмож. С некоторыми из них Гильдебранд еще в детстве завязал близкие, дружественные отношения, что помогло ему позже, в самом начале церковной карьеры, сразу занять достаточно высокое положение.

На папском престоле в те годы находился Бенедикт IX (1033–1046), возведенный на него путем подкупа и насилий в десятилетнем возрасте. Не довольствуясь доходами наместника апостолов, Бенедикт вовсю торговал церковными должностями и не гнушался даже разбоем: с шайкой сорванцов из римской молодежи он грабил на больших дорогах богомольцев, шедших на поклонение в Рим. В 1045 г., собираясь жениться, он продал свой понтификат за 1500 фунтов серебра другу Гильдебранда, Грациану, принявшему имя Григория VI. Новый папа назначил Гильдебранда своим капелланом и с его помощью попробовал приступить к преобразованиям. Однако из этого ничего не вышло. Сначала Григорию VI пришлось делить престол с другим папой — Сильвестром III. Затем Бенедикт раскаялся в своем поступке и также объявил себя папой. Конец непристойному препирательству трех первосвященников положил в 1046 г. император Генрих III, который низложил их всех и возвел на папский престол бамбергского епископа Свидгера, принявшего имя Климента II (1046–1047). Тот короновал Генриха императорской короной.

Возвращаясь в Германию, император забрал с собой из Рима вместе с бывшим папой Григорием VI также монаха Гильдебранда, в котором за внешней невзрачностью разглядел проницательный ум и железную волю. В 1048 г Григорий VI умер, и Гильдебранд выпросил у императора позволение вернуться в Клюни. Там он погрузился в аскетическую, созерцательную жизнь, проводя дни в молитвах и беседах со старцами. А между тем в Риме один за другим умирали папы, назначаемые Генрихом; ходили слухи, что Бенедикт ядом устраняет своих преемников, и немецкие епископы стали отклонять от себя опасную честь После долгих уговоров епископ тульский Бруно принял папский сан, но потребовал, чтобы назначение было одобрено римским клиром и народом, а в спутники ему дали Гильдебранда, чьи блестящие способности при дворе он успел оценить. В одеждах кающихся, во власяницах, с босыми ногами и посыпанными пеплом головами Бруно и Гильдебранд вошли в Рим под восторженные крики населения. Римляне были польщены их смирением и немедленно провозгласили Бруно папой под именем Льва IX (1049–1054). Гильдебранд занял при нем высокое положение — возведенный в сан иподьякона, он получил в управление обширные церковные имения. Часто он замещал папу, когда тот покидал Рим для разъездов по Европе.

Когда в 1054 г. Лев IX умер, Гильдебранду предложили занять папский престол, но он отказался в пользу епископа Гебгарда, самого могущественного лица в германской империи после Генриха. Новый папа получил имя Виктора II (1055–1057).

При нем Гильдебранд не играл руководящей роли, а был отправлен в качестве легата во Францию, где за симонию низложил многих епископов и отлучил от церкви за брачную жизнь многих священнослужителей. Во время этой поездки произошел случай, показавший его большое духовное могущество. Один епископ подкупил свидетелей и дерзко отрицал свою вину. Гильдебранд предложил ему произнести во всеуслышание. «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу». На середине фразы епископ запнулся под испытующим взором Гильдебранда, пал ниц и раскаялся в своей вине. Сторонники преобразований усмотрели в этом случае чудо, а Гильдебранд приобрел славу человека богоугодного.

Тем временем умер Генрих III, а вскоре за ним и папа Виктор II. В Риме началась борьба партий, в результате которой папами последовательно были Стефан IX (1057–1058) и Бенедикт X (1058–1059). Последнего избрали против воли Гильдебранда. Он не признал выборы и предложил в папы флорентийского епископа Гебгарда.

Германское правительство поддержало эту кандидатуру, и Гебгард стал папой под именем Николая II (1059–1061). Затем последовало кровавое столкновение между партиями, в котором Гильдебранд впервые проявил свои способности государственного деятеля. Он начал борьбу с того, что предал Бенедикта и его сторонников анафеме. Зная слабость римлян к золоту, он потратил значительное количество денег на подкуп нужных людей и, возбудив в Риме междоусобицу, занял город. Для окончательной победы Гильдебранду нужны были войска, за которыми он отправился в Южную Италию к норманнам, до этого всегда враждовавших с Римом. Сняв наложенное на них прежними папами отлучение и признав вассальные права норманнских герцогов на княжество Капуанское, Апулию, Калабрию и Сицилию (все эти земли уже принадлежали им по праву завоевания), Гильдебранд получил необходимое ему войско. Окруженный со всех сторон, Бенедикт вынужден был сдаться. На специально созванном соборе, заливаясь горькими слезами, он принес покаяние и был низложен.

Когда, спустя короткое время, Николай умер, Гильдебранд, при поддержке норманнов, объявил папой Ансельма, епископа луккского, который взошел на престо под именем Александра II (1061–1073). Это избрание произошло вопреки желаниям матери малолетнего императора Генриха IV, Агнессы, заправлявшей тогда всеми делами. Агнесса не признала Александра II и назначила новым первосвященником Кадала, епископа пармского (это был антипапа Гонорий II). Вновь разгорелась смута, потекла кровь и полилось золото. Гильдебранд, верхом на коне, лично водил ратников на врага и сумел защитить своего ставленника. Вскоре в Германии произошел переворот, в результате которого к власти пришел епископ Аннон, а Агнесса была отстранена. Аннон из своекорыстных целей покровительствовал Гильдебранду и низложил Гонория. То была важная победа римской курии, освободившейся таким образом из-под многолетней опеки империи. Кроме норманнов (чье поведение всегда было двуличным) Гильдебранд нашел в Италии верную союзницу в лице тосканской маркграфини Беатрисы и ее дочери Матильды — умнейшей и одареннейшей женщины той эпохи.

Так неустанным, кропотливым трудом Гильдебранд подготовил почву для своего собственного возвышения. Папа Александр скончался 21 апреля 1073 г. Гильдебранд предвидел его смерть и заранее принял меры для того, чтобы самому занять папский престол. Чтобы обойти соперников, он воспользовался не совсем честными способами и содействием сомнительных личностей. Со стороны духовенства его кандидатуру поддержал (очевидно, не бескорыстно) кардинал Гуго Белый, славившийся, по словам хрониста, «косыми глазами и кривыми делами». Поддержку римских баронов Гильдебранд получил, подкупив их вождя Ценция, который также был готов на все ради денег. Во всем повиновался ему и блюститель императорских интересов в Италии епископ Григорий Верчельский, отлученный еще Львом X за преступную связь со своей родственницей. Главного своего соперника на папский престол пармского клирика Виберта Гильдебранд удалил из Рима, посодействовав ему в получении важного сана епископа равеннского. Всю ночь после смерти Александра люди Гильдебранда работали не покладая рук. К утру собранная ими громадная толпа клириков и горожан ворвалась в церковь Спасителя, где у тела Александра находился Гильдебранд, подхватила его и повлекла в собор Св. Петра. Тут он, как бы по единогласной воле римлян, был возведен на апостольский престол. Новый папа принял имя Григория VII, под которым и вошел в историю.

И светские и духовные правители Европы вскоре почувствовали тяжелую руку нового папы. Его взгляды и притязания отчасти были известны уже прежде. Теперь он постарался обозначить их со всей определенностью. В изданном Григорием «кратком своде прав и преимуществ римского первосвященника» о значение папской власти и ее месте в христианском мире говорилось буквально следующее: «Сам Царь славы поставил апостола Петра, а стало быть, и его наместника, главою царств мира. Папа так превосходит императора, как солнце превосходит луну, а потому власть апостольского трона много выше могущества королевского престола. Папа — наместник Божий, судом которого разбираются светские и духовные дела. Он связывает и разрешает, где хочет и кого хочет, так как даст Богу отчет за все прегрешения людские… Церковь всюду, где есть верующие во Христа, и все отдельные церкви входят как члены в состав общей матери, церкви римской: ей подчиняются короли, князья и все светские владетели, равно как архиепископы, епископы и аббаты. Как глава римской церкви папа может низлагать и духовных и светских сановников, недостойных, по его мнению, занимаемых ими санов… Римская церковь основана самим Богом. Один только римский первосвященник имеет право называться вселенским… Он один может употреблять императорские регалии. Он имеет право освобождать подданных от присяги лицам, запятнавшим себя несправедливостью. Все князья целуют ноги папы… Ему можно низлагать императоров… Никто не смеет порицать его приговоров. Он неподсуден никому, кроме Бога… Римская церковь никогда не ошибается… Нельзя считать католиком того, кто не согласен с римской церковью…» До Григория VII ни один папа с такой поразительной откровенностью не высказывал столь непомерных притязаний.

Первые удары новый папа направил на симонию и брачную жизнь духовенства, требуя их искоренения во всей церкви. На первом же созванном им Римском соборе 10 марта 1074 г. было объявлено о лишении мест и санов «виновных» пастырей, а мирянам под страхом вечных мук запрещалось посещать богослужения, совершаемые непокорными, «чтоб нежелающие исправиться из любви к Богу и уважения святости своего сана — исправились в силу народных порицаний и стыда перед прихожанами». Если борьба с симонией вызывала сочувствие, то требование безбрачия повсеместно встретило стойкое сопротивление. На Парижском соборе епископы, аббаты и клирики отказались повиноваться приказаниям папы — ввиду их непригодности и невыполнимости. То же было в Руане, Пуатье, на Винчестерском соборе в Англии и Эрфуртском и Майнцском в Германии. Папа вынужден был снова обратиться к совести мирян. Легаты апостольского трона и толпы бродячих монахов наводнили Европу. Они проповедовали, что благословение женатых священников равносильно проклятию, а совершаемые ими таинства ведут к вечной гибели. Страсти мирян, подогреваемые посланцами папы, больше не сдерживались должным уважением к священническому сану: клириков насильно разлучали с женами, лишали средств существования и калечили самым варварским образом. В некоторых местностях духовенство, тесно связанное со знатью, отвечало насилием на насилие, но постепенно Рим одолевал. В этом вопросе папа Григорий VII действовал сообразно религиозному настроению времени и миряне сочувствовали его начинаниям.

Следующим шагом Григория стала борьба против инвеституры духовных сановников мирянами. Речь шла о древнем порядке введения в права владения леном духовного лица, который становился таким образом как бы вассалом светского государя и должен был нести в его пользу оговоренные повинности. Этой мерой светская власть оставляла за собой верховные права на земельное имущество, подаренное в разное время церкви и занимавшее в общей сложности треть земель Запада. Помимо того, что инвеститура формально ставила государство выше церкви, она была ненавистна Григорию тем, что давала много поводов для симонии (особенно в Германии и Ломбардии, где императоры самовластно назначали епископов, имея от этого немалый доход).

Римский собор 1075 г. запретил инвеституру, предоставив только папе право назначать всех епископов. По мнению Григория, светские князья не имели никаких прав на земли, которые так или иначе, с большими или меньшими натяжками, можно было назвать землями св. Петра. «Что раз, по божьей воле и закону справедливости, — писал он, — поступило во владение церкви, пока будет существовать, не может быть отторгнуто от нее».

Это притязание в наибольшей степени задевало императора, ибо вся власть его покоилась на верховных правах над церковными землями и на союзе с епископами, которых он назначал. Столкновение Григория VII и Генриха IV было неизбежным, однако поводом для этого послужили не германские, а итальянские события.

Миланцы, находившиеся в натянутых отношениях с папой, обратились к Генриху с просьбой дать им архиепископа. Император отправил к ним клирика Тидальда, выразив тем самым полное пренебрежение к запрещению светской инвеституры и не обратив внимания на то, что Григорий уже назначил на это место своего ставленника Атто. Вдобавок, еще до Тидальда, Генрих отдал миланскую инвеституру герцогу Готфриду. Таким образом в Милане оказалось сразу три архиепископа. Папа вышел из себя, разразился гневными посланиями и поспешил отомстить вмешательством в германские дела. Жалобы саксонских епископов на произвол императора показали Григорию, что в Германии у него есть союзники. И он решил вступить в открытую борьбу. В начале 1076 г. он отправил в Гослар своих легатов и велел Генриху в ближайший пост явиться в Рим на собор и оправдаться в преступлениях, приписываемых ему. В случае неповиновения папа грозил предать его апостольскому проклятью и отлучить от церкви. Генрих был несказанно оскорблен как самим письмом, так и его властным тоном. Верный заветам старины, он принял брошенный вызов и отдал приказ немецким епископам собраться к 24 января в Вормсе, чтобы сообща положить конец немерным притязаниям того, кто величал себя «рабом рабов Божьих».

Известие о ссоре с императором воодушевило итальянских врагов папы, во главе которых стоял уже упоминавшийся барон Ценций. В сочельник, когда Григорий отправился по обычаю совершать всенощное богослужение в церковь Св. Марии на окраине города, туда ворвалась толпа вооруженных людей. С папы сорвали ризы, нанесли удар по голове и за волосы вытащили из храма. Ценций запер Григория в своей башне и стал требовать от него богатых поместий и возвращения своего родового замка Св. Ангела. Но ни оскорбления, ни копья, направленные в грудь, не сломили презрительного спокойствия папы. Между тем по городу разнеслась весть об ужасном покушении: тишину ночи прорезал гул набата. На рассвете с криками горожане бросились на штурм баронской башни. Роли переменились — теперь уже Ценций припал к ногам Григория, моля о пощаде. Папа с величием заявил, что прощает свою личную обиду, но оскорбление святыни необходимо искупить покаянием и путешествием в Иерусалим. Освободив папу, римляне с громким ликованием понесли его на руках в ту же церковь Св. Марии, где он и закончил богослужение. Барон Ценций за это время успел скрыться, а все его имущество папа объявил церковной собственностью. Римляне увидели в происшедшем руку Божью — положение Григория в городе значительно укрепилось.

Между тем император собрал в Вормсе собор немецких епископов и с легкомысленной поспешностью приказал им отлучить своего противника от церкви. Собор ломбардских епископов, собравшийся вскоре в Пьяченце, подтвердил вормское постановление и объявил, что Ломбардия не будет признавать Григория папой. Но собравшийся в конце февраля большой и представительный собор епископов в Риме выразил Григорию полную поддержку. Епископы едва не растерзали пармского священника Роланда, который осмелился объявить волю императора о низложении папы. После этого Григорий предал анафеме самого Генриха.

Отлучение императора от церкви было потрясающим, неслыханным событием и произвело огромное впечатление на современников. Генрих узнал о нем в Утрехте, где он праздновал Пасху. В раздражении он решил противопоставить папскому отлучению формальный акт о низложении Григория, по его требованию собор епископов в Павии объявил папу низложенным. Но Генриху хотелось, чтобы низложение было с такой же торжественностью провозглашено в Германии. Он велел немецким епископам съехаться на Троицу в Вормс, не сомневаясь, что дело будет легко доведено до конца. Но тут его ждало первое большое разочарование: к назначенному сроку собралось так мало епископов, что не было никакой возможности открыть собор. Генрих встревожился, велел отложить собор до Петрова дня и рассудил перенести его в Майнц. Он сам разослал епископам приглашения, написанные уже в форме просьбы, а не приказа. Папские легаты тем временем тоже разъезжали по стране и употребляли все средства для того, чтобы склонить на сторону Григория немецких князей. Усилия их не остались бесплодными.

Могущественные герцоги Рудольф Швабский, Вельф Баварский и Бертольд Церингенский вошли в соглашение с архиепископом Зальцбургским и епископами Вюрцбургским и Пассаусским и уклонились от всяких сношений с королем. Еще большего успеха папская пропаганда добилась в Саксонии — тамошние жители взялись за оружие, прогнали королевских сборщиков налогов, разорили имения его приверженцев и овладели королевскими замками.

Генрих с ужасом увидел, что власть ускользает из его рук. Измена присяге была освещена папой, вменена в обязанность, и прежние приверженцы покидали его. В июне на съезде в Майнце не было никого из южногерманских и саксонских князей, а те, кто приехали, повинуясь зову короля, оказались в растерянности. Было ясно, что большинство их скоро тоже его покинет. Генрих собрал, сколько мог, солдат и пошел против саксонцев, но они поднялись на него так единодушно, что он принужден был бежать в Богемию. Тем временем князья и епископы папской партии съехались на съезд в Ульме и решили, что обстоятельства требуют избрания нового короля. Они разослали приглашения всем остальным князьям и епископам, предложив им 16 октября собраться в Трибуре «для восстановления мира в церкви и государстве». Большинство приглашенных приехало в Трибур, и авторитет этого съезда был гораздо выше тех, какие удавалось собирать королю. Семь дней депутаты спорили о том, каким способом спасти государство от погибели. Генрих, находившийся в это время в Оппенгейме, на другом берегу Рейна, совершенно оробел. Он видел, что его покидают даже те люди, которых он осыпал милостями и считал своими верными приверженцами Он совершенно пал духом, отбросил прежнее высокомерие и каждый день посылал в Трибур своих уполномоченных, обещая исправиться. После долгих дебатов было принято решение обратиться к папе с просьбой, чтобы в феврале следующего года он приехал в Аугсбург и лично разобрал дело Генриха; и потом, если в течение года с него не будет снято церковное проклятие, немедленно приступить к выборам нового государя. Генрих тем временем должен был жить в Шпейере как частное лицо, в совершенном удалении от государственных дел.

Генрих принял все эти условия, сложил с себя королевские регалии и поселился в Шпейре. Однако, опасаясь весьма вероятного торжества своих врагов на соборе в Аугсбурге, он решил не дожидаться папского суда, а самому ехать в Италию. В январе 1077 г. он отправился в путь в сопровождении только жены и одного немецкого дворянина, сохранившего ему верность. С ним не было ни денег, ни дорожных запасов, так что иногда императору приходилось просить милостыню. В это самое время папа ехал в Германию на Аугсбургский съезд для суда над Генрихом; но тут узнал о внезапном прибытии императора в Италию и свернул с дороги в укрепленный замок Каноссу, принадлежавший тосканской маркграфине Матильде.

Генрих также обратился к ней с просьбой о заступничестве перед папой. Григорий сначала отвергал все предложения императора и говорил, что дело должно решиться на предстоящем съезде. Наконец он уступил просьбам и согласился впустить Генриха в замок. В покаянной власянице босой император вошел в ворота окруженного тройной стеной замка. Ему дозволили пройти только во внутренний двор, но одному, без провожатых. Стояли жестокие морозы, но это не смягчило Григория. Он заставил Генриха трое суток подряд подолгу стоять у ворот замка, но каждый раз отказывался принимать его. Все обитатели Каноссы жалели несчастного. Маркграфиня Матильда обливалась слезами, и по ее ходатайству Генриха, наконец, впустили. На четвертый день вместе с несколькими другими отлученными императора ввели в зал, где находился папа, окруженный кардиналами и друзьями. Генрих вместе с другими бросился на колени и, проливая слезы, покаялся в грехах. Наконец Григорий поднял его, снял отлучение и допустил в церковь, где сам совершал литургию.

После этого Генрих со стыдом и досадою оставил Каноссу. Итальянцы тотчас заметили перемену в его настроении и в отношении к папе; старые приверженцы императорской власти, из которых многие до сих пор находились под церковным проклятьем, мало-помалу стали собираться к нему и побудили его провести зиму в Италии. Генрих, наделенный от природы дальновидностью, скоро заметил, что нигде основания папской власти не были так шатки, как в этой стране раздоров, и пришел к убеждению, что с помощью денег, обещаний и коварства здесь можно приобрести множество приверженцев и успешно бороться с папой. В душе его страх перед Григорием уступил место прежней решимости, и с этих пор началась борьба, которую он вел мечом и словом до самой смерти.

Тем временем враждебные Генриху князья обвинили его в нарушении данной клятвы. В марте 1077 г они собрались на съезде в Форшгейме, объявили Генриха низложенным и выбрали императором герцога Швабского Рудольфа. Но не все прежние противники Генриха поддержали этот выбор. Верность старому императору сохранили многие города, а также духовенство, опасавшееся властолюбия Григория. Немецкое национальное чувство вообще было оскорблено тем унижением, которому подвергся в Каноссе их государь. К тому же отречение с Генриха было снято, и он мог требовать от вассалов прежней покорности. Весной он вернулся в Германию.

Отовсюду к Генриху съезжались епископы и князья, уверяя его в своей преданности.

Началась упорная война с мятежниками. Григорий во время германских междоусобий старался сохранять нейтралитет, хотя всей душой сочувствовал Рудольфу. В 1080 г. произошло ожесточенное сражение в Тюрингии, близ деревни Флархгейм.

Общий исход его был неудачен для императора, и противники его торжествовали победу. Узнав о флархгеймской победе, Григорий отбросил всякие колебания и объявил, что считает Рудольфа единственным законным правителем Германии. В Риме как раз проходил церковный собор, и на одном из заседаний папа вновь объявил Генриха отлученным от церкви и лишенным королевского сана.

Однако, это второе отлучение не произвело уже того впечатления, какое имело первое. Генрих узнал о папском проклятии в Бамберге, где он праздновал Пасху.

Князья, съехавшиеся к нему на праздник, тотчас единогласно объявили, что перестают признавать Григория папой. В конце мая Генрих собрал в Майнце собор немецких епископов, объявивший папу низложенным. К ним присоединился Бриксенский собор итальянских прелатов. В июне был избран папою архиепископ равеннский Виберт, принявший имя Климента III. Рудольф, в свою очередь, был отлучен от церкви и предан проклятью. В октябре того же года в сражении у Эльстера этот претендент в императоры был смертельно ранен (ему отрубили правую руку, ту самую, которой он когда-то присягал своему государю). Воодушевленный его смертью Генрих в марте 1081 г. оставил вместо себя в Германии Фридриха Гогенштауфена, а сам отправился с войском в Италию. Вся Ломбардия, давно уже враждовавшая с Григорием, приняла его сторону. В Тоскане у него также нашлось много сторонников, недовольных властным правлением Матильды. Лукка, Пиза и Сиена открыли перед Генрихом ворота. Около Троицы немецкое войско подошло к Риму и 21 мая раскинуло свой стан на Нероновом поле близ Ватикана. Римляне остались верны папе. На помощь Григорию подошли войска из Тосканы и норманны из Южной Италии.

Натолкнувшись на упорное сопротивление, Генрих отправился опустошать владения Матильды. Зиму он провел в Равенне, а весной 1082 г. во второй раз подошел к Риму. Все попытки взять штурмом город были отбиты. Началась долгая осада Генрих понимал, что ему выгоднее помириться с папой, чем злоупотреблять своим успехом.

Поэтому он проявил в своих требованиях умеренность и просил только, чтобы Григорий снял с него отлучение и короновал императорской короной. Решение всех спорных вопросов он соглашался передать церковному собору. Многим сторонникам папы казалось, что такой исход борьбы не уронит папского величия. Говорят, что они на коленях умоляли его примириться с императором. Но Григорий требовал, чтобы Генрих, согласно церковному постановлению, сложил с себя королевский сан.

Непреклонность папы стала наконец раздражать римлян. Они вступили с императором в тайные переговоры и открыли перед ним ворота. Народ с ликованием приветствовал вступление Генриха в город, ожидая скоро окончания тяжелой войны. Однако, Григорий укрылся в неприступном замке Св. Ангела и отказывался идти на какие бы то ни было уступки. Исчерпав все средства переубедить его, император созвал 21 марта 1084 г. духовных и светских сановников своего войска в собор Св. Петра.

Собрание объявило Григория низложенным и признало папой Климента III. Через десять дней новый папа торжественно короновал Генриха императорской короной.

Затем Генрих начал осаду замка Св. Ангела, но, узнав, что норманнский герцог Роберт Гискар спешит с большим войском на помощь папе, он в мае ушел из Рима.

После этого норманны заняли Вечный город, и жителям пришлось жестоко поплатиться за свое отступничество Рим испытал все ужасы варварского нашествия множество зданий было разрушено и сожжено, бесчисленное количество граждан перебито. Грубые шайки наемников устроили настоящую охоту на женщин и девушек, и в то время, когда они служили потехой для победителей, их отцы, мужья и братья гибли в жестоких мучениях. Тысячи римлян были проданы в рабство сарацинским купцам Григорий в полном бессилии наблюдал за разгромом своей столицы. На каждом шагу его преследовали проклятия. Понятно, что после этого папа не мог оставаться в Риме, ибо от мести жителей его спасали только норманнские копья. Как жалкий беглец Григорий последовал за Робертом и поселился в Салерно. В Риме утвердился Климент. Потрясение от этих событий оказалось слишком сильным для Григория.

Физические силы его были подорваны быстро прогрессирующим недугом, но дух до самого конца оставался непреклонным. Перед смертью он снял свое отлучение со всех своих врагов, исключая Генриха и Климента. Умер Григорий 25 мая 1085 г Последними его словами были: «Я любил справедливость и ненавидел неправду, и за это умираю в изгнании».

Джон Уиклиф



Папа Григорий VII не смог достичь цели, указанной в его «кратком своде прав и преимуществ римского первосвященника». Но он сумел сделать первые, самые трудные шаги по направлению к ней. Умирая, Григорий оставил своим преемникам один завет — продолжать его дело и добиваться ради спасения человечества господства над миром.

Наследовавшие ему папы упорно строили здание вселенской теократии, постепенно подчиняя себе светскую власть. Наконец, в начале XIII в родственный Григорию VII гений — папа Иннокентий III — завершил их труд. Некоторые монархи Европы признали над собой власть римского первосвященника, а другие если не на словах, то на деле вынуждены были подчиняться ей. Казалось, что идеалы Григория осуществились — папа повелевал королями и железной рукой пас народы. Престол св. Петра поднялся над тронами светских государей. Но это торжество церкви продолжалось совсем не долго. Недовольство духовной и политической тиранией Рима стало проникать во все уголки Европы. Брожение охватило прежде всего университетские круги. Именно здесь, еще задолго до начала Реформации, были выкованы те идеи, которые, постепенно овладевая обществом, сокрушили в конце концов папскую теократию. Начало этой борьбе было положено преподавателем Оксфордского университета, великим английским мыслителем и теологом Джоном Уиклифом.

О первой половине жизни Уиклифа нам известно очень мало. Считается, что он родился около 1320 г в деревне Ипресуол, в Йоркшире (в окрестностях Ричмонда), в семье небогатого джентльмена Роджера Уиклифа. Обстановка глухого английского севера с мрачным ландшафтом, с болотистыми, неплодородными землями, бедными крестьянами и небогатыми рыцарями несомненно повлияла на мироощущение молодого Уиклифа и его обостренный интерес к вопросам религии. Хотя, возможно, жизненный путь Джона в не меньшей степени был определен его положением в семье как младшего сына его с рождения готовили к духовной карьере. О детстве Уиклифа нам ничего неизвестно. Предполагают, что 16-летним юношей он поступил в Оксфордский университет, переживавший тогда пору расцвета. По обычаю того времени, его учение было очень долгим. Семь лет он должен был обучаться на младшем факультете — свободных искусств. Первые четыре года посвящались изучению грамматики, риторики и логики, после чего студенту присваивалась степень бакалавра искусств. Следующие три года отводились точным наукам — арифметике, геометрии и астрономии.

Прослушавшему весь курс и успешно сдавшему экзамены присваивалась степень магистра искусств. Только после этого Уиклиф мог приступить к изучению теологии.

При этом первые три года молодой ученый слушал лекции по Священному Писанию, следующие два года изучал «Сентенции» Петра Ломбардского. Сдав экзамен на степень бакалавра теологии, он затем два года штудировал схоластику. Когда Уиклифу исполнилось 30 лет, он был, видимо, допущен к чтению самостоятельных лекций, получил право произносить проповеди и стал принимать участие в богословских диспутах. Значительно позже — около 1372 г — ему была присвоена степень доктора теологии.

Вся жизнь Уиклифа была связана с Оксфордом. Известно, что он занимал несколько университетских и внеуниверситетских должностей. Между 1356 и 1360 гг. его избирали директором Баллиолевской коллегии. В 1361 г он получил от этой коллегии приход Филлингем в Линкольншире и провел там около двух лет. Но в 1363 г Уиклиф вернулся преподавать в университете. В 1368 г он обменял Филлингем на приход Лэдгарзгол в Бэкингемшире. Так как это место находилось на расстоянии всего 15 миль от Оксфорда, Уиклиф мог в дальнейшем совмещать обязанности приходского священника с научной деятельностью. В университете он занимал очень высокое или даже исключительное положение. Это объяснялось, с одной стороны, необыкновенной, можно сказать, европейской славой его сочинений, а с другой — тесными связями с английским королевским двором, который на протяжении многих лет оказывал Уиклифу поддержку (Вполне возможно, что он даже занимал должность придворного капеллана). Уиклиф был близким человеком Джона Гентского, герцога Ланкастерского, одного из сыновей короля Эдуарда III, который имел огромное влияние на дела государства.

В начале 1374 г распоряжением Эдуарда III Уиклиф стал настоятелем прихода Лэттеруорт в Лестерском графстве. С этих пор и до конца жизни его положение не менялось — он был настоятелем, читал лекции по богословию в Оксфорде, часто посещал Лондон и говорил здесь проповеди, которые были очень популярны и собирали толпы народа.

В том, что первый предтеча Реформации появился в Англии, нет ничего удивительного. Англия официально считалась папским леном с 1213 г, когда король Иоанн Безземельный признал папу Иннокентия III своим сеньором. С тех пор вся собственность английской церкви находилась в полном распоряжении папы. А она была не малой — английские прелаты владели огромными богатствами, их совокупный доход в три раза превышал доход английской короны.

Между тем финансовое положение страны в середине XIV в., в результате тяжелой Столетней войны и опустошительной эпидемии чумы, резко ухудшилось. Король и светские лорды, испытывавшие острую нужду в деньгах, с большим неудовольствием наблюдали за тем, как огромные суммы, минуя их, уходят из страны в Рим. К тому же папы, которым, несмотря на огромные богатства, также постоянно не хватало денег, несколько раз пробовали взыскать с английского короля, как своего вассала, дополнительные подати. Но эти попытки окончились полной неудачей — английский парламент отвечал на них резким отказом, а само обсуждение этого вопроса порождало в английском обществе сильное раздражение и антипатию к Риму.

При таком состоянии умов и началась литературная деятельность Уиклифа. Уже в ранних своих проповедях, произносимых им в стенах университета, он доказывал, что папа не имеет права взимать поборы с Англии; отстаивал права короля, доказывая превосходство светской власти над церковной, поднимал вопрос о секуляризации церковных владений. Результатом лекций, прочитанных Уиклифом в Оксфорде в 1374–1376 гг., стали два его трактата «О господстве Божьем» и «О господстве гражданском». В них был рассмотрен чрезвычайно злободневный в то время вопрос о границах власти церкви и государства, причем Уиклиф ни в одном пункте не был согласен с официальной папской доктриной. Природа власти, по его учению, имела следующий характер.

Богу, как Создателю, принадлежит все сущее. Однако, в силу Своей милости, Бог передает во временное держание, на условиях службы Ему, все, чем обладают люди Всякий человек является держателем по милости Божьей или «низшим должностным лицом Бога» — его слугой. Служба Богу состоит в «праведном поведении», которое определяется точным исполнением «Божьего закона», изложенного в Библии и обязательного для всех людей, какое бы положение в обществе они ни занимали. Если человек нарушает службу Богу, он впадает в смертный грех и, таким образом, лишается «милости» Бога и своего владения.

Поэтому каждый должен знать Библию, жить по ее заветам и подражать Христу, как своему господину и высшему идеалу. Отношения между Богом и человеком прямые и непосредственные. Каждый человек получает свою жизнь, имущество, общественное положение непосредственно от Бога. Священники напрасно приписывают себе какую-то особенную роль в этих отношениях — в их посредничестве нет никакой надобности и никаких особых преимуществ перед мирянами они не имеют. (Уиклиф находил вполне возможным представить такой общественный строй, где церковь вообще будет состоять из одних мирян.) Роль наместника Бога на земле, на которую претендуют папы, абсолютно ничем не обоснована.

Выдвинутые Уиклифом положения находились в противоречии со взглядами католических теологов, суть которых состояла в том, что Бог разделил власть на духовную и светскую, причем светскую подчинил духовной, так что светская власть передается ее носителям только при посредстве духовной — главной власти на земле. В противоположность им Уиклиф утверждал, что король получает свою власть непосредственно от Бога и является таким же истинным наместником Бога, как папа.

Королевская власть над людьми так же священна, как и власть церкви над духовными делами. Никакого смешения между ними быть не должно. Все сословия в обществе обязаны подчиняться королю, как викарию Бога. Духовенство, которое также является одним из сословий, наравне с другими находится в юрисдикции короля и потому не должно платить Римскому Папе никаких налогов. Ибо Папа Римский есть всего лишь духовный глава церкви, никаких прав светской власти по отношению к английскому духовенству он не имеет и не может иметь.

Оба трактата Уиклифа были с пониманием и сочувствием встречены в Англии, но зато вызвали сильное неудовольствие в Риме. В мае 1377 г. папа Григорий XI издал против Уиклифа несколько булл. В трех из них, адресованных архиепископу Кентерберийскому Сэдбери и епископу лондонскому Куртенэ, папа бросал упрек всем английским епископам, обвиняя их в нерадивости и небрежении перед лицом очевидной ереси Джона Уиклифа. Папа перечислил 18 ошибочных заключений и утверждений Уиклифа, взятых из его трактатов, и предлагал провести надлежащее расследование. Специальная булла, с требованием положить конец распространению теорий Уиклифа, была направлена в Оксфорд. Папское требование поставило иерархов английской церкви в затруднительное положение. К этому времени Уиклиф был настолько популярен, что осудить его не представлялось возможным. Его поддерживали королевский двор, парламент и лондонские бюргеры. Университетские теологи также приняли сторону своего коллеги и заявили, что не находят в трактатах Уиклифа ничего еретического. Наконец, спустя почти год после получения папских булл, в марте 1378 г. обвиняемый предстал перед судом Сэдбери и Куртенэ.

По рассмотрении дела, епископы вынесли формальный приговор: «Уиклиф не должен в дальнейшем пропагандировать свои доктрины в проповедях во избежание соблазна мирян». Никакого реального значения этот приговор не имел.

Публикация папских булл ускорила работу Уиклифа над трактатом «О церкви», сыгравшем в дальнейшем большую роль в истории Реформации. В этом сочинении он показал, что современная католическая церковь нуждается в глубоком преобразовании, потому что в настоящем своем виде совсем не такова, какой должна быть: она удалилась от первоначального установления и слова Христова и совершенно извратила то положение, в каком находилась в апостольское время. К работе «О церкви» примыкает написанный позже трактат «О папе» (1380). Здесь, сравнивая Христа с современным римским первосвященником, Уинклиф показал, что они буквально во всем противоположны друг другу. Действительно, Христос нес правду людям, принципы папы — ложь. Христос отказался от светской власти, а папа высказал непомерные требования о подчинении себе всех светских правителей.

Христос презрел золото, а у папы все идет на продажу. Христос послал своих учеников в мир, как ягнят в стадо волков, а папа живет в великолепном замке, построенном на деньги бедняков. Христос действовал во славу Господа, а папа ищет собственной славы. Таким образом, Уиклиф приходил к выводу, что папа есть настоящий Антихрист.

От вопросов взаимоотношения церкви и государства Уиклиф перешел к рассмотрению значения таинств. Около 1379 г. появилась его знаменитая работа «О евхаристии».

Здесь Уиклиф решительно разошелся с официальным католическим учением, по которому хлеб и вино, даваемые верующему во время причастия, по молитве священника (и только его!), в буквальном смысле превращаются в тело и кровь Христову (считалось, что, вкушая эти дары, верующий тем самым приобщается к Христовой жертве и спасается). Уиклиф выражал сомнение в возможности такого чуда и писал, что хлеб остается хлебом даже после произнесения всех сакраментальных слов во время мессы. Евхаристия, по его мнению, имеет не буквальный, а символический смысл и состоит в том, что через освящение хлеб делается как бы подобием пострадавшего Христа и служит напоминанием о Его муках. Этим отвергалось одно из важнейших преимуществ духовенства перед мирянами — тайна священства. Поскольку лицо, отправляющее богослужение, не совершает никаких действительных таинств, им, в принципе, может быть любой мирянин.

Свое особое мнение Уиклиф имел о Священном Писании. Выше отмечалось, что схоластики и мистики, помимо прямого смысла, находили в священных текстах скрытый аллегорический и мистический смысл, открывавшийся будто бы только посвященным. В противоположность им Уиклиф учил, что Священное Писание — это закон Божий, и, как всякий закон, он допускает лишь буквальное понимание. Еще в 1378 г. он опубликовал трактат «Об истинности Священного Писания», в котором решительно опровергал распространенное в то время мнение о том, что Библия имеет множество «темных» мест, не понятных простым верующим, что Слово Божие слишком высоко и свято для непосвященных. Уиклиф писал: Библия чрезвычайно ясна, ее истинность так очевидна, что ее без опасения можно передать в руки простого народа. Никаких особых знаний, кроме умения читать на своем родном языке, для этого не требуется. Священное Писание — есть общее достояние всех, оно открыто для каждого человека и дает все, что необходимо для спасения верующего.

Претензии католического духовенства на то, что только оно имеет необходимые познание для правильного толкования Библии — бездоказательны и самонадеянны.

Отвечая своим оппонентам, Уиклиф писал: «Если Слово Божие есть жизнь Вселенной и если каждое Слово Божие есть жизнь человеческой души, то как же смеет какой-нибудь враг Христов, перед лицом Бога, отнять его у нас, у христиан, и морочить людей голодом в заблуждении?»

За несколько лет до смерти Уиклиф приступил к полному переводу Библии с латыни на английский язык. Этот грандиозный труд был осуществлен им практически в одиночку, только начало Ветхого Завета перевел его ученик Николай Хорфорд.

Многие его последователи, откликнувшись на призыв Уиклифа, отправились проповедовать Закон Божий английскому народу на понятном ему языке. Эти проповедники получили прозвание «бедных священников». Им было поручено взять на себя дело, о котором давно забыла занятая мирскими заботами официальная церковь — наставлять народ в правде истинного евангелия. Часто «бедные священники» не имели ни сана, ни посвящения, ибо Уиклиф не усматривал в должности священников ничего, ставившего их выше простых смертных.

Идеи Уиклифа были очень популярны во всех слоях английского общества вплоть до начала 1380-х гг. Затем сильную тень на его репутацию бросило произошедшее в 1381 г. народное восстание под руководством Уота Тайлера. Известно, что религиозные проповедники из числа «бедных священников» сыграли в нем не последнюю роль. Один из главных вожаков восстания Джон Болл во время следствия заявил, что в течение двух лет был учеником Уиклифа и «от него научился ересям, которым учил других». После этого английская знать несколько охладела к учению Уиклифа (многие положения которого действительно могли быть истолкованы в радикальном духе). В мае 1382 г. новый архиепископ Кентерберийский Куртенэ, занявший место убитого во время восстания Сэдбери, созвал в Лондон для суда над Уиклифом видных английских прелатов. Они занялись рассмотрением сочинений Уиклифа и единодушно осудили десять положений его учения как еретические, а еще четырнадцать — как ошибочные. Сам Уиклиф, впрочем, на этом судилище не присутствовал, и даже имя его не было названо. Старика оставили в покое, но зато начали преследовать его учеников. Все они были отстранены от занимаемых в университете должностей и, чтобы вернуть их, должны были публично отречься от ереси.

Папа несколько раз пытался вызвать Уиклифа на суд в Рим, но тот отказывался, ссылаясь на свои недуги. Действительно, в 1382 и 1383 гг. он был частично парализован и последние годы провел прикованным к постели. Но даже в таком состоянии он продолжал неустанно работать — жажда деятельности не покидала его до самой смерти. Писать он не уже мог, и под его диктовку писали ученики. 28 декабря 1384 г. во время мессы у Джона Уиклифа случился новый удар, и три дня спустя он скончался. Констанский собор 1415 г. (осудивший на сожжение Яна Гуса) объявил учение Уиклифа еретическим. Все его труды подлежали сожжению. Спустя двенадцать лет враги добрались и до его останков — в 1427 г. тело Уиклифа выбросили из могилы, а память его предали проклятию.

Ян Гус