Женя сделала маленький шажок вперед. Дрожащими руками скинула платок. Король ахнул. Королева прикрыла рот.

Тишина в комнате была сравнима с той, что наступает после пушечного выстрела. Я заметила, как понимание отразилось на лице Николая. Он покосился на меня, сжав челюсть. Не то чтобы я ему солгала, но разницы особой нет.

– Что это? – пробормотал король.

– Это цена, которую она заплатила за мое спасение, – ответила я. – Цена за неповиновение Дарклингу.

Король нахмурился.

– Она – предательница короны. Я требую ее голову.

К моему удивлению, Женя обратилась к Николаю:

– Я приму наказание, если он примет свое.

Лицо короля побагровело. Может, у него случится сердечный приступ, и это сэкономит нам нервы?

– Ты будешь молчать в присутствии своих господ!

Женя задрала подбородок.

– Среди присутствующих нет моих господ.

Она ничуть не облегчала нам задачу, но мне все равно хотелось ей поаплодировать.

Королева поперхнулась.

– Если думаешь, что это…

Женя дрожала, но ее голос оставался твердым:

– Если его нельзя судить за ошибки как короля, пусть судят за ошибки как мужчину.

– Неблагодарная шлюха! – прошипел король.

– Довольно, – отчеканил Николай. – Замолчите все.

– Я – король Равки! Я не буду…

– Ты король без трона, – тихо заметил Николай. – И я со всем уважением прошу тебя придержать язык.

Король умолк, на его виске пульсировала вена.

Николай завел руки за спину.

– Женя Сафина, ты обвиняешься в измене и попытке убийства.

– Если бы я хотела, чтобы он умер, он бы был уже мертв.

Принц предупреждающе посмотрел на нее.

– Я не пыталась его убить, – не сдавалась она.

– Но ты что-то сделала с королем, что-то, от чего он, по словам придворных врачей, никогда не оправится. Что это было?

– Яд.

– Его наверняка смогли бы вычислить.

– Только не этот. Я сама его изобрела. Если пить маленькими дозами на протяжении долгого времени, симптомы почти не будут проявляться.

– Растительный алкалоид? – спросил Давид.

Женя кивнула.

– Когда он скапливается в организме жертвы и достигает определенного порога, органы начинают отказывать и дегенерация необратима. Этот яд не убийца. Он вор. Крадет годы жизни. И их уже никогда не вернуть.

Я почувствовала что-то вроде удовлетворения в ее голосе. То, что она описала, было не готовым ядом, а творением девушки, застрявшей где-то между корпориалом и фабрикатором. Девушки, которая проводила много времени в мастерской субстанциалов.

Королева покачала головой.

– Маленькими дозами на протяжении долгого времени? У нее не было доступа к нашей пище…

– Я отравила собственную кожу, – резко ответила Женя, – свои губы. Поэтому каждый раз, когда он ко мне прикасался… – она слегка передернулась и глянула на Давида. – Каждый раз, когда он целовал меня, то впускал болезнь в свое тело. – Она сжала кулаки. – Он сам навлек на себя беду.

– Но тогда яд подействовал бы и на тебя, – заметил Николай.

– Мне приходилось выводить его из кожи, затем исцелять ожоги от щелочи. Каждый раз. Но оно того стоило.

Николай потер верхнюю губу.

– Он принуждал тебя?

Женя кивнула. Челюсть принца заходила желваками.

– Отец? – спросил он. – Это правда?

– Она служанка, Николай. Мне не нужно ее ни к чему принуждать.

После долгой паузы Николай сказал:

– Женя Сафина, когда эта война закончится, ты предстанешь перед судом за государственную измену и за сговор с Дарклингом против короны.

Король расплылся в самодовольной ухмылке. Но его сын еще не закончил.

– Отец, ты болен. Ты служил этой стране и ее народу, но теперь пришло время уйти на заслуженный покой. Сегодня ты напишешь письмо об отречении.

Король недоуменно заморгал, его веки дрожали, словно он не мог до конца поверить услышанному.

– Я не стану делать ничего подоб…

– Ты напишешь письмо и завтра улетишь на «Зимородке». Я отвезу тебя в Ос Керво, где тебя в целости и сохранности пересадят на «Волка волн» и повезут через Истиноморе. Можешь отправиться в какое-нибудь теплое местечко, например в Южные Колонии.

– Колонии? – ахнула королева.

– У тебя будут все удобства. Ты окажешься вдали от сражений и вне досягаемости Дарклинга. И самое главное, ты будешь в безопасности.

– Я – король Равки! Эта… эта изменница, эта…

– Если останешься, я буду судить тебя за изнасилование.

Королева схватилась за сердце.

– Николай, ты же это не серьезно?

– Она находилась под твоей протекцией, мама.

– Она служанка!

– А ты – королева. Твои подчиненные тебе как дети. Все без исключений.

Король накинулся на Николая:

– Ты вышлешь меня из собственной страны за такое незначительное обвинение…

Тут Тамара нарушила свое молчание:

– Незначительное? А считалось бы оно незначительным, если бы она была дворянского рода?

Мал скрестил руки.

– Если бы она была дворянского рода, он бы ни за что не осмелился на такое.

– Это лучший выход из ситуации, – подытожил Николай.

– Это вовсе не выход! – рявкнул король. – Это трусость!

– Я не могу закрыть глаза на это преступление.

– У тебя нет ни права, ни власти. Кто ты такой, чтобы судить собственного короля?

Николай выпрямился.

– Это законы Равки, а не мои. Они не должны подстраиваться под звание или статус, – он заговорил более сдержанным тоном. – Ты сам знаешь, что это к лучшему. Твое здоровье ухудшается. Тебе нужен отдых, и ты слишком слаб, чтобы руководить нашей армией в войне против Дарклинга.

– Это мы еще посмотрим! – проревел король.

– Отец, – ласково произнес Николай, – люди за тобой не последуют.

Король прищурился.

– Василий стоил двух таких, как ты. Слабак, глупец, полный крестьянских сантиментов и крови!

Николай вздрогнул.

– Может, и так. Но ты напишешь это письмо и без возражений взойдешь на борт «Зимородка». Ты покинешь это место или предстанешь перед судом, и, если тебя признают виновным, то я тебя повешу.

Королева тихонько всхлипнула.

– Мое слово против ее, – сказал король, тыча пальцем в Женю. – Я – король…

Я встала между ними.

– А я – святая. Проверим, чье слово имеет больший вес?

– Закрой свой рот, маленькая нелепая ведьма! Нужно было убить тебя, когда была такая возможность.

– Хватит! – рявкнул Николай, выходя из себя. Он указал стражам на дверь. – Отведите моих родителей в их покои. Стерегите их и убедитесь, чтобы они ни с кем не общались. Я жду твоего отречения к утру, отец, или закую тебя в цепи.

Король перевел взгляд с сына на стражей, вставших по бокам от него. Королева вцепилась ему в руку, в ее синих глазах читалась паника.

– Ты не Ланцов, – прорычал король.

Николай безмятежно поклонился.

– Думаю, я смогу жить с этим фактом.

Он подал сигнал страже. Те схватили короля, но он вырвался из их рук. Затем направился к двери, ощетинившись от ярости и пытаясь собрать остатки своего достоинства.

Остановился перед Женей и прошелся взглядом по ее лицу.

– По крайней мере, теперь ты выглядишь такой, какая ты есть на самом деле. Сокрушенная.

Я видела, что слова ударили ее, словно пощечина. Сокрушенная. Прозвище, которое шептали паломники, когда она впервые оказалась среди них. Мал выступил вперед. Тамара потянулась к топорам, а Толя рыкнул. Но Женя остановила их взмахом руки. Ее спина выпрямилась, а единственный целый глаз полыхнул уверенностью.

– Вспоминайте меня, когда сядете на борт корабля, мой царь. Вспоминайте меня, когда посмотрите на Равку, скрывающуюся за горизонтом, в последний раз. – Она наклонилась и что-то прошептала ему. Король побледнел, и я увидела искренний страх в его глазах. Женя отошла и сказала: – Надеюсь, это стоило того, чтобы вкусить меня.

Стражи быстро вывели короля и королеву из комнаты. Женя стояла с высоко поднятой головой, пока они не скрылись в дверях. Затем ее плечи поникли.

Давид обнял ее одной рукой, но девушка ее стряхнула.

– Не надо, – буркнула она, смахивая подступившие слезы.

Тамара двинулась к ней, в тот же миг я окликнула девушку:

– Женя…

Она подняла руки, останавливая нас.

– Мне не нужно ваше сочувствие, – пылко произнесла Женя. Ее голос был охрипшим, дрожал от ярости. Мы беспомощно замерли на месте. – Вы не понимаете. – Прикрыла лицо руками. – Никто из вас.

– Женя… – попытался Давид.

– Даже не смей! – огрызнулась она, и слезы полились снова. – Ты никогда не обращал на меня внимания, пока я не стала такой, пока меня не сломали. Теперь я просто очередная безделушка, которую тебе нужно починить.

Я отчаянно подбирала слова, чтобы утешить ее, но прежде чем успела открыть рот, Давид сгорбился и сказал:

– Я разбираюсь в металле.

– Какое это имеет отношение ко всему происходящему?! – воскликнула Женя.

Давид нахмурил брови.

– Я… я не понимаю половины того, что происходит вокруг меня. Не понимаю шуток, закатов, поэзии, но я разбираюсь в металле, – его пальцы неосознанно сжались, словно он физически пытался выхватить нужные слова. – Красота была твоей броней. Она хрупкая, показная. Но что внутри тебя? Сталь. Храбрая и несокрушимая. Она не нуждается в починке. – Он сделал глубокий вдох, неуклюже шагнул вперед. А затем взял ее лицо в руки и поцеловал.

Женя оцепенела. Я думала, что она оттолкнет его. Но девушка обвила Давида руками и поцеловала в ответ. Очень решительно.

Мал прокашлялся, а Тамара присвистнула. Мне пришлось закусить губу, чтобы подавить нервный смешок.

Они отстранились. Давид стал красный как рак. Улыбка Жени была такой ослепительной, что у меня сердце сжалось в груди.

– Нужно почаще вытаскивать тебя из мастерской, – сказала она.

На сей раз я все же рассмеялась. Но резко оборвала себя, когда вмешался Николай:

– Не думай, что легко отделалась, Женя Сафина, – его голос был ледяным и очень усталым. – Когда война закончится, тебе будут предъявлены обвинения, и я решу, достойна ты помилования или нет.

Женя грациозно поклонилась.

– Я не боюсь вашего правосудия, мой царь.

– Я еще не король.

– Мой царевич, – исправилась она.

– Идите, – взмахнул рукой Николай. Когда я помедлила, он добавил: – Все вы.

Закрывая дверь, я заметила, как он в изнеможении опустился за чертежный стол, хватаясь за голову.

Я последовала за остальными по коридору. Давид бормотал Жене что-то о свойствах растительных алкалоидов и бериллиевой пыли. Я сомневалась, что с их стороны разумно вступать в этот ядовитый сговор, но, возможно, это их версия романтики.

При мысли о возвращении в Прялку ноги сами собой замедлили шаг. Это был один из самых длинных дней в моей жизни, и хоть я отгоняла усталость, теперь она повисла на плечах, как мокрое пальто. Я решила, что Женя или Тамара сами расскажут остальным гришам обо всем случившемся, а с Сергеем можно разобраться и завтра. Но прежде чем найти свою койку и улечься, мне нужно было кое-что узнать.

У лестницы я схватила Женю за руку.

– Что ты прошептала? – тихо спросила я. – Королю.

Она подождала, пока остальные поднимутся по ступенькам, а потом ответила:

– Я не сокрушенная. Я – сокрушение.

Мои брови подскочили вверх.

– Как хорошо с твоей стороны предупредить меня об этом, чтобы я не стала ссориться с тобой.

– Милая, – ухмыльнулась она, поворачиваясь ко мне то одной израненной щекой, то другой, – у меня больше нет хорошей стороны.

Ее тон оставался веселым, но я слышала в нем и печаль. Женя подмигнула мне здоровым глазом и побежала вверх по лестнице.

* * *

Мал вместе с Невским занимался подготовкой спальных мест, поэтому он остался, чтобы проводить меня в покои – несколько комнат в восточной части горы. Дверь обрамляли переплетенные руки двух бронзовых дев, которые, как я предполагала, изображали Утреннюю и Вечернюю Звезды. Всю дальнюю стену занимало круглое окно, окольцованное латунью и напоминающее иллюминатор на корабле. Горели лампы, и хотя днем от вида за окном несомненно перехватило бы дух, прямо сейчас не было видно ничего, только тьма и отражение моего усталого лица.

– Мы с близнецами расположились по соседству, – сказал Мал. – И один из нас будет дежурить, пока ты спишь.

У тазика меня ждал кувшин с горячей водой, и я быстро умылась, пока Мал докладывал, как он разместил других гришей, сколько времени потребуется, чтобы собрать снаряжение для нашей экспедиции в Сикурзой, и как он хочет разделить группу. Я пыталась вслушиваться, но в какой-то момент мой разум просто отключился.

Я села на каменную скамейку у окна.

– Прости. Я просто не могу.

Мал замер, и я почти видела, как он мечется между желанием сесть рядом со мной и необходимостью уйти. В конце концов он просто остался стоять на том же месте.

– Сегодня ты спасла мне жизнь, – сказал он.

Я пожала плечами.

– А ты спас мою. Мы постоянно этим занимаемся.

– Я знаю, что первое убийство всегда нелегко дается.

– Я в ответе за множество смертей. Эта ничем не отличается от остальных.

– Но она отличается.

– Он был солдатом, как и мы. Наверняка его где-то ждет семья, любимая девушка, возможно, даже ребенок. Он жил, а затем просто… исчез. – Я знала, что стоит закрыть тему, но мне хотелось выговориться. – И знаешь, что самое страшное? Это было легко.

Мал помолчал некоторое время. Затем сказал:

– Я точно не помню, кем была моя первая жертва. Мы охотились на оленя у северной границы и вдруг наткнулись на фьерданский патруль. По-моему, бой длился не больше нескольких минут, но я убил троих. Они выполняли свою работу, как и я, пытались прожить день до вечера, а затем оказались на снегу в луже собственной крови. Точно и не скажешь, кто упал первым, но вряд ли это имеет значение. Нужно держать дистанцию. Тогда лица начинают размываться.

– Правда?

– Нет.

Я помедлила. Не смогла посмотреть на него, когда прошептала:

– Это было приятно. – Мал ничего не ответил, поэтому я продолжила. – Неважно, для чего я использую разрез, что я делаю со своей силой. Это всегда приятно.

Я боялась поднять взгляд, боялась увидеть отвращение на его лице или, что еще хуже, страх. Но когда заставила себя посмотреть ему в глаза, лицо Мала было задумчивым.

– Ты могла убить Апрата и всех святых стражей, но не сделала этого.

– Мне хотелось.

– Но не сделала. У тебя была возможность проявить жестокость. Но ты ни разу ею не воспользовалась.

– Это пока. Жар-птица…

Он покачал головой.

– Жар-птица не изменит твою личность. Ты по-прежнему будешь девочкой, которая получила взбучку вместо меня, когда я сломал часы из золоченой бронзы Аны Куи.

Я застонала и обвиняющим жестом ткнула в него пальцем.

– А ты не вмешался!

Мал хохотнул.

– Естественно! Эта женщина умеет нагонять страх. – Затем его лицо посерьезнело. – Ты по-прежнему будешь девушкой, которая была готова пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти нас в Малом дворце, девушкой, которая только что на моих глазах поддержала служанку против короля.

– Она не служанка. Она…

– Подруга. Я знаю, – Мал сделал паузу. – Дело в том, Алина, что Лученко был прав.

Мне потребовалась пара секунд, чтобы вспомнить имя лидера ополченцев.

– В чем?

– С этой страной что-то не так. Ни земли. Ни жизни. Кругом военная форма и пушки. Я раньше тоже так думал.

Это правда. Он был готов уйти из Равки и никогда не оглядываться.

– Что заставило тебя изменить свое мнение?

– Ты. Я понял это в ту ночь в часовне. Не будь я так напуган, то смог бы понять раньше.

Я подумала о теле ополченца, разрезанном пополам.

– Может, ты был прав, когда боялся меня.

– Я боялся не тебя, Алина. А потерять тебя. Девушка, которой ты становилась, больше во мне не нуждалась, но она та, кем тебе предначертано быть.

– Жадной до власти? Беспощадной?

– Сильной, – он отвернулся. – Лучезарной. И, наверное, немного беспощадной. Вот что нужно, чтобы править. Равка сломлена, Алина. Мне кажется, так было всегда. Девушка, которую я увидел в часовне, могла бы это изменить.

– Николай…

– Николай прирожденный лидер. Он умеет сражаться. Разбирается в политике. Но он не знает, каково жить без надежды. Он никогда не был никем. В отличие от тебя или Жени. Или меня.

– Он хороший парень, – возразила я.

– И станет хорошим королем. Но ему нужна ты, чтобы стать великим.

Я не знала, что ответить. Прижала палец к оконному стеклу, потом стерла отпечаток рукавом.

– Я хочу попросить его перевезти сюда учеников из Керамзина. И сирот тоже.

– Возьми его с собой, когда полетишь за ними, – кивнул Мал. – Николай должен увидеть, откуда ты родом. – Внезапно он рассмеялся. – Можешь представить его Ане Куе.

– Я уже напустила на него Багру. Николай начнет думать, что я коллекционирую злобных старух. – Я оставила еще один отпечаток на стекле. Не глядя на друга, попросила: – Мал, расскажи мне о татуировке.

Он помолчал. Потом почесал затылок.

– Это клятва на староравкианском.

– Но зачем было наносить на себя эту метку?

На сей раз Мал не покраснел и не отвел взгляда.

– Это обещание стать лучше, чем раньше. Это клятва, что раз я не могу быть для тебя кем-то другим, то стану хотя бы оружием в твоих руках, – он пожал плечами. – Ну и еще это, наверное, напоминание, что то, чего я хочу, и то, чего я заслуживаю, разные вещи.

– А чего ты хочешь, Мал?

В комнате стало очень тихо.

– Не спрашивай.

– Почему?

– Потому что этому не бывать.

– Я все равно хочу услышать.

Он шумно выдохнул.

– Пожелай мне спокойной ночи. Вели мне уйти, Алина.

– Нет.

– Тебе нужна армия. И корона.

– Да.

Мал засмеялся.

– Знаю, я должен сказать что-то благородное – хочу воссоединить Равку, освобожденную от Каньона. Хочу закопать Дарклинга под землю, чтобы он никогда больше не смог навредить тебе или кому-либо другому. – Он грустно покачал головой. – Но, наверное, я такой же эгоистичный ублюдок, каким был всегда. Несмотря на всю мою болтовню о клятвах и чести, то, чего я действительно хочу, так это прижать тебя к этой стене и целовать, пока ты не забудешь все другие мужские имена. Так что прикажи мне уйти, Алина. Я не могу дать тебе ни титула, ни армию, ничего, в чем ты нуждаешься.

Он был прав. Я это знала. Что бы между нами ни существовало, такое хрупкое и чудесное, оно принадлежало другим людям – людям, которыми мы когда-то были, не связанные долгом и ответственностью, – и я не знала, кто теперь на их месте. Тем не менее, мне все равно хотелось, чтобы он обнял меня, хотелось услышать, как он шепчет мое имя в темноте, хотелось, чтобы он остался.

– Спокойной ночи, Мал.

Он коснулся места над своим сердцем, где сияло золотое солнце, подаренное мной давным-давно в темном саду.

– Моя правительница, – тихо произнес он. А затем поклонился и ушел.

Дверь за ним закрылась. Я потушила лампы и легла на кровать, натягивая на себя одеяло. Стеклянная стена была как огромный круглый глаз, и теперь, когда в комнате стало темно, я увидела звезды.

Я провела пальцем по шраму на ладони, оставленному много лет назад краешком разбитой голубой чашки – в напоминание о том моменте, когда весь мой мир перевернулся, когда я отдала часть своего сердца, не надеясь когда-либо получить ее обратно.

Мы приняли мудрое решение, поступили правильно. Мне нужно верить, что со временем благоразумие принятого решения принесет утешение. Но сегодня со мной оставались лишь тишина этой комнаты, боль от потери и глубокое и окончательное понимание, звучавшее как колокольный набат: из моей жизни ушло что-то хорошее.

* * *

Проснувшись на следующее утро, я обнаружила Толю у своей кровати.

– Я нашел Сергея.

– А он что, потерялся?

– Его не было всю прошлую ночь.

Я облачилась в чистую одежду, оставленную специально для меня: тунику, штаны, новые сапоги и утепленный шерстяной кафтан синего цвета заклинателей, отороченный мехом рыжей лисы и вышитый золотом на рукавах. У Николая всегда все было наготове.

Толя провел меня по лестнице на этаж с котлами, а затем в одну из темных комнат при бойлерной. Я мгновенно пожалела о своем выборе наряда: тут было невыносимо жарко. Я призвала луч света внутрь. Сергей сидел у стены рядом с большим металлическим чаном, прижав колени к груди.

– Сергей?

Он прищурился и отвернулся. Мы с Толей переглянулись.

Я похлопала шуханца по мясистой руке.

– Иди завтракать, – сказала я под звуки урчания собственного живота. Когда он ушел, я приглушила свет и села рядом с Сергеем. – Что ты тут делаешь?

– Наверху слишком просторно, – пробормотал он. – Слишком высоко.

Но все было не так просто. Я подозревала, что его добровольное уединение связано с тем, что он выдал имя Жени, и больше не могла откладывать разговор. Нам так и не выпала возможность обсудить трагедию, случившуюся в Малом дворце. Или, может, и выпала, но я ее сознательно упустила. Мне хотелось извиниться за смерть Марии, за то, что поставила ее жизнь под угрозу и не была рядом, чтобы спасти ее. Но какие слова могут исправить подобную ошибку? Какие слова могут залатать дыру, которую раньше заполняла девушка с каштановыми волосами и мелодичным смехом?

– Я тоже скучаю по Марии, – наконец сказала я. – И по остальным.

Он спрятал лицо в ладони.

– Раньше я никогда не боялся, так, чтобы по-настоящему. Теперь мне постоянно страшно. Я не могу с этим справиться.

Я положила руку ему на плечо.

– Мы все напуганы. Не стоит этого стыдиться.

– Я просто хочу снова почувствовать себя в безопасности.

Его плечи сотрясались. Хотела бы я обладать даром Николая находить нужные слова.

– Сергей, – начала я, не зная, станет ли ему хуже или лучше от моих слов, – у Николая есть лагеря и на земле, в Цибее и чуть дальше на юг. Там, вдали от сражений, находятся перевалочные пункты для контрабандистов. Если он согласится, ты бы хотел перебраться туда? Будешь работать целителем. Или просто отдохнешь какое-то время.

Он не думал ни секунды.

– Да, – выдохнул юноша.

Я почувствовала себя виноватой от охватившего меня облегчения. Сергей задерживал нас во время битвы с ополченцами. Он нестабилен. Можно проявлять сочувствие, предлагать бесполезные утешения, но я не знала, как на самом деле ему помочь, и не могла игнорировать тот факт, что мы на войне. Сергей стал обузой.

– Я позабочусь об этом. Если тебе нужно что-то еще… – я умолкла, не зная, как закончить. Неловко похлопала его по плечу, затем встала и пошла к выходу.

– Алина?

Я остановилась в дверном проеме. В темноте был виден его силуэт, свет из коридора блестел на влажных щеках.

– Мне жаль, что так получилось с Женей. И со всем остальным.

Я вспомнила, как Мария с Сергеем поддевали друг друга, как сидели рука об руку, смеялись за чаепитием.

– Мне тоже, – прошептала я.

Выйдя в коридор, я с удивлением обнаружила там поджидающих меня Багру с Мишей.

– Что вы тут делаете?

– Тебя ищем. Что с тем мальчишкой?

– Он переживает трудные времена, – ответила я, уводя их из бойлерной.

– А кто нет?

– Он собственными глазами видел, как ваш сын разорвал его любимую на куски, а потом держал ее на руках, пока она умирала.

– Страдания никого не обходят стороной и встречаются сплошь и рядом. Главное, какой мы выносим из них урок. Итак, – сказала она, постукивая тростью, – насчет уроков.

Я была так поражена, что не сразу сообразила, о чем речь. Уроки? Багра отказывалась обучать меня с тех пор, как я вернулась в Малый дворец со вторым усилителем. Собравшись с мыслями, я пошла за ней по коридору. Наверное, с моей стороны было глупо спрашивать, но я не сдержалась:

– Что заставило вас передумать?

– Сегодня утром у меня был разговор с нашим новым королем.

– Николаем?

Она хмыкнула.

Я замедлила шаг, когда увидела, куда Миша ее ведет.

– Вы катаетесь на этой железке?

– Разумеется! – рявкнула женщина. – Или я должна тащиться по всем этим лестничным пролетам?

Я покосилась на Мишу, который спокойно взглянул на меня, держась рукой за тренировочный деревянный меч на бедре. Потом неохотно вошла в эту ужасную штуковину.

Миша закрыл дверцу и потянул за рычаг. Я закрыла глаза, когда мы взметнулись вверх, а затем с рывком остановились.

– Что сказал Николай? – с внутренней дрожью полюбопытствовала я, когда мы вышли в Прялку.

Багра отмахнулась.

– Я предупредила его, что, заполучив могущество трех усилителей, ты можешь стать такой же опасной, как мой сын.

– Вот спасибо, – сухо буркнула я. Она была права, конечно, но мне не хотелось, чтобы Николай начал беспокоиться.

– Еще я заставила его поклясться, что в этом случае он тебя застрелит.

– И? – спросила я, боясь услышать ответ.

– Он дал слово. Во что бы то ни стало.

Так уж вышло, что я знала, чего стоит слово Николая. Возможно, он будет оплакивать меня. Возможно, никогда себя не простит. Но на первом месте у него всегда стояла Равка. Он ни за что не станет мириться с угрозой своей стране.

– Почему бы вам не сделать это прямо сейчас и избавить его от лишних хлопот? – проворчала я.

– Я ежедневно об этом думаю, – огрызнулась Багра. – Особенно когда ты открываешь рот.

Она пробормотала Мише инструкции, и он повел нас к южной террасе. Дверь скрывалась в подоле медной юбки Остриженной Девы, а вдоль подошвы ее туфли висели на крючках шубы и шапки. Багра уже так закуталась, что ее лицо едва виднелось из-под слоев ткани, а я выбрала себе меховую шапку и застегнула плотное шерстяное пальто на Мише, прежде чем выйти на ледяной холод.

В конце длинная терраса сужалась, напоминая нос корабля; облачный покров простирался перед нами как заледеневшее море. Туман то и дело рассеивался, открывая вид на покрытые снегом вершины гор и серые скалы внизу. Я вздрогнула. «Слишком просторно. Слишком высоко». Сергей было прав. Над облаками виднелись только высочайшие пики Эльбьена, и я снова подумала о цепочке островов, тянущихся на юг.

– Расскажи, что ты видишь, – приказала Багра.

– В основном облака, небо и несколько горных вершин.

– Как далеко находится ближайшая?

Я попыталась оценить расстояние.