На крючках под длинными полками висели многочисленные кастрюли и сковородки, а на верхних полках стояло еще больше кастрюль, сковородок, мерных приборов и банок. Две длинные столешницы, которые тянулись рядом с плитой, также были заставлены банками, посудой и приспособлениями, большинство из которых я не могла идентифицировать, а также такими хитроумными приборами, как мясорубка, ступки, пестики и многое другое. Пол называл свою жену Галкой Жюли за ее одержимость кухонными принадлежностями и склонности приобретать все блестящие новинки.

Я наблюдала, как одна из ложек перестала помешивать, дверца духовки открылась, Джулия наклонилась, сунула внутрь руку с третьей ложкой, которую она где-то раздобыла, затем выпрямилась, с грохотом захлопнула дверцу и вернулась к помешиванию дуэта кастрюль на плите. Она двигалась плавно, как балерина, но до того быстро, что я едва улавливала некоторые движения.

Такой была Джулия Чайлд на кухне.

– Чесночный суп, креветки и гребешки с тушеным рисом – в Италии это называется ризотто, но это то же самое, что плов, и зависит только от того, что в него добавишь, сливки или сыр, и jambon braisé[30] Morvandelle. Это ветчина, обжаренная в вине на закрытой сковороде со сливочно-грибным соусом. Я возьму немного тимьяна и петрушки твоего дедушки. Это будет божественно.

– Боже правый, неужели ты собираешься съесть все это сегодня вечером? – воскликнула я.

Джулия заливисто рассмеялась.

– Нет, jambon[31] я приберегу на завтра – он еще вкуснее, если его разогреть. Я должна была что-то приготовить. – Она подлила в кастрюлю с рисом какую-то жидкость и помешала. Я даже не заметила, как ее рука переместилась к половнику.

– Я думала, ты будешь готовить майонез, – с усмешкой произнесла я. – Миску за миской!

Она взглянула на меня и хохотнула.

– Завтра! Завтра начнутся эксперименты. А сегодня, чтобы отвлечься, мне пришлось заняться чем-то бездумным, над чем не нужно ломать голову.

Приготовление восхитительной запеченной ветчины, тушеного риса с морепродуктами и супа было бездумным? Святые небеса, сколькому же мне еще предстояло научиться!

– Мне было необходимо отвлечься. Ты хоть представляешь, Табита? Кто-то убил женщину в этом доме – моим ножом! Это значит, что они были у меня на кухне! На этой кухне!

Она повернулась и посмотрела на меня. Ее голубые глаза расширились от ужаса, а на щеках появились два ярко-красных пятна, пока она продолжала помешивать, приправлять и пробовать рис и суп, стоявшие на плите вместе с третьей кастрюлей, в которой кипел бульон. Окорок запекался в духовке, но каждые несколько минут она открывала дверцу, снимала крышку с формы для запекания и смазывала мясо подливой.

От невероятно насыщенных ароматов чеснока, лука и бог знает чего еще у меня потекли слюнки. До этого мне казалось, что на какое-то время я потеряла аппетит, но в ту минуту, когда я вошла на кухню Джулии, все изменилось.

– В это невозможно поверить! Я пока просто в ужасе и не знаю, что и думать обо всем этом. Но я не стану тебя задерживать. – Я оглянулась в поисках своей сумки. Я предположила, что поскольку Джулия знала, что я забыла ее здесь, она принесла ее сюда. – Я вижу, ты занята, а мне пора ставить курицу в духовку. Дедушка и дядя Раф очень оживились, узнав о перспективе поесть на ужин жареного цыпленка.

– И пюре из репы. Не забудь про пюре из репы, Табс! – Джулия, крутясь, вертясь, за что-то дергая, гремела тарелками, столовыми приборами и кастрюлями. – Я подпалила для тебя оставшиеся перья у мадам Пуле. – Она кивнула на завернутый в бумагу сверток на столешнице.

– Спасибо! – Я догадалась, что в свертке моя курица, очевидно, теперь окончательно ощипанная. – По крайней мере, сегодня я не ошибусь.

– О, не уходи пока, – спохватилась Джулия и поставила на стол передо мной чашку горячего шоколада – угощение, от которого, как она знала, я не в силах отказаться. Если французский кофе был потрясающим, то французский горячий шоколад – это вообще нечто божественное.

– Мы обязаны об этом поговорить, Табс! Как могло совершиться убийство в моем доме, моим собственным ножом? Мы не можем это игнорировать!

– Это невозможно игнорировать, – согласилась я и макнула ложку в горячий шоколад, чтобы попробовать. – Особенно когда детектив-инспектор считает, что ты или я имеем к этому отношение. В первую очередь подозрение падает на меня, – уныло добавила я.

– На тебя? – Джулия схватила с крючка на стене маленькую сковородку. Сковородка звякнула, когда она поставила ее на плиту, а потом Джулия потянулась за висевшим на стене венчиком и за горшочком с маслом на столешнице. – С чего бы ему думать, что ты имеешь к этому какое-то отношение? В конце концов, это мой нож! – Она нервно рассмеялась. – Хорошо еще, что он меня не арестовал!

– Я спускалась в лифте вместе с Терезой Лоньон. И у нее в кармане один из листков, которые я написала для Пола, – с моим адресом и номером телефона. Судя по всему, это делает меня главной подозреваемой. – Горячий шоколад был превосходным, и на этот раз я позволила себе сделать большой глоток. Я едва не застонала от восторга. День выдался ужасный, и я оценила это простое удовольствие.

– Это смешно, – сказала Джулия, подчеркивая свои слова взмахом сковородки. – Ты и мухи не обидишь. Мало того, ты такая тщедушная! Ума не приложу, как ты смогла бы заколоть женщину, даже если бы у тебя была на то причина. А у тебя этого не было – мотива, я имею в виду.

Такой уж крошечной и тщедушной я не была, по крайней мере по сравнению с моей бабушкой метр пятьдесят ростом и весом всего около сорока пяти килограммов. Однако Джулия была права. Разве для того, чтобы расправиться с Терезой Лоньон подобным образом, убийца не должен был обладать недюжинной силой?

– Ты права. Это наверняка мужчина. – Я уловила аромат тающего сливочного масла, и у меня потекли слюнки. А я вообще ела что-нибудь после утреннего кофе с круассаном?

– Или такая великанша, как я, или Дор, – заметила Джулия.

– Не говори так, – предостерегла ее я. – Не стоит подкидывать инспектору Мервелю лишние идеи.

– Но его же нет рядом, не так ли? Кроме того, у него есть глаза – я уверена, он заметил, как я над ним нависала.

– Джулия, давай серьезно.

– Я серьезно. Я смотрю на ситуацию практично и серьезно – а что мне еще остается? Кто-то воспользовался моим ножом, и он – между прочим, я твердо уверена, что это был мужчина, – каким-то образом взял его отсюда прошлой ночью. – Продолжая помешивать рис, она одной рукой разбила в маленькую миску два яйца, затем добавила щепотку соли, что-то зеленое, что нарезала незаметно для меня, и перестала все это перемешивать, чтобы добавить в яйца несколько щепоток перца.

– О, и еще я поговорила с Полом по телефону, – продолжила она, выливая в рис еще один ковш бульона из третьей кастрюли. – Он позвонил из офиса и спросил, хочу ли я, чтобы он вернулся домой. Я ответила, что он все равно никак не поможет, но что сегодня вечером он вполне может рассчитывать на разговор с инспектором и великолепный ужин. Я очень надеюсь, что инспектор в посольстве устоит перед искушением загнать Пола в угол.

Я вздрогнула. Будет совсем некстати, если Пола навестят в его офисе по поводу убийства, совершенного кухонным ножом его жены. Но Джулию это, похоже, не слишком беспокоило.

– Хорошо, – пробурчала я, уткнувшись в свой шоколад, пока Джулия продолжала сновать по кухне. Теперь она взбивала яйца – для этого ей понадобилось две руки – и внимательно разглядывала рис. – Давай попробуем разобраться, – продолжала я. – Мы умные женщины. Это кто-то, кто имел доступ к вашей кухне, чтобы взять орудие убийства. Когда ты в последний раз видел этот нож?

– Вчера после того, как вернулась домой с рынка, – не раздумывая ответила Джулия. – Это мой любимый поварской нож, и я использовала его, чтобы нарезать зеленый лук и кервель для омлета, который я приготовила на обед для Пола (кстати, тот, который я делаю для тебя, будет скоро готов). Затем я вымыла нож и положила у раковины сушиться. Когда я готовила ужин, то использовала другой нож, потому что того не было на его обычном месте, и я взяла нож среднего размера. Я рассказала это Мервелю, но кто знает, поверил ли он мне. У него такие глазищи, ты заметила?

– Да, – с чувством промолвила я. – Они как кинжалы. Страшные, злые кинжалы.

Джулия от души рассмеялась.

– Я имела в виду цвет. Ты обратила внимание? Они темно-серые, но с оттенком темно-синего.

– О, да. Темно-серые, как разъяренный океан, – сухо произнесла я. – Подходящее сравнение. Ты сказала, что приготовишь мне омлет?

– Ты выглядишь голодной, – заметила она, вылила взбитые яйца в маленькую сковородку и одарила меня широкой улыбкой. Не прошло и нескольких секунд, как она начала резко двигать сковороду с омлетом над конфоркой, одновременно взяв ложку, чтобы размешать рис.

Я наблюдала за ней с изумлением и предвкушением. Омлеты Джулии, приготовленные менее чем за минуту при перемещении сковороды способом, который я пока не освоила, получались вкуснейшими. От такого лакомства я отказываться не собиралась.

– У кого была возможность прийти сюда прошлой ночью и взять нож? – задумалась я. – Это должен был быть кто-то из гостей Дор, тебе не кажется? Никто другой не мог его взять.

– Никто. Точно никто. – Джулия пристально смотрела на сковородку, продолжая держать ее над конфоркой и время от времени помешивать рис другой рукой.

– Подожди… ты сказала, что взяла другой нож, потому что твоего на месте не было. Но когда ты в последний раз видела нож? Ты вымыла его и оставила у раковины, и?…

Впервые с тех пор, как я пришла на кухню, Джулия остановилась, повернулась и взглянула на меня.

– Черт… я не помню. Я вымыла его, отложила в сторону и не знаю, видела ли я его снова, по крайней мере до тех пор, пока monsieur le inspecteur, – она произнесла французскую фразу с преувеличенным придыханием, – не показал мне его испачканный кровью. – Она нахмурилась и нервно захихикала. – Этот нож и прежде знавал кровь, но уж точно не человеческую.

Я сдержала смешок. Поверьте, юмор у Джулии был грубоват.

– Я хочу знать, как инспектор Мервель узнал, что это твой нож. А ты как узнала, Джулия?

– Матильда, я полагаю. Скорее всего, она его узнала или, по крайней мере, подумала, что это мой нож. Не у всех есть великолепный поварской нож из углеродистой стали от Dehillerin. – Она отвернулась от плиты, сняла со сковороды и положила на маленькую тарелку пышный омлет и поставила его передо мной. Я встала, чтобы не утруждать Джулию и самой взять вилку, и заметила, что ручка ящика расшатана. Я бы воспользовалась моментом, чтобы ее затянуть, но не хотела мешать Джулии: на кухне она была настоящим торнадо.

– Верно. Логично, что Матильда узнала твой нож. Значит… его могли взять в любое время после обеда, – задумчиво произнесла я, садясь обратно за стол.

– Я не понимаю, как это могло произойти. Кто-то должен был прийти сюда и украсть его – но зачем? Приходить с улицы и искать орудие убийства? Мы на третьем этаже. Нет! – Подав мне мой омлет, она снова вернулась к своему кухонному танцу. – Я уверена, что это кто-то, кто был здесь прошлой ночью. Один из так называемых друзей Дор. Ты можешь в это поверить? Моя сестра дружит с убийцей!

Глава пятая

– Да, это кто-то, кто был здесь прошлой ночью и имел возможность взять нож, – согласилась я, поддевая вилкой первый кусочек омлета, очень приятный на вкус, с солью, маслом и пряными травами… – Но это указывает нам на один важный факт.

– И что это за факт, мисс Шерлок?

– Убийство не было преднамеренным. Убийца пришел без оружия.

Джулия ковырялась в духовке с ложкой в одной руке и вилкой в другой. Она со стуком закрыла дверцу и посмотрела на меня, ее щеки раскраснелись от жара.

– Отличное замечание, Табс. Значит, прошлой ночью здесь произошло что-то такое, что заставило кого-то захотеть убить Терезу Лоньон.

– Скорее всего.

– Если честно, я ни с кем из гостей Дор не разговаривала, – призналась Джулия. – Я лишь мельком увидела некоторых из них, потому что Пол хотел, чтобы я поскорее нырнула в постель. – Она хитро улыбнулась. – Но ты наверняка с ними общалась. Расскажи мне все подробно, и вдруг мы изобличим убийцу прямо здесь, в La Maison Scheeld, – радостно произнесла она, используя прозвище, которое ее муж дал этой кухне. Она швырнула комок теста на стол рядом со мной. – Начни с того очаровательного Марка Джастиса, с которым тебя пытается свести Дор.

К счастью, у меня был полный рот сочного, приправленного травами омлета, так что мне не пришлось отвечать сразу.

– Ты считаешь его очаровательным? – произнесла я, как только проглотила очередной кусок.

– О, да! Эти светлые волосы, тонкие запястья и длинные пальцы! Какое сочетание! Жаль, что Дор не хочет встречаться с ним сама.

– Кажется, ей нравится Иван, – заметила я, имея в виду одного из актеров Американского театра. Иван Кузинс был веселым, интересным и почти на целую голову ниже Дор.

– Хм. Иван. Что ж, будем надеяться, что он не убийца, иначе сердце Дор будет разбито. Кстати, – Джулия сняла наконец с плиты кастрюлю с тушеным рисом, – тебе Марк не показался симпатичным? Или, по крайней мере, достаточно интересным, чтобы сходить с ним куда-нибудь? Чёрт возьми, я надеюсь, что он не убийца. – Она накрыла рис и повернулась к маленькой миске с сырыми гребешками, креветками и кусочками моллюсков. Они отправились в кастрюлю с растопленным маслом и зеленью – шнитт-луком, петрушкой и укропом.

Я положила в рот еще кусочек омлета и попробовала вспомнить, как я вчера общалась с Марком Джастисом:

– Он был довольно мил. Такой соседский мальчишка. И ты права насчет его рук – они красивые, а пальцы у него длинные, почти как у хирурга. Но не важно, понравился мне Марк или нет; важно то, у кого мог быть мотив и возможность убить Терезу. И украсть твой нож.

– И у кого же? – Джулия задумалась. – Мы должны это выяснить. Я не успела допросить Дор до ее ухода на работу, она так разволновалась после разговора с инспектором. И я ее вовсе не виню! Допрос – это не весело.

– Я в самом деле не знаю, у кого была возможность прокрасться сюда и взять твой нож. Хорошо, дай подумать. – Она бросила на меня недовольный взгляд. – Когда я уходила вчера ночью, нас там было восемь человек: я, Дор, Иван, Тереза, Марк и еще трое мужчин. Гм… – Я с трудом вспоминала их имена, ведь я познакомилась с ними только прошлой ночью. – Джонни… У него борода и усы, по-моему, он работает за кулисами, занимается ремонтом декораций и тому подобное. Может быть, он даже режиссер сцены. И там был Нил, один из главных актеров, и… хм… о, да, Тед. Я не знаю, что он делает в театре. Что-то со светом?

– Я знаю Нила Кингсли. Он высокий, темноволосый и симпатичный – и я думаю, что он гей, поэтому Дор вас и не знакомила. По-моему, у него главная роль в спектакле «Десять негритят». Или, по крайней мере, он один из последних, кто умер, и самый интригующий мужской персонаж. Романтический герой… такие вообще бывают в детективных пьесах об убийстве?

– Итак… Тед – он такой тонкий, верно? Чем-то напоминает мне хороший крекер.

Я рассмеялась. Я точно знала, о ком она говорит. У Теда Уайтинга были светлые волосы, сухие и ломкие на вид, и он был до того худощавым и долговязым, что казалось, что он сломается, если наклонится.

– Крекер! Отличное описание Теда. И да, Нил красавчик.

– Джонни я не знаю. – Джулия энергично раскатывала тесто для пирожков – я понятия не имела, для чего оно нужно, – и остановилась, чтобы перемешать морепродукты на сковороде. Запах был просто божественный. – Так что случилось?

– Все в порядке. – Я положила в рот последний кусочек омлета и вернулась к воспоминаниям о прошлой ночи в гостиной. – Мы сидели и разговаривали. Все сидели на диване, стульях или на подушках на полу. Мы с Марком стояли у окна и болтали, потом кто-то попросил прикурить, и он отошел, после чего нас прервали Дор и Иван.

– Что Тереза делала вечером? Она с кем-нибудь говорила? Наверняка! Дор мне сказала, что она работает в театре, в гардеробной или что-то в этом роде.

– Она почти все время просидела в зеленом парчовом кресле в углу. Я ее не видела, потому что Джонни и Тед сидели за барной стойкой и перекрывали мне обзор.

– Похоже на то, – кивнула Джулия. – Пола раздражает количество вина и виски, которое поглощают эти парни, когда приходят сюда. Он хотел вчера выйти и разогнать их всех по домам в полночь, когда они только пришли. Я его остановила, но пообещала поговорить об этом с Дор. Сейчас я чертовски жалею, что он их не разогнал – тогда, возможно, Тереза Лоньон была бы жива.

Она перевернула тесто и продолжила с остервенением его раскатывать, а потом резко остановилась и посмотрела на творение рук своих.

– Я совершаю здесь свое собственное убийство, – пробормотала она. – Придется снова охладить, а то будет как резина. – Она собрала тесто в комок и завернула в полотенце. Все это отправилось в ящик для продуктов, который был выставлен в окно и подвешен над двором, так как холодильника на кухне не было.

Я замолчала, обдумывая слова Джулии о том, что Пол мог предотвратить убийство, выгнав всех из квартиры. Что он чувствует, понимая это? Я покачала головой. Нет смысла сожалеть, ведь никто не мог знать, как все сложится. Даже убийца ничего не планировал заранее. Я выдохнула и помолилась за Терезу. И вдруг кое-что вспомнила:

– Она какое-то время разговаривала с Нилом. Тереза, я имею в виду. И я думаю, что Тед сделал ей коктейль. Она немного флиртовала с Джонни, и я видела, что он к ней неравнодушен. Она выглядела жизнерадостной и приветливой. Ты, наверное, этого не заметила, когда мы… э-э… увидели ее… в подвале… Но Тереза была красавицей, она хорошо сложена, а на лице идеальный макияж: накладные ресницы, помада в тон. Она была очень привлекательна и, казалось, любила общаться со всеми, но английский не был ее родным языком. Так что она переходила с французского на английский.

– Несколько человек – Дор, я, Тереза, Нил, а может быть и Джонни – оживленно обсуждали, действительно ли Кларк Гейбл хороший актер или просто красивый мужчина, которому повезло попасть на экран, и Тереза сказал, что это неважно, мы ведь все равно на него смотрели, не так ли? Все рассмеялись. Она нередко вставляла такие короткие комментарии. В другой раз она сказала что-то о том, что люди иногда оказываются не теми, за кого ты их принимаешь. Я не поняла, что она имела в виду; я подумала, что она пошутила насчет Кларка Гейбла. Но теперь… возможно, она сказала это намеренно.

Я вдруг осознала, как она изменилась, оказавшись со мной в лифте. Она стала тихой, замкнутой, даже нерешительной. Может быть, она знала, что что-то не так. Возможно, она сделала нелицеприятное замечание, и из-за него ее кто-то убил. Возможно, она хотела что-то сказать мне по этому поводу, когда мы спускались на лифте, но я была слишком резка и погружена в себя, и она не решилась. Я поморщилась.

– Хорошо, значит, она участвовала в вечеринке, – подытожила Джулия. Она выключила конфорку под морепродуктами. Теперь она поставила блюдо с рисом вместе с противнем в форме кольца на стол, где раскатывала тесто. – С кем-нибудь из мужчин она заигрывала? С Марком, Тедом?

– Я не заметила. Она весь вечер была в толпе и не отвлекалась на приватные беседы. – Я допила остатки горячего шоколада. – Попробую вспомнить, выходил ли кто-нибудь из гостиной.

– Кто-то должен был это сделать, чтобы заполучить мой нож, – мрачно произнесла Джулия и начала выкладывать клейкий, кремообразный рис в форму для запекания. – О, боги, это будет объедение, – пробормотала она.

– Ну, рано или поздно все выходили. – Я задумалась. – В ванную комнату. Которая находится здесь, на третьем этаже. – Я вздохнула и пожала плечами. – Все как в тумане. Честно говоря, у меня ни о ком не осталось ярких воспоминаний. Мы сидели и говорили о фильмах, погоде и сезоне в кинотеатре. Из меня вряд ли выйдет хороший сыщик.

– Не говори глупостей, – возразила Джулия, глядя на меня снизу вверх. Рис прилип к ее рукам, два зернышка даже оказались на подбородке, а еще одно украшало каштановый локон. – Во-первых, у тебя гены, не так ли?

Я удивленно посмотрела на нее.

– То, что мой отец – полицейский, не означает, что из меня получится хороший коп.

– Почему нет? Ты с этим выросла – ты сама говорила, как заставляла его рассказывать тебе о том, как прошел его день. Все равно это в тебе есть. Кроме того, ты одна из самых умных людей, которых я знаю – после Пола, и, кажется, отлично разбираешься в людях. Помнишь, как ты заметила карманника на улице де Клер? Он казался таким милым и вежливым, когда мы переходили улицу, но ты раскусила его? А когда я торговалась в магазине из-за кресла, которое купила для Пола? Было видно, что владелец магазина собирается уступить, хотя я готовилась заплатить более высокую цену. Кажется, у меня до сих пор синяк в том месте, куда ты толкнула меня локтем. – Она счастливо хихикнула.

Я пожала плечами.

– Да ничего особенного, я просто за ним наблюдала, а ты отвлекалась на разговоры.

– Нет-нет, Табс, я права. У тебя талант, ты разбираешься в людях. Прямо как твой отец. Начни восстанавливать события прошлой ночи, и тебя непременно озарит.

Я неуверенно покачала головой, но Джулия продолжала:

– Мы должны за себя постоять. Если этот инспектор Мервель все вынюхивает и считает тебя подозреваемой, он зря тратит время. И кто знает, может быть, в следующий момент он заподозрит Дор. Или даже Пола! Вот почему я считаю, что тебе следует провести собственное небольшое расследование.

– Мне?

– Почему нет? Чем быстрее ты найдешь кого-то, более подходящего подозреваемого, на которого можно будет указать инспектору Мервелю, желательно, конечно, чтобы это не был кто-то из нас, тем скорее он оставит тебя в покое.

Я была не так уверена. Но в то же время и не могла отрицать, что эта идея вызвала у меня интерес. Мало того, что мой отец работал детективом, я с двенадцати лет зачитывалась детективными романами, когда открыла для себя Нэнси Дрю. Или, вероятно, как раз из-за профессии отца я находила детективные романы увлекательными. Начиная с подросткового возраста, я погружалась во все виды криминальной и приключенческой литературы, какие только могла найти, от Шерлока Холмса до Томми и Таппенс, от Эркюля Пуаро до произведений Джозефины Тэй и Патриции Вентворт. Я читала рассказы Тома Свифта и даже окунулась в нуар-фантастику с Рэймондом Чандлером после того, как отец посоветовал мне «Мальтийского сокола».

Если считать наличие отца-следователя и чтение детективных романов основой для получения опыта расследования в реальной жизни, то я была подготовлена как никто другой.

Вдруг меня осенило.

– Кровь! – выпалила я.

– Да?.. – Джулия приподняла брови.

– Тот, кто убил Терезу, должно быть, запачкался кровью, – нахмурившись, объяснила я. – Убийца не мог остаться чистым – крови было много.

– Значит, если бы кто-то вышел отсюда и убил ее, а потом вернулся наверх на вечеринку, он был бы весь в крови! – воскликнула Джулия. – Ты права, Табс. Так что… кто бы это ни сделал, он к гостям не вернулся, иначе кто-нибудь заметил бы пятна, какими бы пьяными все ни были.

– И кто бы это ни был, он, скорее всего, ушел вскоре после нас с Терезой, чтобы перехватить ее до того, как она сядет в такси, – продолжала я. – Должно быть, убийца следовал за нами по пятам. Может быть, он даже ушел одновременно с нами и спустился по лестнице. – Я нахмурилась. – Нужно выяснить, кто ушел сразу после нас. Дор вспомнит, не так ли?

– Вспомнила бы, если бы не была слишком пьяна и не целовалась в углу с Иваном, – сухо произнесла Джулия.

Зазвонил телефон. Джулия вытерла руки заткнутым за пояс полотенцем и поспешила выйти из комнаты, чтобы ответить на звонок. Я слышала историю о том, как Чайлдам после переезда на Рю-де-Лу потребовались месяцы, чтобы установить телефон. Джулия утверждала, что ее продолжительные беседы с женщинами в телефонной конторе, куда ей приходилось регулярно наведываться, помогли ей овладеть французским.

Пока ее не было, я достала свой армейский ножик и закрутила расшатанную ручку на ящике. Джулия вернулась, когда я уже взялась за ручку третьего ящика. Их все не мешало бы подтянуть.

При виде меня она рассмеялась:

– О, Табс, ты и твой швейцарский армейский нож! Спасибо, что ты это сделала. Когда я открываю ящик, чертова ручка через раз отваливается. Я могла бы и сама их починить, но, похоже, у меня никогда не находилось ни времени, ни желания.

– А Пол не может добраться до шкафчиков, потому что ты всегда торчишь у него на пути, – поддразнила я. – Это самое малое, что я могу сделать в благодарность за омлет и горячий шоколад. Надеюсь, звонил не инспектор?

– Нет. – Она вернулась к приготовлению рисового кольца. – Это была моя сестра. Ты не окажешь мне небольшую услугу? Вообще-то, это для Дор, а не для меня. Уходя на работу, она забыла свою сумочку, и нужно, чтобы кто-нибудь принес ее ей, если это возможно, потому что сестре нужно заправить машину. Она говорит, что в театре все на нервах из-за Терезы и она не может уйти, менеджер труппы – нервная, злая и властная женщина, и шоу должно продолжаться, и все такое. Но я тоже не могу выйти из дома – ты только посмотри на меня! – Она обвела взглядом кухню. – Не могла бы ты передать ей сумочку? А заодно спросишь у нее, когда все ушли. Посмотрим, вдруг у нее есть какие-то версии, кто это мог сделать.

– Конечно. – Я прикинула: было уже половина пятого; я должна буду вернуться не позднее пяти тридцати или шести часов, даже с учетом времени, которое потрачу на болтовню с Дор, которая была такой же общительной, как и ее сестра. Ужин в «Сен-Леже» подавали гораздо позже, чем в Америке, обычно в восемь, а не в половине седьмого, когда мой отец возвращался домой с работы вовремя. Что случалось не так часто, как хотелось бы моей маме.

– Сколько времени мне понадобится, чтобы зажарить курицу? – спросила я.

– Она весит всего два с половиной килограмма, так что семьдесят пять минут, может быть, чуть больше, – объяснила Джулия. – Но ты можешь зажарить мадам Пуле завтра – видит бог, сейчас достаточно холодно, и она не испортится, а я пока отправлю месье Жамбон[32] и magnifique соус Морвандель прямиком твоим дедушкам. В конце концов, предстоит расследовать убийство, – с усмешкой добавила она.

– Но я не рассле…

– Никогда не знаешь, что можешь узнать в театре, – многозначительно заметила Джулия, легко отмахнувшись от моего слабого протеста. – Там ведь работают все, кто был здесь вчера вечером, верно? Кто-то наверняка что-то знает.

Я улыбнулась и покачала головой:

– Как я могу отказаться от свинины à la Morvandelle? – Я подумала о том, как дедушке и Рафу понравится приготовленное Джулией блюдо. Я знала их всего полгода, но уже очень полюбила обоих своих дедушек и ради любого из них была готова пройти босиком по раскаленным углям. Доставить им удовольствие от хорошо приготовленной еды было простым способом продемонстрировать свою привязанность.

– Именно так я и думала! – сияя, воскликнула Джулия. – Дор полагает, что она забыла свою сумочку в спальне – пусть тебя не пугает беспорядок. Вряд ли здесь водятся мыши или пауки, но никогда не знаешь наверняка…

Я рассмеялась:

– Спасибо за предупреждение. Единственное, от чего я не в восторге, так это от змей, так что я уверена, что со мной все будет в порядке, даже если я и наткнусь на мышь. На столике в гостиной я видела какую-то сумочку. Это ее? Она темно-синяя.

Джулия покачала головой.

– Нет, сумочка Дор ярко-красная. Она говорит, что этот цвет подчеркивает ее яркую и смелую индивидуальность. – Она рассмеялась и, закончив делать рисовое кольцо, вытерла липкие руки о полотенце.

Осознание поразило нас одновременно, и мы в изумлении уставились друг на друга.

Если сумочка в гостиной принадлежит не Дор… возможно, она принадлежала Терезе Лоньон!

Глава шестая

Я поспешила в гостиной, забрала сумочку и портсигар и понесла их наверх, на кухню.

Джулия ждала меня с еле сдерживаемым волнением, но работу не прекращала. Когда я вошла, она как раз опускала сковороду с кремообразным тушеным рисом, теперь уже закрытую, в большую кастрюлю с кипящей водой.

– Ну вот, готово. Осталось дать блюду настояться. Моллюски попадут в центр кольца, как только я переверну их на тарелку. А ну, показывай! – Она подошла ко мне вплотную, и я открыла сумочку.

Сразу стало ясно, что сумочка принадлежит Терезе Лоньон. Первое, что указывало на это, была губная помада цвета фуксии, которую она использовала накануне и которая оставила след на краю бокала. Вторым оказался адресованный ей конверт.

– О! Теперь у нас есть ее адрес! – обрадовалась Джулия. – Можешь пойти и проверить.

Я посмотрела на нее.

Я еще до конца не понимала, хочу ли расследовать это убийство, но возникшую у меня вспышку интереса отрицать не могла. Внутри меня жил маленький бесенок, которому всегда хотелось делать что-то удивительное и необычное, а иногда даже то, чего делать не стоило. Например, подложить взрывающийся «сюрприз» на письменный стол моего учителя. Или залезть на дерево в расшитом вручную белом платье для первого причастия. Или украдкой выпить в возрасте десяти лет отцовское пиво «Пабст», а потом еще одно, и еще, и еще. От запаха пива меня мутило до сих пор.

Я старалась не обращать внимания на этого чертенка внутри меня, но он настоял, чтобы я устроилась на завод по производству бомбардировщиков, и все обошлось. Именно из-за этого дерзкого чертенка я загнала любимый «Форд Тандербёрд» Генри тысяча девятьсот сорок шестого года на замерзшее озеро Бельвиль. Предварительно я измерила толщину льда и произвела расчеты, так что я знала, что лед выдержит вес двух «Тандербёрдов», но он все равно был в бешенстве. Я поцеловала его и помирилась с ним, но он от этого стресса так и не оправился.

Так что с Джулией и подстрекавшим меня бесенком было трудно отказаться от затеи провести небольшое расследование в стиле Нэнси Дрю. Я решила немного покопаться и, если обнаружу что-то интересное, сразу передать это инспектору Мервелю.

Если бы я знала тогда, чем все обернется, я бы закрыла сумочку и доставила ее в его кабинет – и держалась подальше от следствия.

Наверное.

– Что там еще? – Джулия практически дышала мне в затылок, так что я перевернула сумку и вывалила ее содержимое на стол.

В детективных романах герой всегда находит важную улику в сумке или карманах жертвы. Признаюсь, я надеялась на что-то подобное, когда просматривала содержимое сумочки Терезы, – что-то, что укажет на убийцу или, по крайней мере, на мотив ее убийства.

Но меня ждало горькое разочарование. Кроме конверта, в котором оказалось письмо от матери, и губной помады внутри ничего интересного не было: горсть монет, чековый билет из Театра Монсо, желтый спичечный коробок с красным солнышком, косметичка, кольцо с двумя ключами и маленькая расческа.

Я даже ощупала внутреннюю часть сумочки в надежде, что что-то вшито в подкладку. Но там ничего не оказалось. Сумка была пуста.

– Ну, это скучно, – протянула Джулия. – Женщину убивают, и ты ожидаешь, что ее сумка хранит какие-то секреты. Или хотя бы что-то интересное. Гм-м. «Ла Соль». Никогда не слышала об этом месте. – Она посмотрела на желтый спичечный коробок и бросила его обратно на стол. – Наверное, какое-то кафе.

Мне было любопытно, и я прочитала письмо от матери Терезы – в конце концов, Терезе было уже все равно – она умерла. Вдруг там окажется что-то важное? Письмо было коротким и содержало описания кота по имени Бруно, который имел склонность разматывать клубки пряжи мадам Лоньон и дремать среди спутанных мотков.

Я разочарованно сложила письмо и сунула обратно в конверт. Монеты были франками и сантимами – всего пять франков, билет был из театра, где работали Тереза, Дор и другие, а пудреница ничем не отличалась от других, если не считать мозаичных рисунков из перламутра на крышке. Я решила, что ключи, вероятно, от ее квартиры.

– Ну вот и все. – Я убрала все обратно в сумочку.

– Что это? Ты начала курить, Табс? – Джулия взяла портсигар, который я нашла рядом с сумочкой Терезы в гостиной.

– Нет, но я хотела спросить, не знаешь ли ты, чей он. – Я объяснила, где я его нашла. Он был серебряный, с замысловатой гравировкой в виде виноградных лоз, а судя по его весу, это был вовсе не дешевый аксессуар из магазина. Сигареты внутри были обычными Gitanes.

– Вероятно, кто-то из мужчин оставил его прошлой ночью. Женщина носила бы его в сумочке, не так ли? – задумалась Джулия.

– Да. – Я нахмурилась. Разве не странно, что в сумочке Терезы не было сигарет, зато лежал спичечный коробок? Прошлой ночью она курила; почти все курили, поэтому почти все принесли с собой свои запасы. Может быть, она была из тех, кто вечно просит сигареты у мужчин, чтобы с ними пофлиртовать.

У меня дома была подруга, которая использовала это как способ знакомства с парнями. «Эй, красавчик, есть закурить?» – спрашивала Сэнди и хлопала ресницами.

Излишне упоминать, что Сэнди была намного смелее меня. К тому же я не курила.

– Ну, я уверена, что хозяин объявится. – Джулия повернулась к плите. Когда она открыла дверцу духовки, из нее хлынула смесь восхитительных ароматов, которые напомнили мне, что я должна отнести сумочку Дор, чтобы мои дедушка и дядя могли поужинать.

– Портсигар я возьму с собой в театр. – Я встала. – А на обратном пути занесу его в дом номер тридцать шесть для инспектора Мервеля.

* * *

В самом деле, твердила я себе, вполне разумно, что раз уж по пути в театр Монсо мне придется проехать через район… ну, вблизи района… где жила Тереза Лоньон, то можно сделать небольшой крюк.

Просто чтобы увидеть ее дом.

Это не означало, что я и впрямь собиралась расследовать преступление; я лишь хотела удовлетворить любопытство, заглянув по адресу – мне было почти по пути туда, куда я направлялась.

Хотя вообще-то этот дом располагался на Правом берегу, на северной стороне реки, где находился и театр, однако же на приличном расстоянии от него. Квартира Терезы была на Монмартре, в районе, где на большом холме возвышалась красивая базилика Сакре-Кёр с белым куполом и откуда открывался вид на город. Улицы здесь были узкими, зигзагообразными, а кое-где и очень крутыми. Недалеко от знаменитой церкви были танцевальные залы и кабаре, в том числе печально известный «Черный кот», а также квартал красных фонарей. Здесь проживали художники и музыканты, которые вели богемный образ жизни.

Я поехала на велосипеде, что, как я позже поняла, было ошибкой. Сумочки Дор и Терезы были надежно пристегнуты в маленькой корзинке, прикрепленной к рулю, а портсигар я спрятала в большой карман шерстяного пальто. Я крутила педали и чувствовала тяжесть серебряного футляра, упирающегося мне в правое бедро.

Как хорошо, что в течение последних двух дней не выпало ни снега, ни каких-либо осадков, которые покрыли бы слякотью улицы. Было холодно, но, по крайней мере, в мою спину не летела грязь с шин велосипеда. Я заскочила домой и помчалась вверх по лестнице, чтобы рассказать дедушке и дяде Рафу о своем походе в театр – и о том, что они получат в результате этой сделки.

В какой восторг они пришли от того, что их ужин приготовится на кухне мадам Чайлд, а не на их собственной, хотя я видела, что они старались скрыть свой энтузиазм. Учитывая это, я испытала еще большую решимость научиться, наконец, готовить, с помощью Джулии. Я знала, как сильно мой дед и уважаемый дядя – а также все парижане – страдали от нехватки продовольствия во время оккупации. Это было самое малое, что я могла сделать в благодарность за то, что они позволили мне проживать в их доме бесплатно.

Хуже всего было, когда я переезжала на велосипеде через Сену с Левого берега на север, на Правый берег. Здесь не было зданий, которые могли бы защитить от холодного ветра, дувшего с широкой реки, и я пожалела о своем решении ехать на велосипеде. Мне было бы удобнее идти пешком, и порывы ветра не проникали бы под юбку и не хлестали лицо, а еще комфортнее было бы в такси. Конечно, только когда я крутила педали на мосту, мне пришло в голову, что я могла «на законных основаниях» надеть для этой маленькой экспедиции брюки!

Я подумывала обзавестись здесь, в Париже, собственной машиной – у Джулии и Дор было по одной, и им удавалось относительно безопасно передвигаться по городу; правда, Дор вскоре после приезда слегка ударилась бампером. Может быть, мне стоило перестать покупать красивые туфли и блузки и накопить на маленький «Рено» или что-нибудь в этом роде. Я была уверена, что сумею припарковаться под портиком, который вел на задний двор дома.

По мере того, как я продвигалась от бульвара Клиши к улице Лепик, улицы становились все более крутыми и узкими и напоминали зигзаги молний. Кроме того, они становились все темнее, так как солнце стояло низко, а выстроившиеся вдоль дороги высокие здания не пропускали его лучи. К тому времени, как я свернула на улицу де ла Мир, мои ноги бунтовали и требовали передышки. Я взмокла от напряжения и молча проклинала себя за то, что лезу не в свое дело, но в основном за то, что поехала на велосипеде, а не села в такси.

Но раз уж я сюда добралась, нужно было, по крайней мере, найти адрес Терезы. Интересно, увижу ли я инспектора Мервеля или он уже приходил сюда и ушел?

Что я скажу, если с ним встречусь… а самое главное – что скажет он? Сочтет ли он мое присутствие доказательством вины?

Я решила, что если столкнусь здесь с Мервелем, то объясню, что знала, что он будет здесь, поэтому приехала передать ему сумочку Терезы.

Стиснув зубы от этой мысли, я притормозила перед домом Терезы под номером пятнадцать.

Это был знаменитый на весь город дом: бежевое кирпичное здание Османа с витиеватой отделкой, высотой в четыре-пять этажей, выстроенный почти вплотную к соседним домам. Я предполагала, что на каждом этаже было по две-три крошечные квартирки, а в некоторых из них могли даже иметься собственные ванные комнаты, хотя это, конечно, не было обязательным. Дом Терезы и соседние дома образовывали небольшой общий внутренний дворик. По узким переулкам между зданиями можно было проехать к крошечному участку двора, который предназначался не для автомобилистов, а для велосипедистов и пешеходов, а также для множества населявших город кошек.

Из-за погоды пешеходов было немного, да и те кутались в шарфы и пальто и шли быстро, опустив головы. Не было видно ни жандармов, ни полицейских машин, ни даже припаркованных поблизости велосипедов. Стоящие здесь машины никто не трогал по меньшей мере несколько дней; все они были покрыты снегом, на котором виднелись редкие отпечатки кошачьих лап.

Я вздохнула, уперлась ногами в землю и посмотрела на занавешенные окна дома Терезы. Неужели я проделала весь этот путь напрасно, лишь для того, чтобы взглянуть на здание снаружи? О чем я только думала?!

Прежде чем я успела сообразить, что делаю, мой внутренний чертенок заставил меня слезть с велосипеда. Я закатила велосипед в один из узких проходов между зданиями и прислонила к дереву, подальше от глаз прохожих. После этого я поспешила обратно к главному входу дома номер пятнадцать. Колени дрожали от того, что я нервничала, а не от того, что я двадцать пять минут ехала на велосипеде, но я смело направилась к входной двери. Она либо окажется заперта, либо не заперта, и тогда я пойму, действительно ли я потратила время зря. Хотя в кармане, как всегда, лежал швейцарский армейский нож, и один из инструментов мог пригодиться, чтобы вскрыть замок.

Я резко затихла и закатила глаза, осознав собственную глупость. В сумочке Терезы были ключи! Я могла без труда проникнуть в ее квартиру! Хотела ли я этого?

Я же знаю Нэнси Дрю больше пятнадцати лет, исследовала потайные лестницы, читала загадочные письма и изучала сломанные замки.

Черт возьми, да! Я хотела попасть внутрь.

С ключами в руке, охваченная волнением и трепетом, я направилась к входной двери. Мне потребовалось всего мгновение, чтобы определить, который из двух ключей подходит для входной двери, и я скользнула внутрь, радуясь возможности укрыться от холода. В холле здания было тихо, пусто и тесновато. Лифта не было, только лестница с перилами из кованого железа.

Мой нос замерз, и, поднимаясь по лестнице, я вытерла его носовым платком. Судя по адресу на конверте, квартира Терезы была под номером двадцать один, так что я предположила, что она находилась на три пролета выше, учитывая то, как европейцы считают этажи.

К счастью, я не встретила никого, кто мог бы задать мне вопросы. Вероятно, все были умнее меня и сидели у своих угольных печей или газовых радиаторов, попивая кофе или бренди.

«Зато им было не так весело, как мне», – с легкой улыбкой подумала я.

Безобидная забава, полагала я в тот момент.

Коридор был узким и темным, в нем пахло пережаренным луком и сигаретным дымом. Единственная лампочка нехотя отбрасывала круг света, который почти не освещал пространство и не позволял мне разглядеть в конце коридора того, кто, как я слышала, тихо удалялся.

Ковра под ногами не было, а старый дощатый пол был потертым и неровным. Местами он скрипел и стонал, и я вздрагивала при каждом шаге, хотя вряд ли кто-то мог услышать меня из-за рева радио в квартире номер двадцать. Номера квартир были написаны на маленьких керамических табличках, висевших рядом с каждой дверью на грубой серовато-коричневой стене. Квартира номер двадцать один находилась с правой стороны, а значит, ее окна выходили во внутренний дворик. Это хорошо; никто с улицы не увидел бы ни света, ни меня.

При этой мысли по спине пробежала легкая дрожь, но я успокоила себя. Наверняка Мервель и его люди уже побывали здесь и ушли. Какой смысл кому-то следить за квартирой Терезы, зная, что полиция там уже побывала? И вообще, зачем кому-то следить за квартирой мертвой женщины? Она ведь умерла.

Я подошла к двери и оглядела коридор. Там никого не было, ни одна дверь не открылась, и я не слышала никаких звуков, кроме нарочито драматичных голосов участников радиопрограммы. Я приложила ухо к двери и прислушалась. Но внутри было тихо.

Что ж, подумала я, была не была.

Я вставила ключ в замок, повернула, осторожно нажала на ручку и вошла в квартиру.

Ничего страшного не произошло, и я выдохнула и закрыла за собой дверь. Пальцы покалывало, колени дрожали. В последний раз я совершала нечто безумное, когда первого марта тысяча девятьсот сорок второго года добровольно явилась в отдел кадров на заводе бомбардировщиков. Даже сесть на корабль и отправиться в Париж было не так захватывающе и страшно, как попроситься на работу, связанную с изготовлением военных машин.

Что это? Взлом с проникновением? У меня был ключ – значит, это не взлом. Я проникла в чужую квартиру, но Терезе Лоньон было уже все равно.

Я с запозданием задалась вопросом, жила ли она здесь одна и не побеспокою ли я ее соседку по комнате.

Я постояла в нерешительности, прислушиваясь к своему неровному дыханию. Не услышав никаких звуков, я рукой в перчатке нажала на выключатель у двери. Был уже шестой час, и тени становились длиннее – особенно здесь, в квартире, с зашторенными окнами, выходящими на северную сторону. Я нажала на похожий на кнопку другой выключатель, и со щелчком зажглась еще одна одинокая, скупая лампочка, но света от нее оказалось достаточно, чтобы осмотреть небольшое помещение.

Я с изумлением обнаружила, что в прямоугольной комнате почти нет мебели. Здесь стоял один потрепанный и продавленный диван, который выглядел так, будто он развалится, если на него кто-то сядет. Один маленький коврик, на котором стояла настольная лампа, и дорожный сундук, который одновременно мог служить столом. Все это было расставлено перед камином, в котором стояла небольшая печурка. Рядом – ведро с углем, немного хвороста для растопки и коробок спичек.

Кухня представляла собой столешницу с автономной газовой горелкой, и я знала, что лучше не открывать кран и не проверять, потечет ли вода в маленькую раковину из мыльного камня. Но в квартире это был единственный источник воды; там не было даже туалета. Рядом с раковиной стояли три короткие полки и один шкафчик. На полках— только тарелка, чашка и миска. И никаких следов еды, если не считать коробки крекеров. Даже в коробке для еды за окном не было ничего, кроме крошечной сырной корки.

В углу на полу я разглядела матрас, а рядом с ним еще одну лампу. Кровать была застелена неряшливо, как будто кто-то приподнял покрывало и откинул его в сторону, чтобы было где присесть и натянуть чулки. На нем была разбросана одежда, а рядом стояла пара изящных туфель на каблуках. Одежда выглядела так, словно принадлежала Терезе, и это были, безусловно, самые красивые вещи во всей квартире: модные, яркие и дорогие на вид.

На стене висело зеркало, а на голом деревянном полу рядом с ним в маленьких картонных коробочках лежала вся косметика и принадлежности, которые обычно хранятся на туалетном столике женщины: губная помада, лак для ногтей, косметика для глаз, блестящие расчески и заколки, пудра, кисти для волос и макияжа, лак для волос, духи и многое другое.

Я стояла, оглядывая эту грязную, мрачную и убогую комнату, и мне не верилось, что здесь жила яркая, жизнерадостная и привлекательная Тереза Лоньон, с которой я познакомилась накануне вечером. Она либо жила здесь совсем недолго, либо тратила все свои деньги только на то, чтобы выглядеть красиво.

На двух высоких узких окнах висели занавески, и я заметила, что шторы выглядели новыми – гораздо новее, чем все остальное в квартире, за исключением губной помады, сохранившей острый скошенный кончик. Тяжелые и темные шторы не пропускали свет и зимний холод. Оба окна были плотно зашторены. Воздух в комнате был душный и затхлый, а к слабому аромату пудры и духов Терезы примешивался запах плесени и гнили.

Меня почему-то потянуло к окнам, и через узкую щель между занавесками я выглянула в крошечный внутренний дворик. Испещренный длинными тенями снег блестел, буграми покрывая скамейки, разлапистые кусты и все вокруг. Не было никакого движения, разве что птица перепорхнула с балкона на ветку дерева, и хотя в окнах напротив мигали огоньки, пейзаж был безрадостный.

Безрадостный пейзаж, безрадостная, мрачная квартира. Как же сильно она отличалась от впечатления, которое сложилось у меня о жившей здесь жизнерадостной женщине.

Я отошла от окна, задернула шторы и повернулась еще раз оглядеть комнату. Ничто не указывало на то, что Мервель и его люди здесь побывали, но я не понимала, какие следы они могли оставить, ведь тут не было почти ничего такого, что можно было бы нарушить.

Возможно, они пришли и забрали письма, бумаги, книги, папки и фотографии – поэтому я ничего такого не нашла. Наверное, поэтому квартира казалась такой пустой и безликой. Стены были голыми, за исключением потрепанного плаката кабаре «Черный кот», приколотого рядом с кроватью. У меня возникло ощущение, что эта картинка живет здесь гораздо дольше, чем Тереза.

Поколебавшись, я убедилась, что шторы задернуты, и включила одну из стоявших на полу ламп. Эта лампа была установлена так, чтобы освещать зеркало, перед которым Тереза приводила себя в порядок, а также для чтения в постели.

Я внимательнее присмотрелась к ее вещам, точно не зная, что ищу. Если полицейские здесь и побывали, то они унесли с собой все, что представляло интерес. Косметика была хорошего качества, но украшения были дешевыми, а некоторые даже безвкусными. Было несколько шляп, а также пара перчаток, сбоку на левой ладони я заметила пятно. Будучи левшой, я поняла, что это означало. На моих руках и на многих парах перчаток оставались такие же следы от чернил.

Пронзительный телефонный звонок оказался таким неожиданным, что я испуганно вскрикнула. Зажав рот рукой, чувствуя, как учащается пульс и внезапно слабеют колени, я посмотрела в сторону, откуда доносился звук.

Телефон стоял на полу рядом с матрасом, частично скрытый грудой одежды и покрывалами. Он был в тени, поэтому я его и не заметила. Я уставилась на блестящий черный аппарат, который продолжал звонить в тишине так, что мои нервы натянулись как струны.

Сам факт наличия телефона в этой маленькой лачуге, где не было никаких других удобств и даже туалета, вызывал недоумение. Терезе установили телефон, хотя у нее не было даже стула?

И в то же время мои руки так и тянулись, чтобы снять трубку.

Телефон звонил, казалось, целую вечность, а я смотрела на него, и мое сердце бешено колотилось. Брать или не брать?

Наконец звон прекратился.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуком моего прерывистого дыхания и биением пульса в ушах.

Я несколько минут пялилась на телефон, пока не заметила за ним уголок книги, зажатой между краем матраса и стеной. Когда я ее подняла, что-то с тихим звяканьем упало на пол за матрас.

Пистолет.

Я широко разинула рот и молча смотрела на тусклый металл пистолетного ствола.

Зачем Терезе Лоньон был нужен пистолет?

Я пыталась решить, что делать с пистолетом (если с ним вообще что-то нужно было делать), когда услышала в коридоре ритмичный скрип. Развернувшись, я посмотрела на дверь, и мое сердце ушло в пятки. Скрип стих прямо за дверью.

Я быстро выключила лампу и обвела комнату испуганным взглядом. Единственное место, где можно было спрятаться, находилось за длинными тяжелыми шторами, и я на цыпочках направилась туда. Дверь мягко поддалась, и я с очередным приступом ужаса осознала, что забыла ее запереть.

Я сумела добраться до самого дальнего от кровати окна и спряталась за длинной, доходящей до пола, шторой. Мне стало дурно, когда я поняла, что свет у двери все еще горит, а дверь не заперта, но я надеялась, что это не вызовет подозрений. Люди часто оставляли свет включенным, чтобы было приятнее заходить в темный дом.

Однако вряд ли кто-то оставлял свою дверь незапертой.

Я с трудом выровняла дыхание и заставила себя успокоиться, что было почти нереально, учитывая, как колотилось сердце и как быстро я сюда бежала, и как можно плотнее прижалась к окну. Тут я заметила, что все еще держу в руке книгу, которую вытащила из-за матраса Терезы.

Когда дверь открылась, меня накрыла новая волна ужаса. Хотя я не видела, кто вошел в квартиру, тот факт, что он двигался крадучись, подчеркивал, что у него было не больше прав находиться здесь, чем у меня… Разумеется, это не предвещало ничего хорошего.

Кто бы здесь ни был, он дождался темноты. Он не постучал и никак не заявил о себе… а это означало, что он не ожидал, что здесь кто-то окажется. Возможно, именно он или она звонили несколько минут назад, чтобы убедиться, что дома никого нет. Через дорогу от того места, где я оставила велосипед, находилась телефонная будка.

Кем бы ни был незваный гость, он двигался так же медленно и осторожно, как и я.

От мысли, что рядом со мной убийца, меня бросило в дрожь.

Я давно не молилась, но теперь настал подходящий момент.

Я молилась и слушала.

У человека был с собой фонарик; я видела, как из-под шторы пробивался свет.

Я ничего не могла сказать о незваном госте: даже не понимала, мужчина это или женщина. Я слышала только звуки осторожных шагов, которые становились все увереннее по мере того, как злоумышленник убеждался, что он в квартире один. Как бы мне ни хотелось выглянуть из-за края портьер, я не осмеливалась даже пошевелиться. Но я прислушивалась изо всех сил, стараясь унять шум в ушах.

Шарканье, возня и шорохи подсказали мне, что человек что-то ищет. Тихое позвякивание указывало на то, что он копался в коробках с косметикой Терезы. Я услышала глухой стук, когда он обнаружил телефон и с раздражением отодвинул его – возможно, даже пнул ногой. Я старалась дышать бесшумно.

Если вы когда-нибудь пытались сдержать испуганное дыхание, когда ваше сердце бешено колотится, а нервы натянуты до предела, то вы знаете, что это невозможно.

Но, вероятно, мне это удалось. По прошествии времени, показавшегося мне вечностью, хотя, несомненно, миновало не более десяти-пятнадцати минут, незваный гость еще раз резко и раздраженно вскрикнул, разбил что-то стеклянное… и направился к выходу.

Я закрыла глаза и еще раз прочитала молитву. Затаив дыхание, я ждала, пока скрипнет дверная ручка и задвижка с щелчком вернется на свое место.

Как только это произошло и шаги стихли, напряжение разом покинуло мое тело, и у меня едва не подогнулись колени. Чтобы не упасть, я ухватилась за тяжелую ткань штор, еще не готовая покинуть их безопасные складки.

Подождав немного, я выглянула из-за штор и увидела, что в квартире снова пусто и тихо. Ритмичный скрип шагов стих.

Тишину нарушали только доносившиеся из коридора голоса радиоприемника.

Глава седьмая

Выскользнув из-за штор, я ощутила, что в комнате новый запах. Кто бы тут ни побывал, он оставил после себя некий аромат, слабую эссенцию, которая могла бы послужить ключом к разгадке его личности. Это было легкое дуновение чего-то сладкого и дымного. Не наркотики, но запах, в котором присутствовал какой-то землистый оттенок. Я принюхивалась, пытаясь определить, что это, но уж слишком я была напугана. Мне хотелось как можно скорее убраться из этой квартиры… но что-то заставило меня вернуться к матрасу и телефону.

Почему-то я не удивилась, увидев, что застрявший между матрасом и стеной пистолет исчез.

Это до смерти меня напугало.

Я взглянула на книгу, которую продолжала держать в руках. Это был небольшой роман в твердой обложке, но название я не разобрала. Я быстро пролистала страницы в тусклом свете и убедилась в том, что это действительно роман и что Тереза пометила одну страницу сложенным листком бумаги, но в темноте я не разобрала, на каком языке написана книга. Я решила не оставлять ее в квартире на случай, если незваный гость вернется и заметит ее внезапное появление, поэтому сунула ее в карман пальто, где уже лежал портсигар.

Я пулей вылетела из квартиры, спустилась по лестнице и выбежала из здания.

Как и прежде, я не встретила ни души и вышла через парадную дверь на улицу, где увидела проезжающую машину. Я села на велосипед и поймала себя на том, что украдкой оглядываюсь. Только через три квартала сердце перестало трепыхаться в груди. К счастью, теперь я ехала в основном под гору.

За те полчаса, что я пробыла в крошечной квартирке, солнце совсем скрылось. Небо потемнело, и здания по обеим сторонам улицы отбрасывали длинные тяжелые тени. Согнувшись над рулем, я крутила педали, и из моего рта вырывались белые облачка пара.

При других обстоятельствах я, возможно, наслаждалась бы велосипедной прогулкой под звездным небом по красивым улочкам, освещенным фонарями, которые светили гораздо ярче, чем лампы накаливания в доме Терезы. Париж всегда был по-своему прекрасен, даже в самую слякотную зиму… но ночью он поражал своими кремовыми изящными зданиями с витиеватыми черными перилами, отражавшимися в лужах живописных улиц.

Я яростно жала на педали, стараясь увеличить расстояние между собой и квартирой, и почти не замечала красоты полюбившегося мне города. Мне уже давно полагалось быть в театре Монсо, но, по крайней мере, я была цела и невредима. Я напрягала мозг, пытаясь вспомнить какие-нибудь детали визита невидимого незваного гостя, но в голову не приходило ничего, кроме оставленного им легкого аромата. Это были не духи и не табак, и запах был довольно приятный, но что это было, я пока не знала. Но не сомневалась, что определю это запах, если почувствую его снова.

* * *

Американский театр, в котором работала Дор, выступал на сцене театра Монсо, который находился в богатом и респектабельном Восьмом округе, в нескольких кварталах от лачуги Терезы Лоньон на улице де ла Мир. Это был другой мир.

Прошло больше двадцати минут, когда я наконец добралась до своего первоначального пункта назначения. Я вкатила переднее колесо велосипеда в велосипедную стойку перед домом и закрепила его навесным замком. Я не хотела оставлять сумочку Терезы в корзине велосипеда и не хотела, чтобы кто-нибудь заметил ее у меня в руках. Я сняла пальто, перекинула лямку сумки через плечо – и снова надела пальто.

Парадные двери театра, вероятно, еще не были открыты; было чуть больше шести часов, а я знала, что спектакль начнется не раньше восьми. Я сомневалась, состоится ли вообще спектакль, учитывая то, что произошло с Терезой. Я подошла к выходящей на аллею задней двери, как меня проинструктировала через Джулию Дор, и обнаружила, что дверь приоткрыта.

Проскользнув внутрь, я оказалась в огромном закулисном пространстве. Оно было высотой по меньшей мере в три этажа и напоминало самолетный ангар; всюду были сложены декорации. Очевидно, они предназначались не для постановки «Десяти негритят» Агаты Кристи, а, скорее, для «Ромео и Джульетты» (среди декораций был балкон), или «Микадо» (японский сад).

Гомон голосов на английском (большую часть труппы составляли американцы) сопровождался стуком молотков и другими звуками – судя по всему, происходила проверка сценического освещения. Пахло сигаретным дымом и свежей краской.

Не успела я задуматься о том, как найти офис, где работала Дор, как услышала свое имя.

– О, привет… э-э, Табита, верно?

Я повернулась и увидела Нила Кингсли, одного из гостей на вчерашней вечеринке Дор. Даже без пары бокалов вина он показался мне таким же смуглым и красивым, каким я его запомнила. Он играл Филиппа Ломбарда, то есть исполнял одну из главных ролей в текущей постановке, и я заметила, что он уже был в сценическом гриме. Значит, спектакль все-таки состоится.

Шоу должно продолжаться.

Нил был не выше ста восьмидесяти сантиметров ростом, но его манеры и взгляд придавали ему мужественности. Безусловно, он обладал достаточной силой, чтобы легко одолеть женщину и нанести ей удар ножом. И был довольно привлекателен, чтобы заманить ее в темный угол…

Подавив приступ паники, я ответила:

– Да, Табита. Я ищу Дор – ты ее не видел?

– В последнее время нет. Но она вряд ли где-то далеко – Марибель в ярости, а бедняжка Дор обычно разруливает все проблемы, в чем бы они ни заключались. В этом-то все и дело. Она принимает удар на себя, за всех нас. Особенно за Теда. Марибель доводит его до белого каления. Иногда он просто уходит и прячется, лишь бы быть от нее подальше.

Он зажег сигарету и резко затянулся, а я полезла в карман и достала серебряный портсигар.

– Его забыли у Дор прошлой ночью – он твой? – спросила я.

Он покачал головой.

– Нет. Скорее всего, Джастиса. – Я кивнула и собралась спросить, где искать Дор, когда Нил заговорил снова: – Какой ужас случился с Терезой, не так ли? – Под слоем грима его красивое лицо выглядело изможденным. – Просто жуть. Говорят, ее зарезали в подвале дома – прямо там.

– Ее могли убить где угодно, – возразила я. – Но нашли в подвале. Я вышла вместе с ней. Мы вдвоем спустились на лифте.

– Она ушла с тобой? – Он нахмурился и еще раз затянулся. – Я думал, она поедет с Джонни. Прошлая ночь как в тумане. – Он потер лоб рукой, в которой держал сигарету. – Она что-нибудь говорила… ну, знаешь… хоть что-нибудь?

Я поняла, что он спрашивал, не намекала ли она на то, что ее жизнь в опасности.

– Она сказала, что будет ждать такси. Может быть, Джонни не был готов уходить, когда ей захотелось, и она ушла одна.

– Значит, ты спустилась с ней на лифте. – Он пристально посмотрел на меня и выпустил струю дыма. – Ты что-нибудь видела? Кого-нибудь?

Я покачала головой.

– Я живу через дорогу, так что не стала задерживаться и пошла домой. А она вернулась в вестибюль, чтобы дождаться такси. Насколько я видела, вокруг никого не было.

– Наверное, кто-то зашел с улицы, какой-то бродяга или типа того, поймал ее и… сделал это.