– Так-таки ни одной? – усомнился епископос. – А про кару за лукавство перед Господом помнишь?

– Перед Христосом врать нельзя, я знаю. – Василий покосился на лик, поежился. – Трудно было, но я держался. Все десять блёл.

– Блюл, – поправил епископос. – Ну коли так, отпускаю тебе все грехи – даже те, кои ты совершил сам того не ведая. Целуй крест.

Прочитал разрешительную молитву, помог грузному князю подняться, почтительно взяв под локоть.

Вышли наружу, где остались приближенные. Владимир прислушивался к себе.

– Хорошо стало в груди. Просторно.

— Зови меня Джим, — предлагает он.

– Это тебе на душу ангел слетел.

— Джим, — повторяет она.

Уж не заигрывает ли он с ней? Она не в его вкусе. Правда, когда-то про него говорили, что он набрасывается на все, что шевелится (а иногда даже и не шевелится). На самом деле он предпочитает тощих женщин и мужчин. Сам Джим худой, даже костлявый, а у охранницы фунтов сорок лишнего веса. А это означает, что она из бедных. Богатые люди запросто справляются с ожирением с помощью генной терапии. Процедура простая: подправляют обмен веществ и все. А бедным людям остается только диета и физкультура.

А все же Софрониос княжеской безгрешности не очень поверил. Спросил:

И все же он продолжает ухаживания.

— Ты классно выглядишь, — говорит он ей. — Можешь как-нибудь забежать ко мне, и мы вместе создадим шаблон.

– Которая заповедь далась тебе трудней всего?

— Шаблон? С меня?

— А почему нет?

Обернулся, погрозил свите сухим пальцем: отдалитесь, государь с духовником про сокровенное беседует.

— Но я же вовсе не модель.

— А и не нужно.

– Других богов кроме Христоса не чтил – наоборот, велел повалить и палками бить, – стал перечислять князь. – Кумира себе не сотворял. Имени Божьего всуе не поминал. Один день в неделю ничего не делал, хоть это и скучно. Четвертая заповедь – отца с матерью чтить. Мои померли, чтить некого, но я по ним тризну справил…

— Я совсем ничего не понимаю в ГВР.

— Поверь мне, это не больно. Тридцать секунд перед камерами.

Епископос на языческий обычай вздохнул, но корить не стал. Намерение-то благое.

— Тридцать секунд!

— Да, и все.

– Красть, понятно, не крал. Зачем? Всё вокруг и так мое. Чужого не желал – на кой мне, своего хватает. Свидетельства ложна не послушествовал… Что тяжко было – это прелюбы не сотворять.

Она присвистнула.

— Всего тридцать секунд, чтобы ухватить сущность человека.

Владимир закручинился.

— Нет, — улыбается он, — не сущность. Просто внешность. Твою личность нужно будет запрограммировать, компилировать, отладить, настроить. На это уходит куда больше времени.

— Сорок секунд? — ухмыляется она.

– Прежних-то жен, как в Корсуни обещал, я от себя отженил, не жалко. Старшая, грекиня, старая уже, ну ее совсем. Обещал монастырь ей построить. Рогнеда надоела, всё ей вечно не так. Эту отослал назад, в ее родной Полоцк. Болгарыню жалко было, но я ей за стеной двор поставил, чтоб к деткам поближе. С женками тоже расстался по-доброму, всех замуж повыдавал. Таких красавиц, да с хорошим приданым враз разобрали.

— Недели или даже месяцы. А если хочешь получить очень близкий вариант, то и годы. Но тридцать секунд нужны, чтобы запечатлеть внешний вид и создать двойника в ГВР. А я уже знаю, куда я тебя помещу.

Она прикрывает рот рукой.

– «Женки» это кто? – не понял монах.

— Правда?

– Малые жены, – объяснил князь. – Которые не для важности, а для отдохновения.

– А-а. И что, ни одной себе не оставил?

— Гхм. — Он чуть-чуть кокетничает, потом откидывается в кресле. — Мы можем использовать и твой голос, если хочешь. Понадобится всего лишь пять минут в кабинке.

— И что для этого нужно сделать?

– Самая любимая, звать Лебедь, заупрямилась, не съехала. Который месяц из светлицы не выходит. То поет, то плачет. Громко. – Владимир вздохнул. – Всё сердце мне измучила. Я иногда под окном стою, слушаю… Грех это? – вдруг испугался он.

— Нужно прочитать несколько предложений и спеть песенку. И по этим данным компьютер воссоздаст все остальное. Он может создавать фразы, которые ты не произносила. Получается что-то вроде привидения.

– Ежели искушаешься, но не поддаешься – наоборот, подвиг. Вижу я, сыне, что вера в тебе великой крепости. Блюди себя тако и дале – быть тебе святым.

— Ага, — соглашается она.

— Ну что, согласна?

Владимир зарделся, что при такой румяности, казалось, было и невозможно. Круглое лицо князя совсем запунцовело – прямо красное солнышко.

Она сразу решила, что согласится. Это похоже на бессмертие в каком-то смысле, к тому же ей нравится Джим. У него причудливое напористое очарование, как у ее покойного мужа. К тому же — он умный. Конечно, она согласна.

– Плоти только тягостно, – пожаловался он. – Очень уж во мне здоровья много.

Он записывает ее на понедельник после Рождества на 2 часа.

– Так церковь не возбраняет, ежели не пост, – утешил его епископос. – На то у тебя законная супруга.

* * *

– Супруга… – Владимир скривился, будто надкусил арабский плод «лемони». – Это как если привык вкушать за трапезами пироги разночинные, мясы многопряные, рыбы всякосоленые, сласти пресладкие, а потом сиди, жуй один и тот же финик сушеный. Моя-то, багрянородная, сам знаешь – кожа да кости. И ничего на ней не торчит кроме носа. Черная клювастая скворчиха! Где ей против моей белой Лебедушки?

Она не пришла.

Он удивился, что могло произойти? Хотел было позвонить на вахту, но передумал. Он очень занят, хватается за все, пытается везде успеть. Вскоре он забыл про нее.

Епископос подумал, что пора, пожалуй, и строгость явить.

Когда речь зашла о комарах, он вспомнил про нее. Вспомнил ту ночь, когда залетела оса. Эти москиты — первые функциональные паразиты в ГВР. Их укусы чешутся как настоящие, а поведение реалистично. Охота, питание, размножение. Чувствительны к виртуальным репеллентам. Реалисты считают, что это настоящий триумф. Идеалисты умоляют убрать их из окончательной версии. Ну зачем подвергать детей комариным укусам? Разве мы не можем сделать дар людям, которые, как мы надеемся, вернут нас из небытия, взять и избавить их от комаров?

Он их не слушает. Честно говоря, он обожает творить комаров, хламидий и адвокатов. Когда наконец он позвонил на вахту, ему сообщили, что она не приходит уже несколько недель. Никто не знает почему.

– Что ж, порадуй беса, – сурово изрек он. – Откажись ради бренного плотолюбия от небесного царства, обреки себя на муки Ада, где черти прелюбодеям жгут раскаленными щипцами срамные уды.

Через пару дней она ждала его на парковке. Она была без формы и не сказала, где пропадала. Теперь она выглядела хрупкой и слабой, казалось, подует ветер и она рассыплется.

Князь посерел, схватился за чресла, замотал головой.

— Можете сделать кое-что для меня? — спросила она.

— А что тебе надо?

– Нет, не поддамся!

Она сняла рюкзачок и раскрыла его. Темная, пугливая часть его души опасалась, что там может оказаться оружие. Хотя зачем? Она не выглядела сумасшедшей, когда они познакомились, по крайней мере не больше, чем все остальные сейчас.

Это оказался забавный плюшевый кролик, с разболтанными лапами, дюймов девять величиной.

Стало Софрониосу его жалко. Да и речено мудрыми: «Не перегибай палку дабы не треснула».

Он почувствовал облегчение. Он умеет обращаться с кроликами.

— Это мне?

– Оно, конечно, всегда покаяться можно, – задумчиво, как бы сам себе, молвил пастырь. – Христос милостив. Раскаяние грешника Ему в радость. Коли не устоишь перед плотским соблазном – покайся на исповеди. Я наложу на тебя епитимью. Исполнишь – Господь простит.

— Нет, — отвечает она, прижимая игрушку. — Извините, я ничего вам не принесла. Я хотела, но голова была словно в тумане.

— Все нормально. Так что?..

– Что наложишь? – заопасался князь.

— Это для детишек.

— Понятно, — говорил он, приложив руку ко лбу, чтобы убедиться, что у него нет температуры.

– Искупление. Прочтешь десять раз «Отче наш» и сделаешь пять земных поклонов.

— Его зовут мистер Хоппингтон. Он немного потрепан, но еще ничего. Очень милый. Посмотрите, мне пришлось его зашить здесь на лапе, потому что из него посыпались опилки. И пуговица не совсем подходит, да?

Он хотел сказать «десять», но подумал, что государю при его тучности это нездорово будет.

— Кармен, — начал он, но она перебила его:

— Я знаю, у компании есть такие здания, как они называются? Станции?

– А так можно было? – встрепетал Владимир и вдруг заторопился куда-то. – Ты, отче, верно, пристал с дороги. Тебя проводят в архиерейские покои, отдохни. У меня дело, спешное…

— Верно, станции. Капсулы жизнеобеспечения.

— Вы можете сделать так, чтобы мистер Хоппингтон оказался в одной из них? Я хочу, чтобы он попал к человеку, которому он будет нужен. Я не могу подумать, что он…

– Погоди. Не обо всем еще тебя спросил. Ты пропустил шестую заповедь. «Не убий». Ее никакой государь соблюдать не может, но Бог сурово карает того, кто чрезмерно жестокосерден.

— Не могу, — отвечает Джим. — Это против правил.

— Есть правила, запрещающие игрушки?

Вопрошающе устремил на князя прищуренный взгляд. Год назад Софрониос с ужасом наблюдал, как русы творили расправу в павшем Херсонесе. Все пленные, взятые с оружием в руках, несколько сотен, были выведены в поле и зарезаны там один за другим, как бараны. Грозный вождь варваров смотрел на казнь из седла, похожий на апокалиптического всадника по имени Смерть. Эта страшная картина снилась Софрониосу по ночам, он просыпался в холодной испарине, молился.

— В мягких игрушках заводятся клещи, — объясняет он.

Она его не понимает.

Голубые глаза Владимира смотрели на духовника невинно.

— Они приводят к аллергии. Их набивка — питательная среда для клещей, — говорит Джим.

Он-то знает, что нет ни малейшего шанса уговорить Блу — она никого и близко не подпускает к своим творениям. — Для детей аллергическая реакция опасна. Мы и так уже вмешались в их иммунную систему, поэтому хотим свести все риски к минимуму.

– Соблюдаю, а как же. Раз велено «не убий» – никого не убивал. Я ведь теперь христианин.

— Но разве станции не проходят санацию?

— Конечно, проходят.

– Ну, это потому, что пока войны не было.

— И запечатываются. А значит, пыльные клещи туда не попадут.

— Кармен, — возражает он, — это все равно риск, на который никто не пойдет.

Ее зубы стиснуты, поэтому звук ее вздоха был похож на звук проколотой шины.

– У меня всегда война, не с теми, так с этими. Держава-то большая. Осенью ходил на радимичей – больно дерзки стали. Зимой по льду пришли печенеги, с ними бился.

— Мой сын умер, — говорит она. — Мой малыш.

Он хочет сказать, что ему жаль. Но что это изменит?

– А говоришь «никого не убивал», – укорил епископос.

— Это была его любимая игрушка. С ней он ложился спать и с ней просыпался. Она еще хранит его запах. — Она прижимает кролика к лицу и вдыхает воздух.

— Наверное, я могу сделать его виртуальную копию, — предлагает он. — Они ведь будут находиться в ГВР, пока им не исполнится двадцать один год, а тогда они все равно не заинтересуются…

– Я долго думал про это. И придумал. – Князь оживился. Он гордился остротой своего ума. – Из луков стрелять – это ничего, это можно. Бог рассудит, в кого стреле попасть, а в кого нет. Помер кто – не моя вина. С мечами-копьями труднее. Но нету же такой заповеди «не рань»?

— Я не хочу копию. — Она начинает плакать. — Хоппингтон будет ненастоящим. А он настоящий. Разве вы не понимаете разницу между настоящим и фальшивым?

– Нету.

Он и сам иногда над этим задумывается.

— Это подарок, — объясняет она.

– Вот я и велел воинам: бейте, но не добивайте. Ведь редко кого с одного удара насмерть кладут. Почти всегда потом доканчивать надо. А это я строго-настрого запретил. Кто упал, говорю, тому голову не отсекать, глотку не взрезать. И еще приказал: колите-рубите без злобы, а с кротким сердцем. Святая Книга, говорю, нас учит: кто кроток и смирен сердцем, тот спасется.

Она погрузилась в скорбь, Джим чувствует это, в безнадежную, глухую скорбь. Вместо того чтобы рассуждать о клещах и аллергенах, может, лучше просто помочь ей? Он должен успокоить ее. Неважно, что он сделает с этим подарком, подумал он. Если он просто его возьмет, она успокоится.

— Ладно, — соглашается он. — Ладно, я постараюсь что-нибудь сделать для тебя.

Софрониос слушал, хлопая глазами.

И Хоппингтон отправляется к нему домой. Он сидит на его полке в спальне, такой неуместный среди электроники, хрома и меди. И хотя Джиму кажется, что кролик смотрит на него с упреком, он не может выбросить его. Просто не может. Со временем он привыкает просто не замечать его, словно его там нет.

* * *

– И что воины?

Лицо Хустон обрамляют рыжие кудри. Когда он думает о ней, он вспоминает одно и то же: раскачиваясь на каблуках — туфли на платформе, — она перешагивает через свои трусики. Перешагивает неуклюже, но ему очень нравится. Он перестал с ней встречаться, как только почувствовал, что начинает к ней привязываться. Он решил, что ему это не нужно. Он понимает, что лучше заниматься сексом с виртуальными партнерами, но все равно не мог отказать себе в сексе в реальности.

Она была приятно удивлена, когда он снова ей позвонил. Он по мне скучает, решила она. Как трогательно. Она запросила две тысячи долларов. Плюс чаевые. Что, цены поднялись? Предложение и спрос, объясняет она. Нет, у нее не золотое сердце, может, серебряное или даже бронзовое.

– Всё исполнили. Они у меня послушные. С печенежьей сечи уходили – вся снежная поляна была от крови красная, раненые вороги вопили, иные просили добить их как принято, по-честно́му, чтоб не издохнуть от холода, в мучениях. Меня жаль брала, но я не поддался искушению. Уезжал – плакал. Слезлив стал в последнее время.

Когда все закончилось и похоть Джима была удовлетворена, она сняла наручники и путы и принялась рассматривать его коллекцию пилюль.

— Угощайся, — предлагает он, хотя мысли его далеко.

– Это в тебе душа умягчается, – озадаченно сказал епископос и почесал седую бороду.

Он такой щедрый, думает она. Он ей нравится, по-настоящему нравится.

— Кто это? — спрашивает она. Он не может вспомнить имя.

Некое время шли через широкий княжий двор молча.

— Сэр Попрыгунчик.

— Забавный.

– С войной-то устроилось, – вздохнул Владимир. – Вот с разбойниками плохо. Не знаю, как и быть…

— Да. — Можно, я его заберу?

Он не знает. Он как-то неопределенно машет рукой. Она решает, что это ответ «да», он хотел было возразить, да передумал. Он слишком устал.

– А что разбойники?

Мистер Хоппингтон отправляется в ее сумку, его ухо грустно выглядывает наружу.

Детская игрушка, думает Джим. Ею играл маленький мальчик.

– Так ведь их тоже убивать нельзя – шестая заповедь. На Руси прежде грабежей и убийств почти не было. Преступников карали лютой смертью, чтоб неповадно было. А теперь беда. У нас теперь по-христиански: жизни никого не лишаем, на убийцу виру кладем – сорок гривен за погубленную душу. Кто не может заплатить – в яму сажаем. Зимой еще ничего, боялись – в яме студёно. А сейчас потеплело, да еще и хлеб по весне почти весь съеден. Так находятся пройды, кто нарочно зарежет кого-нибудь и приходит: вот он я, сажайте в яму. Сидят там, корми их. А после, отъевшись, сбегают. И много таких! Я их увещевал: душу свою погубите, в аду вам гореть. Смеются.

Она целует его и дает волю чувствам.

Бессонница становится еще хуже. Как только он закрывает глаза, он видит кролика. В его воображении он становится огромным, рядом с ним все остальное делается маленьким и незначительным. Лучше бы я отдал его в детский приют, думает он. Хотя бы так.

Софрониос часто заморгал.

* * *

Мы так сильно врезались в воду, что я подумал, станция развалится.

– Ты не казнишь разбойников и убийц?! Но без сей меры не устоит ни одно государство!

Нас затрясло, завертело, от этого и меня, и Фантазию начало тошнить, ремни безопасности натянулись, без них мы бы вылетели из кресел. Из моего разбитого носа потекла кровь, я весь был в красных пятнах. Кошмар. Меня вырвало, Фан тоже. Она сидела с закрытыми глазами, пальцы скрещены — она молилась милосердным божествам. В ее понимании МБ были, видимо, какими-то буйными природными силами, которые определяли баланс между Полезным и Вкусным. Да здравствуют МБ! Я бы тоже помолился, если бы видел в этом смысл.

– А что, в Святой Книге где-нибудь написано, что преступников дозволяется убивать? – с надеждой спросил Владимир. – Может, Исус Христос где-нибудь речет, что плохих людей можно кончать?

Освещение мигнуло. Раздался металлический скрежет. Звуки доходили четко.

До этого я кричал, но имейте в виду, не только от страха.

– Нет, Христос такого не говорил, но…

Шок от удара!

И вдруг наступила тишина.

Ученый муж сбился.

Фан взяла инициативу на себя, схватив рычаги управления, мягко повела нас к поверхности. Вверх, вверх, вверх. Мы вырвались наружу сквозь волны. Выглянув в иллюминатор, я так и прилип к нему.

Подле открытых ворот детинца, за которыми находился городской посад, раздались громкие голоса. Владимир, подобно матери, всегда знающей, на какой крик ребенка надо тревожиться, а на какой можно не обращать внимания, сразу обернулся.

Я никогда не видел такого прекрасного голубого неба, таких белейших облаков.

Мы привели себя в порядок, надели защитные костюмы. Забортный двигатель кашлял и стучал, но кое-как дотащил нас до берега.

По двору, сдергивая на ходу шапку, быстро шел Мышата, начальник сегодняшнего караула.

У нас получилось.

— Добро пожаловать в первый день нашей жизни, — сказал я.

– Княже, он опять, – прогудел Мышата, с любопытством посмотрел на греческого волхва и, чтобы сделать важному человеку приятное, размашисто перекрестился огромной лапищей. «Мышатой» великана прозвали для смеха, надо было бы «Медвежатой».

— Готов?

— Как всегда.

– Кто «он»? Что «опять»? Говори ясно! – нахмурился князь.

Мы распахнули люк. Металл протестующе заскрипел, но раздвинулся, открывая нашему взору буйные заросли сорняков. Мы вышли, посмеиваясь, поддерживая друг друга, словно космонавты, впервые попавшие в чужой мир. На самом деле так оно и было.

— Маленький шажок за Фан, — сказала она.

– Сызнова Гноило нищего порешил. Прямо на торжище. При всех. Подошел к убогому, тот милостыню попросил, а Гноило ему: «На-кося!» – и нож в глаз, по самую рукоятку. Нищий от этого помер.

— Огромный прыжок за Хэллоуина, — подхватил я, правда, голос мой страшно сипел. Я смотрел на множество яхт и парусников, давно покинутых, обветшалых. Слушал крики чаек и ровный шум бриза, надувающего рваный парус. Я слушал звуки мира, в котором совсем не было людей.

— Чертов призрачный город, — сказала Фан, словно прочла мои мысли.

– Нищих у меня в Киеве теперь много, – горделиво пояснил Софрониосу князь. – Раньше на Руси их вовсе не было, а ныне полным-полно, не хуже, чем в Царьграде. Ты же меня поучал, что надо «благовествовать нищим», вот и благовествуем. Иные работать вовсе перестали, Христа ради кормятся, помогают остальным душу спасать. А Гноило этот – купец богатый. Со скуки людей убивает. Нашел себе потеху, смрадень. Четвертого нищего уже насмерть кладет. Потом платит виру, у него серебра много, и ничего с ним, извергом, не сделаешь.



Я молча кивнул.



— Мне здесь нравится, — продолжила она. — Невероятно вкусно. И день просто замечательный. Чудесный день. Так и хочется раздеться догола и полежать на солнышке.

Я заметил, что это не очень разумная мысль.

– А почему он убивает только нищих? – спросил епископос, не уставая поражаться киевским порядкам.

— Так и знала, что ты ханжа, — фыркнула Фан.

– Потому что не дурак. Выбирает, у кого родни нет. – Владимир засмущался. – Не буду лжу речь, девятую заповедь нарушать. Признаюсь тебе честно. Мои людишки не все пока Христовой кротостью прониклись. За убитого родича могут и кровавую виру взять. Вот Гноило и выбирает, за кого мстить не будут. Поймали убийцу? – повернулся князь к Мышате.

— Просто я подумал, что нам не стоит снимать защитные костюмы, пока мы не провели тесты.

– А он и не убегал. Сам к воротам пришел. Серебро принес. Стоит, зубы скалит.

— Безопасность прежде всего?

– Ну пойдем. Постыжу его, поувещеваю, – вздохнул государь. – Эх, по старому бы закону с ним поступить…

— Да, — твердо ответил я. — Я сейчас полезный. Придется тебе смириться.



— А у меня есть выбор?



Чтобы защитить свои вложения, Гедехтнис позаботился об анализаторах, приборах, которые позволяли мне тщательно проверить воздух на микроорганизмы. Фан тем временем тоже занялась делом — она залезла обратно в капсулу, чтобы забрать все, что, по ее мнению, может нам пригодиться. Она вернулась, неся с собой сухую еду, лекарства и питьевую воду. Там же она нашла две заплечные сумки и два переносных компьютера с картами. Под конец она притащила огромный парусиновый мешок, полный бумаг. Я не видел его раньше.

– А как бы поступили по старому закону? – поинтересовался Софрониос, идя следом за князем.

Она опустила его на палубу, влезла внутрь двумя руками и подбросила целую кипу бумаг в воздух. Похоже на конфетти. Ветер подхватывал бумажки и уносил с собой, многие попадали в воду. Некоторые опустились на палубу около меня, я подобрал их.

– С закоренелым человекоубийцей-то? – Владимир мечтательно улыбнулся. – Перво-наперво содрали бы кожу с руки, которая убивала. По локоть. Потом обжарили бы над костром, на вертеле – не до смерти. А под конец вбили бы гвоздь в голову – медленно, несильными ударами.

— Дорогой Габриель, — прочитал я в первом письме. Над буквой \"и\" было нарисовано сердечко.

– Да, я думаю, с таким наказанием у вас редко убивали, – уважительно покивал архиерей.

— Господи Иисусе, — только и сказал я. Следующее письмо было адресовано Фантазии.

– Почти никогда. Только если спьяну. Но таких у нас жалели. Сразу гвоздь в темя заколачивали, без терзательства.

Между стражников прохаживался щеголь – в алых сафьяновых сапогах, в расшитых портах, в распа́шне греческого сукна, кунья шапка набекрень.

В, обращении было написано ее настоящее имя, к тому же там были орфографические ошибки. Я поднял глаза — счастливая, она кружилась в бумажном урагане.

– Вона, князь, вира-то! – закричал нарядный человек, толкнув ногой кожаный мешок. Там звякнуло. – Все сорок гривен, забирай! Пойду я, что ли? Обедать пора, брюхо подвело.

Я прочитал следующее письмо. Потом еще одно.

Владимир вздохнул, горько посетовал духовнику:

Это были письма от детей, они слали нам слова любви, рисунки, пожелания и надежды, просили вернуть их из мертвых.



– Поувещевай такого. Скажи хоть ты ему, что за каждую погубленную душу черти на том свете грешника по тысяче лет на огне жгут.

ПЕЙС ПЕРЕДАЧА 000013818388797

Епископос посмотрел на ухмыляющегося убийцу, но разговаривать с ним не стал. Обратился к князю вполголоса:

ОЖИДАЮ ИНСТРУКЦИЙ

– Зачем того света ждать? Поступи с сим сатанинским охвостьем, как у вас принято.

Князь испугался.

– Чтобы черти потом тысячу лет на огне меня жгли? Ну уж нет.

ЗАПРОС

ЗАПРОС ЗАПРОСА?

– А ты покаешься. Я на тебя епитимью наложу – грех и снимется. Христос милостив. Суровой епитимьи за такого злодея накладывать не стану. Десять «отченашей» прочтешь – и хватит.

НЕИДЕНТИФИЦИРОВАННОЕ ОТПРАВЛЕНИЕ

ИДЕНТИФИЦИРОВАТЬ ХОСТ/ГОСТЬ МАЛАСИ

Лицо Владимира просветлело.

ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ

СКАНИРОВАНИЕ ЗНАКА АЛОХА: ПРОВЕРКА

– У нас еще таких, бывало, заживо потрошили и давали поглядеть, как требуху свиньи жрут. Почем мне выйдет, отче, если я Гноилу сам, своей рукой, выпотрошу?

СКАНИРОВАНИЕ ЗНАКА ЧЕРНЫЙ ДРОЗД: ПРОВЕРКА

СКАНИРОВАНИЕ ЗНАКА КАЛЛИОПА: ПРОВЕРКА

– Это уже грех труднопростительный, собственные руки кровянить, – сурово ответствовал пастырь.

ОБМЕН:

ОБМЕН ЗАСЕКРЕЧЕН

Взглянул на выродка еще раз. Тот, не догадываясь, о чем переговариваются князь с попом, всё посмеивался.

КОНЕЦ ОБМЕНА

СОХРАНЕНО И ЗАБЛОКИРОВАНО

– Ладно, – смягчился архиерей. – Вдобавок еще четверть часа перед иконой на коленях постоишь, посокрушаешься.

ОЖИДАЮ ИНСТРУКЦИЙ

– Обязательно посокрушаюсь, – обещал Владимир.

КОНЕЦ

Подошел к Гноиле, взял его могучей рукой за локоть, повел.

– Идем-ка, раб божий, на скотный двор, к свинарне. Мешок с серебром себе оставь, виру с тебя брать не буду. Да помалкивай, мне молиться надо.

Забормотал «отченашижеесинанебеси», готовясь загибать пальцы. Думал о приятном: о душегубцах, что сидят в яме.



Комментарий

Этот рассказ менее фантазиен, чем может показаться. Сюжет – правдивый или нет, неизвестно – позаимствован из Летописи.

Глава 9

Она повествует, что в первое время после крещения князь Владимир трактовал христианские заповеди слишком буквально.

Михаил Александрович Энгельгардт

ПОМОГИТЕ

«Владимир же жил в страхе Божьем. И умножились разбои, и сказали епископы Владимиру: «Вот умножились разбойники; почему не казнишь их?» Он же ответил: «Боюсь греха». Они же сказали ему: «Ты поставлен Богом для наказания злым, а добрым на милость. Следует тебе казнить разбойников».

Александр Гумбольдт. Его жизнь, путешествия и научная деятельность

Сын Джима не такой, как другие дети.

Тогда Владимир отменил штраф за убийство «и нача казнити разбойникы». (Интимная жизнь государя, видимо, тоже как-то наладилась.)

Биографический очерк М. А. Энгельгардта С портретом Гумбольдта, гравированным в Лейпциге Геданом
Он необычный. Он думает по-другому, он поступает по-другому, он не вписывается в обычные представления. Он ощущает себя отверженным, обманутым, преданным своей собственной индивидуальностью. Он ведь настоящий человек, разве нет? Великолепно выполненная симуляция, запертая в ГВР. Другие дети рядом с ним кажутся неполноценными, виртуальными, если можно так выразиться, их возможности ограничены, души их бедны. Они умеют притворяться, но он-то видит их насквозь.





Он лучше.



Так он считает.

Предисловие

Литературы, посвященной князю Владимиру, много – как благоговейной, так и научной. Из совсем свежих исследований могу порекомендовать интересную статью А. Полякова «Поход на Корсунь князя Владимира и обстоятельства крещения Руси» (2021), а из больших текстов – биографию А. Карпова «Владимир Святой» (1997), совмещающую информативность с легкостью изложения.

В ряду громких имен нашего столетия имя Александра Гумбольдта пользуется едва ли не наибольшею славой. Кто не слыхал о нем даже из людей очень мало знакомых с наукой, – кто не соединяет с этим именем представления о мудрости, славе и величии?!

В его мире нет стабильности. Он живет в одном городе, потом перебирается в другой, его приемные родители совершенствуются, потом их заменяют. Ничего подлинного. От одной ненастоящей семьи к другой: он — бета-тест окружения, прорубает путь для детей Блу.

Различные причины способствовали этой исключительной популярности.

Главный злодей

Задачей своей жизни Гумбольдт поставил физическое мироописание. Для этой цели он работал почти 70 лет, ради нее посетил тропические страны Америки и Азии, овладел знаниями, какие не смог бы вместить ни один другой ученый. Физическое мироописание нельзя назвать самостоятельной наукой; это – свод целого ряда наук; оно требует занятий в самых разнообразных отраслях естествознания. Работы Гумбольдта относятся к физике, химии, метеорологии, геологии, ботанике, зоологии, физиологии и сравнительной анатомии, географии, истории, этнографии, археологии и политике. Во всех этих отраслях ему принадлежат более или менее обширные исследования, во многих – блестящие открытия, некоторые, наконец, – как сравнительную климатологию и ботаническую географию, – он впервые возвел в степень науки.

— Папа, я больше не хочу, — жалуется он отцу, поддавая ногой камень.

Святополк Окаянный

— Знаю, сладенький, — отвечает Джим, а для мальчика слова приходят из компьютерного пространства, грохочут, словно глас божий с небес. — Знаю, что тебе это надоело, это мне не безразлично, но ты выполняешь для нас бесценную работу. Ты нам очень помогаешь.

Это изумительное разнообразие занятий, конечно, не могло не отразиться на качественной стороне его трудов. Таких великих открытий, как, например, закон естественного отбора, периодическая система элементов и тому подобное, за ним не числится. Тем не менее остается изумительным и непонятным, как мог он вместить такую массу знаний и не быть ими раздавленным. Как мог он, занимаясь почти всеми отраслями человеческих знаний, не остаться простым собирателем материала, но явиться творцом во всех своих исследованиях и оставить ряд открытий достаточно крупных, чтобы увековечить свое имя в науке.

И приключения продолжаются. Тоскливые приключения. Он выучил алфавит, а потом множество раз делал вид, что вновь учит его. Десятки раз он учит одно и то же, сложив руки на груди, сидит за первой партой, прячется на последней, лежит на подстилке в парке, сидит на коленях у фальшивого родителя. Не забывая выученное, он делит его на ячейки. Поэтому может убрать прошлое подальше и притворяться, когда Джим Полпути отправляет его назад к незнанию.

биографический очерк


Нажатием клавиши.

Но «физическое мироописание» интересовало Гумбольдта не только с отвлеченной, чисто научной стороны, ученый соединялся в нем с художником. Он мечтал о картине мира, о художественном изображении Космоса. Исполнение этой задачи шло рука об руку с чисто научными занятиями. Для того чтобы написать такую картину, требовалось разработать, а частью и создать отрасли знаний, в то время едва затронутые исследованием. Этой стороне дела была посвящена масса специальных работ, которые принесли Гумбольдту громкую славу в собственно ученом мире.

— Папа, а я понравлюсь другим детям? Настоящим?

Это главный антигерой (выражаясь по-японски, «акунин») всей древнерусской истории. Как же я могу не включить его в сборник? Чего-чего, а яркости Святополку Владимировичу было не занимать.

Художественная обработка научных данных разносила эту славу в более широких кругах. «Картины природы» (1808 год), ряд великолепных изображений тропического мира доставили ему известность среди читателей-неспециалистов; публичные лекции 1827–1828 годов были событием, привлекшим, как говорится, «внимание всего образованного мира»; наконец «Космос», прославленный «Космос», венец многолетней научной деятельности, распространил эту славу далеко, во всех странах, где только были люди, интересовавшиеся наукой…

— Даже не сомневаюсь, — заверяет его Джим. — Почему бы им не полюбить тебя?

Напомню, что мать князя, бывшая греческая монахиня, перешла к Владимиру Святославичу в качестве военного трофея после убийства брата Ярополка. В это время вдова была «непраздна», то есть беременна. Новый правитель признал родившегося в 978 или 979 году ребенка своим, но говорили, что тот «от двою отцю» – весьма сомнительная привилегия. Во всяком случае, великий князь этого сына-племянника ущемлял и в наследники не прочил, хотя к 1015 году, после смерти двух старших братьев, Святополк шел по возрасту первым.

Эта именно сторона деятельности ученого и окружила его имя таким ореолом. Изотермы, химический состав воздуха, открытия в области земного магнетизма и так далее – все это приводило в восторг специалистов; но художественное изображение мира – «от туманных звезд до мхов на гранитных скалах» – было близко сердцу каждого.

Джим напрягает мышцы живота, словно хочет выдавить правду из кишечника. Сын его предназначен на заклание. Дети Блу, встретив бета-версию, сразу же обнаружат фальшивку в ГВР-окружении, поэтому он должен лгать мальчику, как это делает Южанин, должен помогать творить видимость реальности и защищать детей от Черной напасти, которая по-прежнему свирепствует.

Ему досталось малозначительное Туровское княжество, находившееся на западе, вблизи польских владений. Поэтому Святополк женился на дочери будущего первого польского короля (в то время еще князя) Болеслава Храброго, правителя воинственного и активного.

Далее, работы Гумбольдта имели огромное возбуждающее значение. Это – неистощимый рудник мыслей, обобщений, широких взглядов. В деле обобщения он превосходил всех других ученых: это его сила, его конек. Не имея возможности детально разработать тот или другой вопрос, он все же бросал ряд общих идей: другие подхватывали и развивали их. Гете уподобил его «источнику с тысячами труб: подставляй только ведра и изо всех получишь живительную влагу». Трудно сказать, что принадлежит Гумбольдту в нашем умственном достоянии: он пустил в оборот такую бездну мыслей, они так переплелись с чужими исследованиями, что теперь часто невозможно разобрать, что принадлежит ему, что другим.

И вот старый Владимир в 1015 году умирает. Престол должен унаследовать Борис, но он повел войско прогонять печенегов. Святополка отец предусмотрительно посадил под замок и держал поблизости, в пригородной резиденции Вышгород.