– К мистеру Леонарду? – скривилась Микки. – У меня от него мурашки.

– Да он не страшный. Чудотворец. Так его одна пациентка назвала. Исцелил ее от лишая. Он мог бы полечить твою грудь.

Микки закашлялась и отпрянула:

– Ну уж нет!

– Ах ты, кобёл мой дорогой! На титьки он и не взглянет. Просто сядешь в кресло, а он над тобой пошепчет.

– Старый развратник. Ты уже свыклась и не видишь всех его закидонов. А что дом? Когда рухнет-то?

– Вот-вот, можешь поверить. В сильный ветер он раскачивается. И стонет. Чувствуешь себя как в море. Думаю, он вообще стоит лишь благодаря мистеру Леонарду, который его удерживает одной только силой мысли.

Микки улыбнулась. Потом вгляделась в лицо Кей и посерьезнела. Улыбка погасла, Микки сказала совсем другим тоном:

– Сколько еще ты собираешься там пробыть?

– Наверное, пока дом не рухнет.

– Я серьезно. – Микки помедлила, словно что-то обдумывая, и подалась вперед: – Слушай, может, ко мне переедешь?

– Сюда? – удивилась Кей. – На развалюшку «Ирен»? – Она огляделась. – Тут же места, как в обувной коробке. Годится лишь для фитюльки, как ты.

– Временно. Если я сяду за баранку, ночами меня не будет.

– А в остальное время? Вдруг ты приведешь девушку?

– Как-нибудь решим.

– Отгородимся одеялом? Все равно что вернуться в пансион. Да нет, я не могу бросить Лавендер-Хилл. Ты не представляешь, что он для меня значит. Я буду скучать по мистеру Леонарду. По мальчишке в огромных ботинках. По парочке от Стенли Спенсера. Я уже приросла к этому месту.

– Вижу, – сказала Микки тоном, который подразумевал: «Что меня и тревожит».

Кей отвернулась. Все это время она говорила с наигранной легкостью, как и прежде, стараясь скрыть истинные чувства, которые в ней закипали, обескураживая и пугая. Вот Микки, которая живет на фунт в неделю и тотчас готова им поделиться из одной лишь сердечности. А вот она сама – денег что грязи, абсолютно здоровая, но прозябает, словно калека или крыса.

Кей потянулась за чаем и с ужасом увидела, что руки дрожат. Дабы не привлекать к ним внимания, она не поставила кружку на место, а поднесла ко рту, стараясь не промахнуться. Трясло все сильнее. Чай расплескался на диванную подушку. Кей резко опустила кружку и носовым платком попыталась промокнуть здоровенное пятно.

Потом встретилась взглядом с Микки и сникла. Упершись локтями в колени, закрыла лицо.

– Вот, Микки! – сказала Кей. – Посмотри, в кого я превратилась! Неужели вправду на войне мы с тобой делали то, что делали? Иногда по утрам я не могу заставить себя встать с постели. Господи, мы таскали носилки! Помню, как поднимала... – она вытянула руки, – разорванное тело ребенка... Да что ж такое со мной?

– Ты сама знаешь, – тихо ответила Микки.

Кей села прямо и отвернулась, чувствуя к себе отвращение.

– Тысячи людей пережили то же самое. Каждый потерял кого-нибудь или что-нибудь. Выйди на любую лондонскую улицу, протяни руку и коснешься человека, который потерял любимого, ребенка, друга... Но я не могу это преодолеть, Микки. Не могу преодолеть. – Она горько усмехнулась. – Преодолеть. Смешно! Будто горе – разрушенный дом, и тебе нужно пробраться через развалины... Я заблудилась в своих развалинах, Микки. Не могу из них выбраться. И кажется, не хочу выбираться, вот в чем штука. Вся моя жизнь по-прежнему в развалинах...

На секунду перехватило горло. Кей оглядела каюту и заговорила спокойнее:

– Помнишь вечер, когда мы все тут собрались? Как раз перед... Порой я вспоминаю то время. Прямо извожу себя мыслями о нем. А ты помнишь?

– Помню, – кивнула Микки.

– Тогда я вернулась из Бетнал-Грин. Ты приготовила джин-слинг.

– «Буравчик».²¹


– «Буравчик»? – Кей подняла взгляд. – Точно?

Микки кивнула.

– Разве лимонов не было?

– Какие, к черту, лимоны? Где бы ты их достала? У нас был сок лайма, во фляжке Бинки, помнишь?

Теперь Кей вспомнила. Она спутала и даже заволновалась от того, что память сохранила абсолютно четкую картинку: Микки разрезает лимоны и выжимает сок.

– Лайм, – нахмурилась она. – Во фляжке. Почему же я забыла?

– Не думай об этом, Кей.

– Я не хочу думать! Но и забывать не хочу. Иногда не могу думать ни о чем другом. Мозги цепляются. Крючочками.

Она говорила почти как безумная. Посмотрела в окно. Солнце расцветило воду узорами. Масляная пленка переливалась серебристым и голубым... Кей обернулась и увидела, что Микки смотрит на часы.

– Извини, подруга. Мне пора обратно.

– Конечно, конечно.

– Может, посидишь здесь до моего возвращения?

– Глупости, я в норме, правда. Все это чепуха, в конце-то концов.

Кей допила чай. Руки уже не дрожали. Она стряхнула с коленей крошки, встала и помогла убрать посуду.

– Чем займешься? – спросила Микки, когда они шли по Харроу-роуд.

Кей вновь изобразила взбалмошную дебютантку и взмахнула рукой:

– Ой, у меня куча дел!

– Правда?

– Конечно.

– Я тебе не верю. Подумай насчет того, что я сказала, – перебраться ко мне. Ладно? И заглядывай! Сходим куда-нибудь выпить. Можно в Челси. Там сейчас никого, весь народ сменился.

– Заметано.

Кей снова достала сигареты, одну сунула в рот, другую подала Микки, а еще одну вставила подруге за маленькое мальчишеское ухо. Микки перехватила ее руку и легко пожала; секунду они постояли, глядя друг другу в глаза и улыбаясь.

Кей вспомнила, как однажды, очень давно, они безуспешно целовались. Обе были пьяные. Все кончилось смехом. Вот что получается, когда вы обе одного, так сказать, плана.

– Пока, Кей, – сказала Микки и бегом припустила к гаражу.

Кей смотрела ей вслед. Раз Микки обернулась и помахала. Кей подняла руку и пошла в сторону Бейсуотера.

Пока Микки могла ее видеть, она шла торопливо, но, свернув за угол, замедлила шаги. Дойдя до людной Вестбурн-Гроув, Кей присела на крыльцо в тени разрушенного дома. Вспомнила свои слова о руке, протянутой в толпе. Вглядываясь в лица прохожих, она думала: «Что ты потерял? А ты? Как с этим справляешься? Что делаешь?»

*

– Я с первого взгляда поняла, что эта девица из Энфилда – оторва, – говорила Вив, сыпля на тряпку чистящий порошок. – Нахалки, они все такие.

Они с Хелен собрались на пожарную площадку, чтобы там перекусить, но вдруг на стене туалета разглядели карандашную надпись. Над полотенечной вешалкой кто-то начертал:



Длинный елдак войдет только так,
Херок-коротыш – удовольствия шиш.



Секунду Хелен не знала куда глаза девать. Вив смутилась не меньше.

– Это все реклама в местных журналах, – приговаривала она, яростно скребя стенку.

Раскрасневшись, Вив на шаг отступила и прищурилась. Оттертое место посветлело, но слова «коротыш» и «шиш» еще слабо читались. Она снова принялась тереть, затем они с Хелен походили вокруг, щурясь и наклоняя головы под разными углами к свету.

Потом до них вдруг дошло, чем они заняты. Они взглянули друг на друга и покатились со смеху.

Набоков Владимир

– О господи! – Хелен закусила губу.

Пока Вив споласкивала тряпку и убирала порошок, плечи ее тряслись. Она вытерла руки и прижала кулаки к нижним векам, боясь, что потечет тушь.

Крым

– Не смеши! – сказала она.

Все еще фыркая, они открыли окно и выбрались на площадку. Развернули сэндвичи, прихлебнули чай и наконец успокоились, но стоило встретиться взглядом, как они вновь захохотали.

Расплескивая чай, Вив поставила чашку.

Владимир Набоков

– Что о нас подумают клиенты?

Тушь все-таки потекла. Вив скрутила уголок носового платка, послюнявила и, глядя в зеркальце расширенными глазами, принялась тереть под веками – столь же яростно, подумала Хелен, как стенку туалета. Разрумянившееся от смеха лицо делало Вив моложе, выбившиеся волосы придавали взъерошенный, оживленный вид.

Крым

Она заткнула платок под рукав и взяла сэндвич; смех растворился во вздохах. Вив отогнула край булки: яркий вид мяса отчего-то подействовал угнетающе, вкус тоже. Лицо ее утратило румянец. Глаза высохли. Она вяло пожевала, а затем отложила сэндвич и завозилась с пуговицами, застегивая надетую поверх платья кофту.

Назло неистовым тревогам

Прошло почти две недели с той теплой субботы, когда Хелен и Джулия полеживали в Риджентс-парке. Это был последний по-летнему теплый денек, но тогда они этого не знали. Погода испортилась. Солнце лишь временами выглядывало из облаков. Вив запрокинула голову, глядя на небо.

– Не так уж тепло сегодня, – сказала она.

ты, дикий и душистый край,

– Да, не особенно, – поддержала Хелен.

– Скоро будем жаловаться на холод.

как роза, данная мне Богом,

– Может, нынче не будет таких холодов, как в прошлом году? – сказала Хелен.

во храме памяти сверкай.

Подступающая зима виделась ей длинным и темным железнодорожным туннелем.

Тебя покинул я во мраке:

– Очень надеюсь.

качаясь, огненные знаки

– Нет, точно не будет!

в туманном небе спор вели

Вив растерла плечи.

над гулом берегов коварных.

– В «Ивнинг стандард» какой-то мужик писал, что зимы теперь будут все холоднее и длиннее; мол, еще десяток лет, и станем жить как эскимосы.

Кругом на столбиках янтарных

– Эскимосы! – Хелен представила меховые шапки и широкие дружелюбные лица; картинка весьма понравилась.

стояли в бухте корабли.

– Так он заявил. Вроде это как-то связано с наклоном земного шара, дескать, всеми этими бомбежками мы расшатали ось. Убедительно, если вдуматься. Говорит, так нам и надо.

В краю неласковом скучая,

– Да ну, газетчики всегда чего-нибудь понапишут. Помнишь, в начале войны один говорил, мол, это нам кара за то, что позволили королю отречься.

– Помню, – сказала Вив. – Но тогда это довольно жестоко по отношению к французам, норвежцам и прочим. В смысле, не их же король-то.

все помню: плавные поля,

Она глянула вниз. Дверь постижерной мастерской открылась, и во двор вышел мужчина, держа под мышкой корзину, доверху набитую темными обрезками – вероятно, волос и мантюра. Девушки наблюдали, как он прошел к мусорному баку, поднял крышку и опорожнил корзину. Потом вытер руки и пошел обратно. Наверх не взглянул. Когда дверь за ним закрылась, Вив скорчила рожицу.

пучки густые молочая,

Хелен все еще думала о войне. Она куснула сэндвич и сказала;

вкус теплых ягод кизиля.

– Разве не странно, что все говорят о войне, будто о чем-то ужасно давнем? Точно все было сто лет назад. Словно мы втихаря сговорились: «Ради бога, не будем это поминать». Когда же так случилось?

Вив пожала плечами.

Я любовался мотыльками

– Наверное, мы устали. Хочется все забыть.

степными -- с красными глазками

– Пожалуй. Но я никогда не думала, что забудется так быстро. Когда шла война... Других тем не было, правда? Лишь о ней и говорили. Единственное, что имело значение. Мы старались придать смысл и другому, но всегда, всегда возвращались к войне.

– Представь, а если она опять началась?..

– Господи! Вот ужас-то! Тогда наша контора закроется. Ты бы вернулась на прежнюю работу?

на темных крылышках... Текла

Вив задумалась. В войну она работала в министерстве продовольствия, неподалеку отсюда, на Портмен-Сквер.

– Не знаю, – сказала она. – Может быть. Казалось, делаешь что-то важное. Мне это нравилось. Хотя всего-то печатала на машинке... У меня была хорошая подруга, ее звали Бетти, ужасно потешная. В конце войны она вышла за австралийца, и он увез ее к себе. Сейчас я ей завидую. Если б вправду все началось заново, я бы, наверное, пошла в армию. Хорошо бы уехать куда-нибудь далеко. – Вив погрустнела. – А ты? Вернулась бы на старую работу?

от тени к тени золотистой,

– Наверное, да, хотя была очень рада ее бросить. Работа странная, чем-то похожа на нынешнюю – несчастные люди ждут невозможного. Изо всех сил стараешься помочь, но потом устаешь, да и своих забот хватает. Только вряд ли бы я осталась в Лондоне. Начнись война, его сровняют с землей, правда? Хотя теперь уже любое место сровняют. Как в прошлый раз не будет. Но тогда, даже в самые жуткие бомбежки, я не хотела уезжать... А ты? В Лондоне я прожила недолго, но чувствовала себя обязанной... сохранить ему верность, что ли? Не хотела предавать. Кажется безумием, да? Верность кирпичам, скрепленным раствором! Конечно, были еще знакомые. Их я тоже не хотела бросать в беде. Они оставались в городе, и я желала быть рядом.

подобна музыке волнистой,

неизъяснимая Яйла!

– Знакомые вроде Джулии? – спросила Вив. – Вы уже тогда дружили? Она тоже осталась в Лондоне?

О тиховейные долины,

– Она была здесь, – кивнула Хелен. – Но познакомились мы только в конце войны. И потом вместе снимали крохотную квартирку на Макленбург-Сквер. Я так живо ее помню! Обстановка – с бору по сосенке. – Хелен прикрыла глаза, вспоминая вещи и запахи. – Окно заколочено досками. Все буквально разваливалось. Потолок трещал, когда верхний сосед вышагивал по комнате. – Она покачала головой и открыла глаза. – Эту квартиру помню отчетливее других, сама не знаю почему. Мы там прожили всего год или около того. Почти всю войну я... – Хелен отвернулась и взяла сэндвич. – Я жила в другом месте.

полдневный трепет над травой

Не дождавшись продолжения, Вив сказала:

– А я жила в женском общежитии министерства. Это в конце Стрэнда.

и холм -- залет перепелиный...

– Правда? – удивилась Хелен. – Я не знала. Думала, ты жила дома, с отцом.

О странный отблеск меловой

– Только по выходным. На неделе нас просили оставаться в общежитии, чтоб могли добраться на службу, если разбомбят железную дорогу. Куча девиц! Все вверх-вниз снуют по лестнице. Хватают твою помаду и чулки. Кто-то одалживается твоей блузкой или еще чем, но возвращает в черт-те каком виде – перекрашенным или без рукавов.

расщелин древних, где у края

Вив рассмеялась. Она сдвинула ноги на одну перекладину выше, подтянула колени и, подоткнув платье, опустила подбородок на сведенные кулаки. Потом смех ее, как прежде, угас. «Опускается занавес», – подумала Хелен... Однако Вив сказала:

– Так забавно вспоминать. Всего-то пара лет прошла, но словно целая вечность, ты права. Тогда в чем-то было проще. Все было установлено, правда? Кто-то за тебя все решал, говорил, так будет лучше, и ты лишь подчинялась. Меня это раздражало. Я все мечтала, чтоб война поскорее кончилась, вот уж тогда, думала, понаделаю дел. Каких дел, я и сейчас не знаю. Не представляю, каких перемен я ждала. Надеялась, жизнь изменится, люди станут другими; глупо, правда? Ведь люди и жизнь не меняются. По-настоящему. Ты просто свыкаешься с тем, какие они есть.

цветут пионы, обагряя

Лицо ее стало беззащитным и печальным. Хелен коснулась ее руки и сказала:

чертополоха чешую,

– Что-то ты совсем загрустила.

и лиловеет орхидея...

Вив смутилась. Покраснела и засмеялась:

О рощи буковые, где я

– Не обращай внимания. Просто в последнее время стало немного жалко себя.

подслушал, Пан, свирель твою!

– А в чем дело? Разве ты не счастлива?

Воображаю грань крутую

– Счастлива? – Вив сморгнула. – Не знаю. А кто счастлив? В смысле, по-настоящему. Все только делают вид.

и прихотливую Яйлы

– Я тоже не знаю, – помолчав, сказала Хелен. – Нынче счастье такая хрупкая штука. Похоже, за ним надо побегать.

и там -- таинственную тую,

а у подножия скалы -

– Или получить по карточкам.

сосновый лес... С вершины острой

так ясно виден берег пестрый -

– Точно! – усмехнулась Хелен. – И вот ухватишь пайку, но знаешь, что скоро она кончится, и радоваться не можешь, а все только думаешь, как же ты будешь, когда выйдет вся. Или изводишь себя мыслями о тех, кто вообще остался без счастья, чтобы ты получила свою порцию.

хоть наклонись да подбери.

От подобных раздумий у нее тоже упало настроение. Хелен принялась колупать волдыри краски, под которыми открывалось ржавое железо платформы. Потом тихо сказала:

Там я не раз, весною дальней,

– Может, газетные пророки все же правы: каждый получает по заслугам. Наверное, все мы профукали свое право на счастье, когда совершали дурные поступки и позволяли творить зло.

встречал, как счастье, луч начальный

Она посмотрела на Вив. Еще никогда они не говорили так откровенно, и Хелен будто впервые поняла, как ей нравятся Вив и эти славные посиделки на ржавой платформе, когда можно просто поболтать. Вспомнилось кое-что еще. «Вы уже тогда дружили?» – легко спросила Вив, словно эта дружба – самая естественная вещь на свете и вполне нормально, что Хелен осталась в военном Лондоне из-за женщины...

и ветер сладостный зари...

Сердце забилось быстрее. Вдруг захотелось повериться. Ужасно захотелось! Вот бы сказать: «Слушай, Вив. Я люблю Джулию! Это чудо и вместе с тем мука. Иногда это делает меня ребенком. Иногда почти убивает! Приводит в отчаяние. Вселяет страх! Это нормально? У других так же? С тобой так бывало?»

Дыхание перехватило, будто воздух застрял в груди. Бешеные толчки сердца отдавались в висках и кончиках пальцев.

Там, ночью звездной, я порою

– Вив... – начала Хелен.

Но Вив отвернулась. Пощупав карманы кофты, она сказала:

о крыльях грезил... Вдалеке,

– Черт! Сигареты забыла. До вечера не доживу, если сейчас не покурю. – Ухватившись за перила платформы, она стала подниматься, отчего все сооружение закачалось. – Подсадишь меня?

Хелен вскочила.

меж гулким морем и горою,

– Я схожу, мне ближе.

огни в знакомом городке,

– Сходишь?

как горсть алмазных ожерелий,

– Конечно. Минутное дело.

небрежно брошенных, горели

Раздышаться никак не удавалось. Хелен неловко перелезла через подоконник и грузно приземлилась рядом с унитазом. Время еще есть, думала она, успею сказать.

Ее уже разрывало от желания поделиться. Сигарета успокоит нервы. Хелен оправила юбку.

сквозь дымку зыбкую, и шум

– Они в сумочке! – в окно крикнула Вив.

далеких волн и шорох бора

Хелен кивнула. Быстро пересекла площадку, взбежала по короткому пролету лестницы и вошла в приемную. Она смотрела под ноги и только в комнате подняла взгляд.

мне посылали без разбора

Какой-то мужчина лениво проглядывал бумаги на столе Вив.

за роем рой нестройных дум!

Любил я странствовать по Крыму...

Хелен сильно вздрогнула и едва не завизжала. Незнакомец дернулся и отпрянул от стола. Потом засмеялся:

Бахчисарая тополя

– Боже мой! Неужели я такой страшный?

встают навстречу пилигриму,

– Извините. – Хелен держалась за сердце. – Я не думала... Но мы закрыты.

слегка верхами шевеля.

– Разве? Дверь внизу не заперта.

В кофейне маленькой, туманной

эстампы английские странно

– Видимо, случайно.

со стен засаленных глядят.

– Я вошел и поднялся сюда. Куда, думаю, все подевались? Извините, что напугал вас, мисс...

Лет полтораста им и боле:

Мужчина смотрел открыто. Он был молод, вежлив, красив и светловолос, держался абсолютно непринужденно и так сильно отличался от обычных клиентов, что Хелен смешалась. Она сознавала, как выглядит: запыхавшаяся, красная, непричесанная. А на площадке ждет Вив. «Зараза, – подумала Хелен. – Еще можно успеть».

бои былые -- тучи, поле

Приказав себе успокоиться, она взяла ежедневник.

и куртки красные солдат.

– Полагаю, вы не по записи? – Хелен пальцем пробежала по странице. – Случайно, вы не мистер Типледи?

И посетил я по дороге

– Типледи? – усмехнулся незнакомец. – Да нет, бог миловал.

– Вообще-то мы принимаем только по записи.

чертог увядший. Лунный луч

– Я так и понял. – Мужчина остался у стола и теперь через плечо Хелен заглядывал на страницу. – Уверен, дела идут бойко. Наверное, благодаря войне. – Он сложил на груди руки и отставил ногу. – Просто интересно, сколько вы берете?

Хелен посмотрела на часы. «Уходи, уходи!» Однако вежливость не позволила проявить эту мысль.

белел на каменном пороге.

– На первом этапе услуга стоит гинею...

– Так дорого? – удивился мужчина. – И что же я получу за свою гинею? Вероятно, мне покажут альбом с фотографиями? Вы же не приводите девушек живьем?

В сенях воздушных капал ключ

Его поведение изменилось. Казалось, человек действительно заинтересован; в то же время он будто улыбался какой-то собственной шутке. Хелен насторожилась. Вполне возможно, что это один из тех обаятельных психов, у кого сдвиг случается от смены настроения. Может, он соврал насчет двери. Вдруг он ее вышиб? Хелен частенько думала, насколько они здесь уязвимы – так близко к Оксфорд-стрит, и все же верхотурой отрезаны от уличной суеты.

– К сожалению, сейчас я не могу это с вами обсуждать, – сказала Хелен; тревога и нетерпение придали ей официальности. – Если вы заглянете к нам в приемные часы, моя коллега... – она непроизвольно посмотрела на лестницу к туалету, – с радостью объяснит вам, какова процедура.

очарованья, ключ, печали,

Похоже, эта информация лишь подхлестнула интерес визитера.

и сказки вечные журчали

– Ваша коллега... – Он будто ухватился за слово и проследил за взглядом Хелен, покачивая вскинутой головой и задумчиво цокая языком. – А сейчас, случайно, ваша коллега не доступна?

в ночной прозрачной тишине,

– Извините, сейчас мы закрыты на обед, – твердо сказала Хелен.

и звезды сыпались над садом.

Вдруг Пушкин встал со мною рядом

– Да, конечно. Вы говорили. Какая жалость, – бормотал мужчина, все еще глядя на лестницу.

и ясно улыбнулся мне...

О греза, где мы не бродили!

Хелен перевернула страницу ежедневника.

Дни чередились, как стихи...

Баюкал ветер, а будили,

– Если б вы смогли прийти завтра, скажем, в четыре...

в цветущих селах, петухи.

Я видел мертвый город: ямы

Мужчина обернулся и сообразил, чем она занята. Его поведение вновь изменилось. Он едва не рассмеялся.

былых темниц, глухие храмы,

безмолвный холм Чуфуткалэ...

– Послушайте, я прошу прощения. Боюсь, вы меня не за того принимаете.

Небес я видел блеск блаженный,

Тут в приемную вошла Вив. Наверное, услышала мужской голос и решила узнать, в чем дело. Она взглянула на гостя с неким изумлением, а потом необъяснимо покраснела. Хелен перехватила ее взгляд и послала мимический сигнал тревоги, надеясь, что он будет понят.

кремнистый путь, и скит смиренный,

– Я вот ищу время для господина, – сказала она. – Видимо, дверь внизу была открыта...

Однако мужчина вышел вперед и засмеялся.

– Привет! – Он кивнул Вив и повернулся к Хелен: – Простите, я действительно сбил вас с толку. – В голосе слышалось искреннее сожаление. – Я, видите ли, не жену себе искал. Всего-навсего – мисс Пирс.

Вив покраснела гуще. Как-то нервно взглянула на Хелен и сказала:

– Познакомься, это мистер Роберт Фрейзер, приятель моего брата. Мистер Фрейзер, это мисс Джинивер... Что-то с Дунканом?

– О нет, ничего, – беспечно ответил Фрейзер. – Абсолютно ничего. Просто я шел мимо и решил заглянуть.

– Дункан просил вас зайти?

– Честно говоря, я подумал, вдруг вы свободны... Ну и заскочил наобум.

Он снова рассмеялся. Возникло неловкое молчание. Хелен вспомнила о своем сигнале тревоги и почувствовала себя дурой. Внезапно все переменилось. Словно кто-то взял кусок мела, быстро и решительно нагнулся к полу и провел черту, по одну сторону которой остались Вив с этим Робертом Фрейзером, а по другую – сама Хелен. Она потопталась и сказала:

и кельи древние в скале.

– Пожалуй, мне надо идти.

На перевале отдаленном,

– Нет, все в порядке, – тотчас ответила Вив. – Я... Я провожу мистера Фрейзера. Прошу вас...

приют старик полуслепой

– Конечно, конечно. – Вместе с ней Фрейзер направился к лестнице и на ходу приветливо кивнул Хелен: – До свиданья. Извините за беспокойство. Если передумаю насчет жены, непременно дам знать!

мне предложил с поклоном сонным.

По лестнице он спускался с мальчишеской припрыжкой. Потом было слышно, как открылась входная дверь, и донесся его приглушенный, но отчетливый голос:

Я утомлен был... Над тропой

– Кажется, я впутал вас в историю...

сгущались душные потемки.

В плечо мне врезался котомки

Дверь со стуком захлопнулась.

линючий, узкий ремешок.

К тому ж, над лысиною горной,

Секунду Хелен стояла неподвижно, затем прошла в кабинет, достала сигареты, но бросила пачку, не открыв. Сейчас она чувствовала себя еще глупее. Вспомнила, как вошла в приемную и чуть не завизжала – точно комическая старуха в пьесе!

повисла туча, словно черный

Тут с улицы послышался смех. Хелен подошла к окну и посмотрела на тротуар.

разбухший, бархатный мешок.