— Ну как? Генеральный прокурор сообщил на пресс-конференции, что убийство Сорокина раскрыто. Об этом в сегодняшнем «Коммерсанте» на первой полосе.

— Еще не видел, обязательно посмотрю, — уклончиво отозвался Панкратов.

— Чем могу быть полезен? — спросил Сергеев, поняв, что посетитель не хочет обсуждать сенсационную новость.

— Я хотел бы кое-что уточнить. Сколько заводов работает на вашем спирте?

— Около сотни. Иногда больше, иногда меньше. Одни закрываются, другие открываются.

— Чем объяснить, что так много ликероводочных заводов и так мало производителей спирта? Насколько я знаю, спирт сейчас разрешено производить всем.

— Все очень просто. Что значит открыть ликероводочный завод? Крыша над головой, две-три линии, минимум технологического оборудования. Спиртзавод — совсем другое дело. Одна ректификационная колонна стоит миллион долларов. А нужна не одна. Производство спирта — сложнейший процесс. Тут мало купить оборудование и найти поставщиков зерна и всех компонентов. Нужны опытные технологи, нужны традиции. Если новые спиртзаводы появятся, то не завтра. Так что конкуренция нам не грозит.

— Спирт вы отпускаете по твердым ценам? — продолжал Панкратов.

— Да, цены фиксированные. Это не очень соответствует идеологии рынка, но мы госпредприятие, и определять ценовую политику не можем.

— А как распределяются квоты на спирт?

— Ну, тут у нас полная свобода. Заявки своих стараемся удовлетворять, а чужих, из Подмосковья, приходится ограничивать. Что делать, спирта на всех не хватает.

— Почему вы прекратили отпускать спирт заводу, который Сорокин продал Лопатину? — задал Панкратов главный вопрос, который его интересовал.

— Какому заводу? — Сергеев задумался или сделал вид, что задумался. — А, да, помню. Сергей Анатольевич попросил, у него там были какие-то дела с Лопатиным. Я не мог ему отказать.

— Почему?

— Он из тех людей, которым не отказывают.

— Был, — поправил Панкратов.

— Да, был. Прискорбно, но факт. В непростые времена живем. Да и с чего им быть простыми? Все — с нуля, методом проб и ошибок. В Китае говорят: не дай вам Бог жить в эпоху перемен.

— Ну, вам-то грех жаловаться.

— Пока да, — согласился генеральный. — Но у каждого свои сложности. Я в этом смысле не исключение.

Он довольно демонстративно посмотрел на часы.

— У вас есть еще вопросы?

— Красивые у вас часы, — заметил Панкратов.

— Да, подарили на юбилей. Я не смог отказаться.

— Почему?

Легкая тень пробежала по лицу генерального.

— Мне не хотелось бы об этом говорить.

— Подарил Сорокин?

Сергеев нахмурился.

— Я не понимаю направленности ваших вопросов. Но готов ответить на них. Сделайте официальный запрос, мои сотрудники подготовят ответ. Что же касается моих отношений с Сорокиным… Вы будете встречаться с губернатором?

— Может быть.

— Спросите у него, который час.

По пути в гостиницу Панкратов объехал несколько газетных киосков и в одном из них нашел свежий номер «Коммерсанта». Отчет о пресс-конференции, которую Генеральный прокурор дал по случаю своего полугодового пребывания в должности, начинался коротким анонсом на первой полосе с продолжением в середине номера. Отвечая на вопрос о ходе расследования одного из самых громких преступлений последнего времени, убийства депутата Госдумы Сорокина, генпрокурор сообщил, что преступник арестован и дает признательные показания. Соучастники объявлены в федеральный розыск. Никаких подробностей сообщить не может в интересах следствия.

Дождавшись окончания вечерней планерки, проходившей, как всегда, в гостиной руководителя оперативно-следственной бригады, Панкратов показал ему номер «Коммерсанта»:

— Читали?

— Конечно. Это сегодня во всех газетах.

— Вы не поторопились отрапортовать об успехах?

«Важняк» помрачнел:

— Ни о чем я не рапортовал. С меня каждый день требовали отчета, я докладывал о том, что есть. Вольно им было трактовать это, как большой успех. Генерального тоже можно понять. На него жмут, дело на контроле у президента. Так и получился успех. Но, в сущности, преувеличение не принципиальное. Успех будет, это только вопрос времени. Вы согласны?

Панкратов промолчал.

— Михаил Юрьевич, я предоставил вам полную свободу действий и не требовал отчета, чем вы занимаетесь, — проговорил «важняк», не дождавшись ответа. — Но у меня создалось впечатление, что вы считаете ошибочной основную версию, которую мы разрабатываем. Я прав?

— Я не считаю ее ошибочной, — возразил Панкратов. — Но и не считаю безусловно верной. Вы исходите из того, что Лопатин — единственный человек, кому было выгодно убийство Сорокина. А он не единственный. Далеко не единственный.

— У вас есть доказательства?

— Косвенные. Я объехал полтора десятка ликероводочных заводов в Тульской и Московской области и поговорил с их владельцами. Не все шли со мной на контакт, некоторые наотрез отказывались говорить. Но многие были откровенны и даже согласились дать показания. Так вот. Пользуясь дефицитом спирта, связями с генеральным директором объединения «Туласпирт» и поддержкой губернатора, Сорокин создал целую систему поборов с хозяев заводов. Чтобы гарантированно получать сырье, они вынуждены были платить до десяти процентов от фиксированной стоимости спирта. И даже до пятнадцати, Сорокин все время повышал ставки. У него была репутация беспредельщика, и он ее вполне оправдывал. Не хочешь платить — закрывай завод. Учитывая масштабы производства, это миллионы долларов ежемесячно. Как вы понимаете, такой бизнес не мог быть частным делом Сорокина. Эти деньги доходили до самого верха. Поэтому система не давала сбоев. И когда Сорокина убрали, очень многие вздохнули с большим облегчением.

— Вы хотите сказать…

— Да. Заказчика убийства нужно искать в тех кругах.

— Да вы представляете, какой это объем работы?! — ужаснулся «важняк». — На годы! И неизвестно, будет ли результат!

— Представляю, — кивнул Панкратов. — И понимаю, что вы не откажетесь от своей версии. Генпрокурор объявил об успехе, успех нужно предъявить. Но я не вижу никакого смысла и дальше участвовать в работе бригады. Все свои соображения изложу в докладной на имя генпрокурора и своего руководства. Копию передам вам.

— С интересом изучу, — хмуро пообещал «важняк». — Не думаю, что ваша докладная понравится генпрокурору. Да и вашему руководству тоже.

— Может быть, — согласился Панкратов. — Но это уже не мои дела… И вот что еще… Не знаю, обрадует вас эта информация или нет… Вы объявили бригадира чеченцев в федеральный розыск?

— Да.

— Считайте, что вы его нашли. Неделю назад он вернулся и работает на стройке.

— Откуда вы знаете?

— Я разговаривал с ним сегодня днем.

— Черт!..

Руководитель бригады вызвал одного из следователей, приказал срочно взять наряд милиции, выехать в поселок, арестовать бригадира чеченцев и доставить в СИЗО.

— Желаю успеха! — не без иронии сказал Панкратов.

Вернувшись в Москву, он подготовил докладную записку и вместе с копией для руководителя оперативно-следственной бригады сдал ее в экспедицию генпрокуратуры. Такую же докладную представил начальнику Управления экономической безопасности. Неизвестно, как воспринял соображения Панкратова генпрокурор, но непосредственный его начальник отнесся к докладной с крайним неодобрением.

— Не вовремя это, так не вовремя! — с досадой бросил он. — Нам сейчас только не хватает ссориться с генпрокуратурой! Ладно, свободны.

И поставил резолюцию: «Принять к сведению. В архив».

Как и предполагал Панкратов, никакого влияния на ход расследования его докладные не оказали. Оперативно-следственная бригада продолжала работать, через месяц дело было передано в суд. На скамье подсудимых оказались новосибирский предприниматель Лопатин, бригадир чеченцев-строителей и еще трое жителей Тулы с уголовным прошлым. Суд присяжных признал всех обвиняемых невиновными, они были освобождены из-под стражи в зале суда. Генпрокуратура опротестовала решение, протест был удовлетворен. Через год состоялся еще один суд, вновь присяжные вынесли оправдательный вердикт и вновь обвинение добилось отмены приговора. За десять лет четыре раза суд присяжных оправдывал обвиняемых. В октябре 2004 года председатель нового суда вынес решение о прекращении уголовного дела в связи с истечением срока давности по нереабилитирующим обстоятельствам. Четверо подсудимых согласились с решением, они были измотаны процессом. Пятый, Лопатин, до этого суда не дожил, умер в тюрьме.

Для Панкратова его участие в работе оперативно-следственной бригады генпрокуратуры закончилось тем, что через месяц он получил официальное уведомление о том, что в связи с реорганизацией Федеральной службы контрразведки его должность в Управлении экономической безопасности сокращена, и он выведен за штат.

Примерно этого он и ожидал. И даже слегка удивился равнодушию, с каким воспринял увольнение. Это было не только равнодушие. Это было и облегчение. Устал он подстраиваться под настроение начальства, которое последнее время заботило не дело, а как бы не испортить отношения с высшим руководством и не поставить под угрозу само существование ФСК.

Но были и дальние последствия, совершенно непредсказуемые. Спустя некоторое время мальчишка-курьер вручил Панкратову под расписку фирменный конверт с логотипом Минсельхоза. В нем было приглашение принять участие в учредительной конференции ассоциации производителей алкогольной продукции «Русалко», которая состоится в подмосковном пансионате «Лесные дали». А еще через месяц, мартовским днем, он выехал в Киев, имея при себе дорожные чеки «Америкэн-экспресс» на сто тысяч долларов, с заданием купить на Украине для одного из подмосковных ликероводочных заводов две цистерны пищевого спирта.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I

Приглашение принять участие в учредительной конференции ассоциации «Русалко» очень удивило Панкратова. С Министерством сельского хозяйства у него никогда никаких дел не было. Что это за ассоциация «Русалко», которую собрались учреждать, он понятия не имел. Позвонил по контактному телефону оргкомитета: не по ошибке ли послано ему приглашение? Никакой ошибки, заверила секретарша, вы включены в число участников конференции по личному указанию председателя оргкомитета. Она назвала фамилию, которая ничего не говорила Панкратову. Добавила: мы очень рассчитываем на ваше участие. Конференция продлится два дня, условия очень хорошие, машина за вами заедет в четырнадцать ноль-ноль.

Ну, раз заедет машина…

В назначенный день ровно в два к подъезду подкатил сверкающим синим лаком «рено», молодой водитель принял у Панкратова его старенький кейс, с которым он ездил в недолгие командировки, убрал в багажник и предупредительно открыл заднюю дверцу. Часа через полтора машина свернула с Рублевского шоссе в заснеженный бор с золотистыми под закатным весенним солнцем соснами, миновала проходную с вооруженной охраной и остановилась возле длинного двухэтажного здания из темно-красного финского кирпича с просторными тонированными стеклами и мраморным парадным. На подъездной площадке уже стояли десятка два иномарок — микроавтобусы, джипы, несколько «мерседесов». От парадного расходились расчищенные от снега дорожки к коттеджам, разбросанным по территории пансионата, тоже из финского кирпича, затейливой архитектуры.

В обширном малолюдном холле с белыми кожаными креслами Панкратова встретила консультант оргкомитета в синем форменном костюмчике с красной косынкой на шее, похожая на стюардессу международных авиалиний, вручила ключ от номера, программу конференции и ламинированную визитку-«бейджик» с его именем, фотографией, переснятой то ли из паспорта, то ли из личного дела, и указанием — «Эксперт». В чем он эксперт, Панкратов не понял, но спрашивать не стал, решив, что все со временем разъяснится.

— Устраивайтесь, отдыхайте. Ужин в восемь. Начало конференции завтра в десять утра.

Во всю торцевую стену холла тянулась стойка бара, вдоль примыкавшей к бару стены были составлены в длинный ряд столы, покрытые белой скатертью. На них теснилось не меньше сотни бутылок водки самых разных форм с разнообразными этикетками. Здесь же на подносах стояли хрустальные стограммовые стаканы с толстым дном и десертные тарелки с маслинами.

— Что это? Выставка-продажа? — поинтересовался Панкратов.

— Продукция участников конференции, — объяснила консультант. — Можете попробовать любую водку. Совершенно бесплатно.

— Не боитесь, что конференция кончится всеобщей пьянкой?

— Нет. Производители не пьют свою водку. Чужую — тем более.

— Что же они пьют?

— «Джонни Уокер».

В номере-«люкс» на втором этаже Панкратов изучил программу конференции. На первый день было намечено выступление министра сельского хозяйства, доклад «О положении в отрасли» и обсуждение доклада. На второй — утверждение устава ассоциации, выборы в руководящие органы. Время работы ресторана — завтрак, обед, ужин. К услугам гостей сауна, бассейн, массажный кабинет, тренажерный зал, бильярд. Все было по высшему классу, Панкратов даже почувствовал некоторую неловкость, как рядовой авиапассажир, по ошибке попавший в зал официальных делегаций. С усмешкой отметил: неплохо идут дела в сельском хозяйстве, раз министерство может содержать такие пансионаты.

Конференция открылась вступительным словом министра. Уютный конференц-зал мест на сто пятьдесят был заполнен хорошо одетыми мужчинами средних лет. Молодых было немного, старше чуть больше. Это был тип, хорошо знакомый Панкратову, — директора заводов, сохранившие свои должности еще с советских времен. «Красные директора», как их стали называть в последние годы. Все они были знакомы, шумно приветствовали друг друга, садились рядом. Большинство же участников конференции были, как и Панкратов, чужими, с интересом присматривались к бейджикам соседей, на которых было указано предприятие, которое они представляют, обменивались ничего не значащими замечаниями, как бы нащупывая пути к сближению.

Министр высоко оценил роль указа президента Ельцина об отмене госмонополии на производство и торговлю алкогольной продукцией, что позволило быстро избавиться от дефицита спиртных напитков. Вместе с тем, отметил, это породило ряд проблем, тормозящих развитие отрасли. В неравном положении оказались госпредприятия и частные производители, имеющие общую цель: насытить российский рынок качественной продукцией. Ассоциация «Русалко» призвана объединить производителей спиртного, независимо от форм собственности, стать авторитетным органом, к рекомендациям которого будут прислушиваться все. Министр пожелал конференции успешной работы, передал слово для доклада энергичному молодому человеку, председателю оргкомитета по фамилии Серенко, и незаметно исчез из президиума, как всякий крупный правительственный чиновник, отбыв протокольное мероприятие.

В докладе, насыщенном цифрами и графиками, проецируемыми на экран, выделялись главные проблемы отрасли. Ежегодно более сорока тысяч граждан России гибнут от употребления некачественного алкоголя, подпольно изготовленного из технического спирта с вредными для здоровья примесями, разного рода суррогатов, выпускаемых для чистки ванн, для омывателей автомобильных стекол. Водку, получившую название «паленой», разливают в антисанитарных условиях в гаражах из денатурата и гидролизного спирта. Правоохранительные органы не в состоянии эффективно бороться с подпольным производством из-за малочисленности специализированных подразделений и слабого финансирования. Ассоциация «Русалко» должна помочь милиции транспортом, средствами связи, финансово стимулировать ее активность. Это выгодно всем, потому что каждая подпольная бутылка — это непроданная водка легальных производителей.

При том что производство спиртных напитков практически достигло уровня середины 80-годов, продолжал докладчик, налоговые поступления не превышают четырех процентов, тогда как раньше они составляли больше трети доходной части бюджета. Около восьмидесяти процентов алкогольного рынка находится в тени. Нечеткость законодательства дает возможность недобросовестным участникам рынка уходить от налогов, остальные производители вынуждены следовать их примеру, чтобы сделать свою продукцию конкурентноспособной.

Особенно нетерпимое положение сложилось с поставками водки из Северной Осетии. Дешевой осетинской водкой завалены все оптовые ярмарки и магазины московского региона. Низкая цена этой водки может быть объяснена тем, что в республике вообще не платят налогов. Уточнение законодательства и установление единых правил для всех — одна из самых важных и самых сложных задач новой ассоциации, подвел Серенко итог этой части доклада.

Есть проблемы не менее острые, требующие государственного вмешательства. Уродливый перекос на рынке алкогольной продукции создает политика многих губернаторов, запрещающих ввоз чужой водки на территорию их областей. Таким образом они пополняют внебюджетные фонды, которые используют на проведение выборных кампаний. Пользуясь правом законодательной инициативы, ассоциация «Русалко» намерена в самое ближайшее время обратиться к президенту и в правительство с соответствующим документом. Нет сомнения, заметил докладчик, что нашу инициативу поддержат и с практикой местного протекционизма будет покончено.

Панкратов огляделся. Слушали внимательно, многие делали пометки в блокнотах. Похоже, эта учредительная конференция была не очередным формальным мероприятием для галочки, а представляла собой немалый практический интерес. Но при чем тут я? — с растущим недоумением спрашивал себя Панкратов. И никто не выказывал намерения ему это объяснить.

Во второй половине дня началось обсуждение доклада. Панкратов немного послушал и незаметно выбрался из конференц-зала. В номере собрал кейс, спустился в холл и спросил у давешней девушки, консультанта оргкомитета, когда ходит автобус до Москвы или до ближайшей станции электрички.

— Вы уезжаете? — удивилась она. — Но конференция еще не кончилась.

— Для меня кончилась. Мне здесь нечего делать.

— Минутку!

Она ушла к телефону, вскоре вернулась.

— Вас очень просят задержаться, господам необходимо с вами побеседовать.

— Каким господам?

— Увидите. Пойдемте, я вас провожу.

В сопровождении консультанта Панкратов прошел в один из коттеджей, стоявших неподалеку от главного корпуса, и тут в полной мере оценил уровень этого пансионата. Коттедж был предназначен для особо важных персон: просторный холл в коврах, стильная мебель, обширная гостиная с камином, бар с разномастными виски и коньяками. Минсельхозу это было явно не по карману, пансионат скорее всего раньше принадлежал ЦК, а затем естественным образом перешел к управлению делами президента.

Некоторое время Панкратов пребывал в одиночестве, потом в гостиной появились господа, желавшие с ним побеседовать. Их было трое. Один — председатель оргкомитета Серенко, второго Панкратов узнал — это был владелец ликероводочного завода из Подмосковья, с которым Панкратов встречался во время тульской командировки. Третий — среднего роста, с невыразительным лицом — коротко представился:

— Пекарский, Белоголовка.

Этого хватило. Производственное объединение «Белоголовка» было крупным производителем водки, уступающим разве что московскому заводу «Кристалл». Судя по всему, Пекарский был самой значительной фигурой из троих. На правах хозяина предложил:

— Что-нибудь выпьете?

— Нет, спасибо, — отказался Панкратов. — Рано для выпивки.

— Тогда давайте поговорим.

— Вас, вероятно, удивило приглашение на конференцию, — начал Серенко, получив от Пекарского молчаливое разрешение вести беседу.

— Меня и сейчас удивляет. Я не имею к этим делам никакого отношения.

— Имеете. На нас произвела впечатление докладная записка, которую вы написали по делу Сорокина. Вы быстро вникли в суть проблемы и точно оценили ситуацию.

— Я написал две докладных, — поправил Панкратов. — Одну генпрокурору, другую своему руководству. Какая из них произвела на вас впечатление?

Серенко вопросительно взглянул на Пекарского. Тот отозвался, словно бы неохотно:

— Неважно.

— Неважно, — повторил Серенко. — Важно другое. Мы увидели в вас опытного профессионала, независимого, умеющего отстаивать свою точку зрения. Отзывы о вашей службе подтвердили наши предположения.

Панкратов усмехнулся:

— Если вы спросите, люблю ли я комплименты, я скажу: да.

— Ассоциация «Русалко» так и останется на бумаге, если при ней не будут созданы серьезные службы, — продолжил Серенко. — Например, юридическая. И служба экономической разведки. К ее работе мы и хотели бы вас привлечь. Как вы отнесетесь к нашему предложению?

— Нужно подумать, — помедлив, отозвался Панкратов. — В чем будут заключаться мои обязанности?

— Обсудим позже, — вмешался в разговор Пекарский. — Какое впечатление произвела на вас конференция?

— Любопытно.

— Вы поняли, какая проблема волнует нас сейчас больше всего?

— Осетинская водка?

— Совершенно верно. — Пекарский подошел к бару, извлек из него бутылку и поставил на стол. — Вот такая.

Бутылка как бутылка. Винтовая пробка. Этикетка качественной полиграфии. Название: «Исток». Производитель: Ликероводочный завод «Исток», г. Беслан, Северная Осетия.

— Не скажешь, что паленка, — заметил Панкратов.

— Это не паленка, — подтвердил Пекарский. — Нормальная водка. Особенность ее в том, что она на пятнадцать рублей дешевле наших самых дешевых водок.

— И это главная проблема, — подхватил Серенко. — Экспансия осетинской водки практически парализует наших производителей. Никакая конкуренция с ней в низшем ценовом секторе невозможна. В докладе я уже сказал почему. В Осетии не платят налогов. Вообще никаких. По нашим данным, там работают двести двадцать ликероводочных заводов и цехов. А по официальным отчетам все они разливают минеральную воду. Такого количества минеральной воды нет во всех местных источниках вместе взятых.

— Почему Северная Осетия? — спросил Панкратов. — Почему не Чечня, не Ингушетия, не Дагестан?

— Ну, Чечне не до водки, — усмехнулся Пекарский. — Они воюют за независимость. А почему Северная Осетия? Это интересный вопрос. Объясните? — обратился он к Серенко.

— Попробую. Несколько причин. Во-первых, осетины оказались сообразительней русских. Когда у нас в пору антиалкогольной компании рушили заводы, в Осетии их консервировали и сохранили производственную базу. Во-вторых, осетинская вода — лучшая для производства водки…

— Вода имеете значение? — удивился Панкратов.

— Очень большое. Вам случалось пить немецкую водку?

— Пробовал. Наша лучше.

— А почему? Немцы делают свои шнапсы из дистиллированной воды. Настоящая же водка получается только из живой воды. В России мы тратим немалые деньги на ее подготовку, осетинская вода требует лишь очистки. Но самое главное: в Осетии нашлись инициативные люди, которые вовремя поняли, какую роль может сыграть водка. И они не ошиблись. Мы даже знаем их: это некто Алихан Хаджаев и его компаньон Тимур Русланов. Начинали они одни, сейчас в водочном бизнесе заняты десятки тысяч людей. Я недавно побывал во Владикавказе. По сравнению с тем, что видел всего года три назад: небо и земля. Города не узнать, везде стройки, на каждом углу рестораны, на улицах полно новых машин. И все это дала водка.

— Но если осетины не платят налогов в федеральный бюджет, значит платят своим, — заметил Панкратов. — Такой бизнес не может существовать без отката.

— Своим наверняка платят, — согласился Серенко. — Но на порядок меньше, чем отдают в казну наши производители.

— Есть Министерство по налогам и сборам. Разве это не их проблема?

— Она им не по зубам. Здесь — политика.

— Премьер Черномырдин встречался с президентом Галазовым, — объяснил Пекарский. — Потребовал навести порядок. Тот ответил: наведу, только потом не удивляйтесь, если Осетия окажет политическую поддержку Чечне. И Виктору Степановичу пришлось умыться.

— Блеф? — предположил Панкратов.

— Конечно, блеф. Но пуганый политик куста боится.

— Есть еще очень важный фактор, — добавил Серенко. — Географическое положение Осетии. Военно-грузинская дорога и транскавказская магистраль — единственные пути, которые связывают юг России с Грузией и Закавказьем…

— Вы хотите сказать, что осетины поставляют водку в Грузию?

— Нет. Это имеет значение в другом смысле. Вы знаете, что в России острый дефицит спирта. Не хватает спирта и в Осетии. Они закупают его на Украине. Хохлы гонят спирт из сахарной свеклы, он очень трудно поддается высокой очистке. Мы проводили анализы, почти все осетинские водки сделаны из украинского спирта.

— Что мешает нашим производителям покупать спирт на Украине?

— Высокие пошлины.

— Осетины не платят пошлин?

— Нет.

— Каким образом?

— Вот мы и подошли к основному. Есть несколько способов уйти от уплаты таможенных сборов. Один из них — груз оформляется на подставную фирму-однодневку. Когда спирт получен, фирма исчезает. Ищи-свищи. То, что этот способ незаконный, само собой. Но он еще и опасный. Некоторые попробовали, что получилось? А, Игорь Александрович? — обернулся Серенко к третьему собеседнику, молчаливо присутствовавшему при разговоре.

— И не говорите, — попросил тот. — Только чудом не сел. Как вспомню, так вздрогну.

— В Осетии нашли другой выход, — продолжал Серенко. — Спирт оформляется как транзит в Грузию. Если он действительно уходит в Грузию, пошлина не взимается. Если остается в России — плати. И вот что делают в Осетии. Во Владикавказе спирт растамаживают. По документам получается, что он перелит в автоцистерны и отправлен в Грузию. На самом же деле поступает на заводы и превращается в осетинскую водку.

— Но если вы все это знаете…

— В том-то и дело, что мы не знаем, а только предполагаем. Наши предположения строятся на неофициальных источниках, с этим в правительство не войдешь. Нам нужна совершенно точная, объективная информация.

— И в этом мы рассчитываем на вашу помощь, — вновь вмешался в разговор Пекарский.

— Не понял. Чем я могу вам помочь?

— Мы хотим, чтобы вы поехали в Киев, купили там пару цистерн спирта, доставили его во Владикавказ и прошли все процедуры на таможне.

— А что потом делать со спиртом?

— Продайте.

От неожиданности Панкратов даже засмеялся:

— Ну, знаете! Никогда не торговал спиртом. И вовсе не уверен, что из меня получится коммерсант. Даже уверен, что не получится. Будут у вас одни убытки.

— Это не имеет значения. Нам нужен ваш отчет. Он ляжет в основу нашего обращения в правительство, а ваш авторитет подтвердит достоверность информации.

— А что? — помедлив, проговорил Панкратов. — Необычно, но почему бы и нет?

Пекарский поднялся из кресла и не без торжественности пожал ему руку:

— Другого ответа мы от вас и не ждали.

II

Тимура Русланова всегда поражало в Алихане умение предсказывать события с такой уверенностью, с какой опытный чабан на высокогорном пастбище по виду безобидного облачка предугадывает снежный буран и спешить загнать отару под укрытие стен кошары. Но выводы, которые он из своих предсказаний делал, часто озадачивали своей неожиданностью.

В Осетии, полное название которой стало Республика Северная Осетия — Алания, как и во всей России, с недоверием относились к рожденным в Кремле идеям, сулящим радужные перспективы в ближайшем будущем. И чем радужнее они были, тем большее недоверие вызывали. Ваучерная приватизация по Чубайсу сразу была расценена как очередная завиральная программа правительства, которое не знает, что делать, и шарахается из стороны в сторону. Эта бумажка стоит как две «Волги»? Да за кого вы нас принимаете?

Каждая вещь стоит столько, за сколько ее можно продать. Пятнадцать рублей — вот цена ваучера, по которой их скупали возле станций метро в Москве. Во Владикавказе и того меньше — от трех до пяти рублей, что лучше всех социологических опросов свидетельствовало о степени доверия к правительству на юге России.

Алихан всеобщего скептицизма не разделял. Он очень внимательно, с карандашом, читал все официальные документы и газетные публикации и однажды убежденно сказал Тимуру:

— Это шанс, другого не будет. Кто не успел, тот опоздал.

К тому времени он занимал видное положение в окружении президента Галазова, но решительно отказался стать министром культуры и безоглядно ринулся в авантюру с ваучерами. Влез в долги, рассадил по всему городу скупщиков, раз в неделю летал в Москву с хозяйственными сумками, набитыми ваучерами, сдавал их в какой-то фонд. Тимур ужаснулся, когда узнал, что его долг коммерческим банкам перевалил за два миллиона долларов, но Алихан ни разу не усомнился в правильности того, что делает.

Резонно было предположить, что скупленные ваучеры он вложит в акции какого-нибудь крупного ликероводочного завода, но Алихан поступил по-своему. На одном из первых чековых аукционов купил контрольный пакет акций московского завода «Стеклоагрегат», выпускавшего оборудование и пресс-формы для стекольных заводов, изготавливающих винные и водочные бутылки. Завод «лежал», рабочие месяцами не получали зарплаты. Заказы были, оборудование большинства стекольных заводов требовало замены, но им нечем было расплачиваться из-за кризиса взаимных неплатежей, поразившего всю российскую экономику.

Алихан предложил заводам платить за оборудование и пресс-формы не деньгами, а своей продукцией — бутылками, острый дефицит которых ощущался везде. Бутылку отправлял во Владикавказ, там в нее лили водку, ею расплачивались с Алиханом, он сбывал ее московским оптовикам уже «в деньги». Спрос на водку был огромный, оптовики даже переплачивали, чтобы гарантированно получать товар. Бизнес пошел так успешно, что уже через год Алихан вернул все кредиты, построил в тихом зеленом районе Владикавказа дом для всей своей большой семьи. У него уже было трое детей, первенец Алан и две дочери-погодки. Из Норильска переехали родители, оставившие в Заполярье все здоровье. Для помощи Мадине в уходе за стариками и детьми из родового селенья взяли дальнюю родственницу с взрослой дочерью. Дом был большой, двухэтажный, так что всем места хватило. Алихан уже подумывал купить бездействующий ликероводочный завод в Беслане, но тут дал о себе знать дефицит спирта.

Тимур в делах друга никакого участия не принимал, хотя Алихан много раз звал его в компаньоны, ему позарез нужны были люди, на которых он может положиться. В Осетии все традиционно держалось на родственных связях. Родственниками были все. Если покопаться в прошлом, обязательно обнаруживались общие корни среди прадедов, двоюродных братьев, троюродных племянников. Отказать в помощи родственнику считалось предосудительным. Как только во Владикавказе увидели, что дела Алихана идут в гору, посыпались просьбы взять на работу своего человека. Он жаловался Тимуру:

— Приходит. Тридцать лет, образование — школа, специальности нет. Спрашиваю: какую работу хочешь? Такую: чтобы утром придти, дать всем накачку, а с обеда свободен. И чтобы денег было много. Ну, что такому скажешь?

— Что ты говоришь? — поинтересовался Тимур.

— Есть, говорю, у меня такая должность. Только занимаю ее я сам. Когда появится еще одна, обязательно о тебе вспомню. Обижаются: Алихан Хаджаев зазнался, он плохой осетин. Вот и приходится выбирать: быть хорошим осетином или делать дело.

В то время у Тимура был новый бизнес, возникший случайно, как боковой отросток у дерева. У командира одной из крупных воинских частей, дислоцированных в Осетии, он купил полтора десятка щитовых домиков и поставил их на территории своей гостиницы в Фиагдоне — для небогатых молодых пар и студентов, приезжавших в горы на лето. При сборке обнаружилось, что в нескольких комплектах не хватает деталей. Тимур поехал в часть и увидел картину, очень его удивившую. Была ранняя весна. Перед КПП стояла целая колонна легковых машин с иностранными номерами: «фольксвагены», неновые «мерседесы», «вольво». На багажниках теснились чемоданы, картонные коробки с фирменными телевизорами и видеотехникой, домашний скарб. Возле машин толпились хорошо одетые женщины, многие с детьми, тревожно оглядывали сумрачные окрестности и подступавшие к равнине горы.

Как оказалось, это были семьи офицеров из Западной группы войск. Решение о выводе наших частей из ГДР было принято еще при Горбачеве. Правительство ФРГ взяло на себя обязательство построить в Северной Осетии, новом месте базирования 58-й армии, военные городки с казармами для солдат и домами для офицеров и их семей. На высшем правительственном уровне утвердили графики вывода войск и строительства жилья с таким расчетом, что к началу передислокации военные городки уже будут готовы. Но, как это часто бывает, согласования о выделении земли и прочие формальности затянулись, и первые эшелоны с личным составом и боевой техникой, прибывшие из Германии, оказались в чистом поле. Технику выгрузили где придется, для солдат поставили палатки, а офицеры, привыкшие к комфортной жизни в ГДР, возмутились и отказались ехать на голое место.

Разразился скандал. В западных СМИ появились сообщения о том, что демократическое правительство президента Ельцина делает попытки пересмотреть достигнутые соглашения о выводе частей ЗГВ и тем самым сохранить военное присутствие России в Восточной Европе. Из Кремля последовал резкий приказ, все согласования были мгновенно проведены, для форсирования работ из Франкфурта-на-Майне во Владикавказ с группой ведущих сотрудников прилетел президент крупной строительной фирмы «Филипп Хольцман», назначенной правительством ФРГ генеральным подрядчиком.

Для приема таких важных персон убогие номера «Интуриста» не годились, комфортабельных частных гостиниц во Владикавказе еще не было. Тимур предложил поселить гостей в «Фиагдоне», предложение было принято. Там же разместили генерального директора и экспертов турецкой фирмы «ГАМА», выбранной немцами в качестве субподрядчика. Когда Тимур выяснил из обрывков разговоров и рассказов русских переводчиков, что турки намерены вести строительство только силами своих рабочих, из своих материалов, в том числе цемента, кирпича, даже щебня и гравия, он сначала удивился, а потом возмутился. В Осетии простаивали кирпичные и цементные заводы, строители сидели без работы. Есть готовая мощная база в Беслане, с транспортом, техникой, с хорошими подъездными путями — автомобильными и железнодорожными. Зачем везти из Турции рабочих, тем более неквалифицированных, зачем гнать тысячи тонн грузов, которые есть на месте?

При помощи Алихана Тимур встретился с президентом Галазовым и высказал ему свое недоумение тем, что Осетия исключена из масштабного строительного проекта, которые реализуется на ее земле. Тот согласился: да, несправедливо, он поднимал этот вопрос, но ничего нельзя сделать. Турки стоят на своем. Оно и понятно: удорожание строительства их не беспокоит, за все платят немцы, а загрузить заказами строительную индустрию Турции и дать работу своим соотечественникам — это в их национальных интересах.

— Ничего не могу сделать, увы, — повторил президент.

— Он не может, а я попробую, — со злостью сказал Тимур Алихану, выйдя из кабинета Галазова.

Он слетал в Ростов, провел приватные переговоры с руководством железной дороги, заплатил кому надо, потом объехал осетинских энергетиков и водоканал. И очень скоро дела компании «ГАМА» пошли наперекосяк. То железнодорожный состав со сборной опалубкой из Германии уйдет из Ростова не во Владикавказ, а во Владивосток. Ну, бывает, диспетчеры немного ошиблись, перепутали, названия-то почти одинаковые. То составы с цементом и кирпичом затеряются по дороге. То последуют многодневные перебои с подачей электричества и воды.

Турки занервничали. Четкий график строительства, согласованный с немцами, трещал по швам. Из Франкфурта предупредили: фирма «ГАМА» не выполняет взятые на себя обязательства. Если это будет продолжаться, «Филипп Хольцман» расторгнет договор и передаст заказ другому субподрядчику. Из Анкары срочно прилетел вице-президент компании, обратился за содействием к президенту Осетии. Галазов посочувствовал, но помощи не обещал:

— Это ваши дела. Нашего интереса в них нет. Могу дать совет. Поговорите с предпринимателем господином Руслановым, он в теме.

Многочасовый торг Тимура с турком закончился тем, что фирма «ГАМА» передала компании «Осетинстрой», срочно зарегистрированной Тимуром, поставку кирпича, цемента, щебня и песка, а также выполнение строительных работ нулевого цикла. Сразу нашелся состав с опалубкой, который по счастью не успел уехать во Владивосток, прекратились перебои с энергией и водой. Тысячи осетинских строителей получили работу, ожили предприятия стройиндустрии. Через базу в Беслане, арендованную фирмой Тимура, на стройки военных городков пошли грузы.

Немцы умели планировать строительство, а турки умели строить. Воинские эшелоны из Германии прибывали уже не в голое поле, а в подготовленное жилье. Через полтора года основные работы подошли к концу, Тимур все чаще задумывался, что ему делать со строительной техникой и бесланской базой. Крупных заказов не предвиделось, а на отдельных мелких объектах много не заработаешь. И тут ему было сделано очень серьезное предложение.

Деловая встреча состоялась не во Владикавказе, а под Назранью, в резиденции генерала Аушева, недавно избранного президентом Ингушетии. В ней приняли участие брат президента Аушева, молодой самоуверенный ингуш европейского вида и выучки, и высокий худой чеченец, брат президента Чечни Дудаева, тоже молодой, тоже самоуверенный. Был еще один человек, постарше, лет сорока пяти, русский, он исполнял роль технического консультанта. Разговор начал Дудаев-младший:

— Принято считать, что мы воюем с Россией за независимость Ичкерии. Это не совсем так. Наша стратегическая цель — создание общего кавказского дома. Северная Осетия — кавказская республика, эта цель должна быть близка осетинам, как и всем кавказским народам…

— Извините, я не занимаюсь политикой, — вежливо, но твердо перебил Тимур. — Я предприниматель. Мое дело — бизнес. Только бизнес.

— О бизнесе мы и говорим, — вмешался брат Аушева. — Программа строительства военных городков практически выполнена. Такого объема работ у вашей фирмы больше не будет. А между тем предстоит строительство такого масштаба, что эти городки покажутся мелочью.

— Что вы имеете в виду?

— Восстановление Грозного.

Поворот был неожиданным. Тимур задумался. В Чечне шла война, Грозный лежал в развалинах. Время от времени возникали разговоры о перемирии, заключались соглашения о прекращении огня, которые тут же нарушались.

— Войне не видно конца, — заметил Тимур. — О каком восстановлении Грозного может идти речь?

— Виден, — возразил брат Дудаева. — Вы не разбираетесь в политике, мы разбираемся. Мы знаем то, чего другие не знают. Россия уже поняла, что совершила большую ошибку, когда начала с нами войну. Она ищет мира. Мы пойдем ей навстречу. На наших условиях. Русские разбомбили Грозный, они должны его восстановить. И Россия на это пойдет, у нее нет выхода.

— Допустим, — согласился Тимур. — Но при чем здесь моя фирма?

— Объясните, — кивнул Дудаев чиновнику.

Тот объяснил. Речь идет о работах стоимостью сотни миллионов долларов. Россия не направит эти финансовые потоки непосредственно в Чечню. По понятным причинам. «Разворуют», — подумал Тимур, но уточнять не стал. Помощь будет выделяться строительными материалами, оплатой восстановительных работ. Базы стройматериалов тоже не разместят в Чечне по тем же причинам. Возможно, их разместят в Ставропольском крае, но скорее — в Осетии, в Беслане. Как раз там, где находится база вашей фирмы.

Это идеальное место — близко, хорошее сообщение и с Чечней, и с Россией. Теперь понятно, почему мы обратились к вам?

— Понятно, — кивнул Тимур. — Что я буду от этого иметь?

— Не пожалеешь, дорогой, — высокомерно бросил Дудаев-младший.

— Это не деловой разговор.

— Десять процентов от стоимости всех материалов, которые пройдут через базу, — подсказал чиновник.

— Кто мне их будет платить?

— Возьмете коммерческим директором нашего человека. Всеми финансами будет заниматься он.

— Вы?

— Может быть.

— А какая у них роль? — кивнул Тимур на братьев президентов, предоставивших чиновнику объясняться с клиентом, а сами занятые своим разговором по-чеченски.

— Официально — никакой. Крыша.

— Серьезная крыша, — оценил Тимур.

— Очень серьезная.

— И все-таки не понимаю. Десять процентов — очень большие деньги. Как они образуются?

— Вы заставляете меня говорить то, о чем могли бы догадаться сами. Ладно, скажу. Например. Вы получаете заявку на материалы для строительства девятиэтажного дома. Отгружаете все — по документам. На самом же деле — только на два этажа. Остальное продаете. За наличные. Из них и получите свои проценты.

— А из чего будут строить остальные семь этажей?

— Их вообще не будут строить. Зачем? Все равно дом разбомбят. Или взорвут.

— Теперь понял.

— Обо всем договорились? — спросил Дудаев-младший. — Твое решение, дорогой?

— Нужно подумать.

— О чем думать, о чем думать? — возмутился брат Аушева. — Тебе сделали серьезное предложение серьезные люди. О чем тут думать?

— И все-таки, — уперся Тимур. — Я не могу принимать важные решения сходу.

— Вот все вы, осетины, такие — мелкие лавочники! Ладно, думай. Только недолго!

Тимур и не собирался ни о чем думать. Он сразу понял: нельзя в это дело влезать. Любая проверка, и он окажется в тюрьме. Серьезные люди пальцем не шевельнут, чтобы его вытащить. Не исключено и другое: его уберут, чтобы обрезать концы. Когда речь идет о таких деньгах, в выборе средств не стесняются. У всех на памяти еще было убийство вице-премьера правительства России Поляничко, которого Ельцин назначил своим представителем в зоне недавно затухшего осетино-ингушского конфликта. Свою деятельность он начал с попыток разобраться, куда уходят огромные средства, выделяемые из федерального бюджета для помощи беженцам в Ингушетии. Ни в чем разобраться не успел. Через полгода, когда он возвращался из Назрани, на горной дороге неподалеку от границы с Осетией его кортеж попал в засаду. Стреляли в упор из гранатометов и автоматов. Поляничко и сопровождавшие его чиновники и офицеры погибли на месте.

Высказывались самые разные предположения о причинах покушения. Вспомнили даже энергичную деятельность Поляничко в Карабахе, где он выступил на стороне азербайджанцев, — месть националистов-армян. Но в Осетии все знали, почему его убили: сунулся туда, где не защищает даже высокая должность вице-премьера.

Алихан, которому Тимур сразу же рассказал о совещании под Назранью, с его решением полностью согласился. Но ситуацию оценил гораздо более серьезно, чем Тимур:

— Простым отказом тут не отделаешься. Ты уже слишком много знаешь. Они могут решить, что ни к чему им такой свидетель. Так что тебе нужно срочно свернуть дела и на некоторое время исчезнуть из Осетии.

— Исчезнуть? — переспросил Тимур. — Куда?

— Я знаю куда. Нет худа без добра. Теперь у тебя нет никаких причин, чтобы не стать моим компаньоном.

Через две недели, распродав технику и расторгнув договор аренды на базу в Беслане, Тимур с Алиханом вылетел в Минск.

Перед этим у него состоялся серьезный разговор с Алиной. Как и все осетинские женщины, всегда воспринимавшие поступки мужчин без спора, как некую данность, не подлежащую обсуждению, решение мужа заняться водкой она приняла с молчаливой покорностью. Но потом не выдержала, осторожно поинтересовалась:

— Ты уверен, что поступаешь правильно?

— А почему нет? — удивился Тимур.

— Не знаю… Водка… От нее только горе. Столько людей травятся водкой.

— Травятся суррогатами.

— А сколько преступлений из-за водки?

— Много, — согласился Тимур. — Но никто не считал, сколько преступлений не совершается из-за водки. Человек выпил, расслабился и живет себе дальше. Это бизнес. Просто бизнес. И ничего больше.

— Ты меня уговариваешь или себя? — спросила Алина.

— Нас обоих.

— Все равно… Не божье это дело, Тимур.

— А вот об этом судить не нам…

III

Всякие начинания, рожденные в Москве, всегда распространяются по стране с затуханием, как толчки землетрясения. Чем дальше от эпицентра, тем слабее. Последствия антиалкогольной кампании Горбачева, катастрофические для производства водки и спирта в России, до Белоруссии дошли в сильно ослабленном виде. То ли потому, что местное начальство не проявило излишней прыти в выполнении директив Москвы, то ли белорусы оказались рачительными хозяевами, и у них просто рука не поднялась останавливать действующие заводы. Так или иначе, спирт в Белоруссии имелся, хоть и невысокого качества, его делали из картошки. Но выбирать было не из чего.

Очень скоро у Алихана и Тимура появилось ощущение, что они перенеслись лет на двадцать назад и оказались в СССР времен всевластия Госплана. Рынком в Белоруссии и не пахло, на все были фонды, продажа каждой тонны спирта требовала предварительного согласования в десятках инстанций. Правительственные чиновники охотно принимали приглашения поужинать в лучших ресторанах Минска, но когда доходило до дела, разводили руками: есть порядок. Подробно объясняли, какие разрешения в каких учреждениях нужно получать, обещали ускорить процедуры по мере своих сил и возможностей. Но и при этом выходило, что оформление каждой сделки будет занимать недели, а то и месяцы. Тимур и Алихан поняли, что бесполезно бороться со зрелым социализмом белорусского образца, и решили попытать счастья на Украине.

В Киеве были совсем другие времена. Рынок здесь бушевал вовсю, продавалось все, что можно продать или обменять по бартеру. В отличие от России, которую выручала нефть, торговать Украине было особенно нечем. Кроме спирта. Спирта было много. Не лучшего качества, его традиционно гнали из сахарной свеклы, зато дешевого, всего по сорок два цента за литр. Для реализации госзапасов было создано унитарное предприятие «Спиртсервис» с богатым офисом на Крещатике. Командовал там Ашот Григорян, толстый молодой армянин с тяжелой бритой головой, переполненный энергией атомного заряда, страстный игрок, ночи напролет просиживающий в казино, любитель мощных джипов и красивых женщин с пышными формами.

Секретарши у него были как на подбор, волоокие хохлушки с тяжелыми бюстами. Две сидели в приемной, третья в огромном кабинете Григоряна. Еще один стол в кабинете занимала кассирша. В приемной толпились клиенты с вместительными кейсами и спортивными сумками, по большей части поляки и прибалты. Дождавшись очереди, вываливали на стол кассирши содержимое сумок, пачки долларов, она пересчитывала их, проверяла на детекторе и складывала во внушительных размеров сейф. Григорян подписывал накладные и звонком вызывал следующего. Никаких чеков и банковских счетов он не любил, предпочитал наличные. Иногда неожиданно прерывал прием, кивал какой-нибудь из секретарш: «Зайди!» — и скрывался в комнате отдыха. Минут через двадцать возвращался в кабинет, а секретарша, опуская глаза, проходила на свое место. Работа возобновлялась.

Тимур и Алихан поняли, что попали куда надо.

При первой встрече Григорян отнесся к покупателям из Осетии пренебрежительно, но преисполнился уважением, когда узнал, на какие объемы они рассчитывают, даже сам позвонил в управление железных дорог и попросил, чтобы его друзьям не чинили препятствий с транспортом. Первые десять шестидесятитонных цистерн спирта Тимур и Алихан сопровождали сами в прицепленной к составу теплушке, на крупных станциях следили, чтобы их груз не расформировали. В Ардон, железнодорожный узел неподалеку от Владикавказа, приехали ночью, маневровый тепловоз оттащил цистерны на безлюдный разъезд. Здесь уже ждали со спиртовозами хозяева ликероводочных заводов. Спирт перекачивали из цистерн армейскими помпами, расплачивались на месте наличными. Утром компаньоны подсчитали прибыль. Чистыми получилось почти четыреста тысяч долларов.

— Похоже, мы напали на золотую жилу, — констатировал Алихан.

Поначалу спирт адресовали на подставные фирмы-однодневки, «синяки», как их почему-то называли во Владикавказе. Но это было стремно, в Осетии все все знали, дойдет до налоговой полиции, мало не будет. А поставки увеличивались, в Ардон приходило уже по сорок пять — пятьдесят цистерн. Нужно было придумывать что-то другое.

Идею оформлять спирт как транзит в Грузию предложил начальник таможни, дальний родственник Алихана по отцовской линии. Подготовку всех документов, свидетельствующих, что груз ушел за пределы России и обложению таможенной пошлиной не подлежит, он брал на себя. Новая схема оказалась надежной, но Алихан решил подстраховаться. По его инициативе при президенте Осетии был создан Фонд социального развития, в который с каждой цистерны спирта перечисляли по несколько тысяч долларов. Как расходуются средства фонда, куда вскоре стали платить все хозяева ликероводочных заводов, никто не спрашивал. Как расходуются, так и расходуются. Главным для Алихана и Тимура было то, что их бизнес оказался встроенным в государственную систему, приобрел видимость законного.

То, что он не был вполне законным, никого не волновало. Законно то, что приносит пользу людям. А в водочный бизнес втягивалось все больше людей. На разъезд под Ардоном, где разгружались составы, съезжались не только спиртовозы владикавказских заводов, но и грузовики частников с пустыми бочками, «Жигули» с пластмассовыми баками и канистрами. Купленный спирт сдавали на заводы, взамен получали «купаж», водноспиртовую смесь, приготовленную с соблюдением требований технологии, всей семьей разливали в бутылки в сараях и дворовых постройках. По утрам самодеятельные цеха в пригородах и даже в дальних селениях объезжали «Камазы» с фурами, заводские экспедиторы собирали продукцию, сразу расплачивались. Появились сопутствующие производства — пробки, приспособлений для закатки бутылок, картонных коробок для транспортировки водки.

В Осетию пришли живые деньги, жизнь оживилась. Это было заметно по тому, что везде начали строиться, сначала робко, из дешевого силикатного кирпича, потом все с большим размахом, уже не пристройки к старым домам, а новые особняки. И как всегда бывает там, где появляются большие деньги, обострилась криминогенная обстановка. Начались разбойные нападения на покупателей спирта, приезжавших на разъезд с крупными суммами, бандитские наезды на водкозаводчиков.

Пришлось создавать службу безопасности. Возглавил ее молодой милицейский майор Теймураз Акоев, с которым Тимур познакомился в Беслане и подружился во время боев с ингушами. Служба у него не пошла, из-за чего-то крупно разругался с начальством, сгоряча швырнул рапорт об увольнении и в двадцать восемь лет оказался на улице, обозленный на весь мир. Предложение Тимура он принял сразу, набрал в команду бывших десантников, отслуживших срочную. Дисциплину поддерживал строжайшую, регулярно устраивал тренировки в спортзалах и на армейских стрельбищах. Его люди сопровождали составы со спиртом из Киева, охраняли разъезд, дежурили в офисе. К Тимуру и Алихану он приставил персональных охранников и бывал очень недоволен, когда компаньоны разъезжали без сопровождения. Сердито говорил:

— Меня убьют — мои родные заплачут. Вас убьют — много людей заплачет. На вас все дело держится, надо же понимать!

Самым популярным видом спорта в Осетии была вольная борьба. Из бывших борцов, не добивших заметных успехов и оставшихся не у дел, формировались криминальные группы, навязывающие «крышу» предпринимателям. Без их внимания не могла остаться деятельность фирмы Алихана и Тимура. Пришли и к компаньонам, поигрывая накачанными мускулами под обтягивающими футболками. Алихан не стал с ними разговаривать.

— Мы не платим бандитам, мы платим охране, — заявил он и вызвал Теймураза Акоева. — Поговори с этими господами.

Чем кончилась «стрелка» борцов с десантниками Акоева, Теймураз не рассказал, но с тех пор наезды полностью прекратились.

Между тем на Украине со спиртом начались перебои. Госрезерв был исчерпан, заводы часто останавливались — то нет мазута для котельных, то не подвезли мелассу, массу из сахарной свеклы, которую закладывали в бродильные чаны. Алихан предугадывал такое развитие ситуации. Поэтому всю прибыль вкладывал в строительство спиртзавода во Владикавказе производительностью миллион декалитров в год по немецкой технологии, позволявшей получать спирт класса «экстра». Оборудование закупали в Германии и Голландии. Алихан мотался по Европе, размещая заказы, Тимур безвылазно сидел в Киеве, доставал для заводов мазут и мелассу, выбивал у железнодорожников цистерны.

Григорян все время повышал цены, к весне 1996 года уже брал за литр спирта по шестьдесят центов. Но спрос по-прежнему намного превышал предложение, Григорян чувствовал себя полным хозяином положения.

Иметь с ним дело было непросто. Иногда все бумаги подписывал не глядя, но мог упереться, и ни в какую. Все зависело от настроения. Если накануне проигрался в казино, к нему лучше было не подходить. Секретарши, благожелательность которых Тимур покупал дорогой французской косметикой, всегда предупреждали его: не в духе. Пренебрегать такими предупреждениями не следовало. Тимур давно понял: рынок рынком, но есть и человеческий фактор. В Осетии даже сторожу не прикажешь открыть ворота, если при этом не дашь понять, как ты уважаешь его самого и его ответственную должность открывателя ворот.

Приехав однажды утром в офис «Спиртсервиса», Тимур сразу понял, что сегодня не лучший день для деловых переговоров с Григоряном. Приемная была залита ярким мартовским солнцем, но атмосфера в ней царила мрачная, напряженная. Секретарши с каменными лицами отвечали на звонки. Покупатели вполголоса переговаривались, хмуро поглядывали на дверь в кабинет Григоряна, из-за которой доносились раздраженные, на повышенных тонах, мужские голоса. Только один человек уверенного московского вида, свободно расположившийся в глубоком кожаном кресле в углу приемной, не разделял всеобщей озабоченности. Грузный, с короткими жесткими волосами в проблесках седины, с темными тенями под глазами, он рассеянно листал яркие автомобильные журналы, которыми был завален журнальный стол, время от времени оглядывал приемную с добродушным интересом стороннего наблюдателя. Когда появился Тимур с охранником, тащившим сумку с деньгами, внимательно посмотрел на них, будто сфотографировал, и вновь принялся листать журналы.

— Что происходит? — вполголоса спросил Тимур, подсовывая секретарше коробочку теней «Лореаль-Париж».

— И не спрашивайте, мрак, — отозвалась она, смахивая презент в ящик письменного стола.

— Опять проигрался?

— Не то слово!..

Голоса в кабинете стали громче, дверь распахнулась, в приемную выпятился высокий белобрысый прибалт с красным от возмущения лицом.

— Вы нарушаете договор! — кричал он Григоряну, как бы подталкивающему его к выходу небрежными движениями руки. — Это не есть правильно! Так не делают бизнес! Я буду жаловаться!

— Иди отсюда, пока я не вызвал охрану! Жаловаться он будет! Да хоть в ООН!..

Григорян исподлобья оглядел приемную, кивнул Тимуру:

— Заходи.

Пока кассирша считала деньги, тяжело ворочался в кресле, бурчал:

— Он будет меня учить, как делают бизнес! У себя в Риге пусть учит!

— Миллион восемьсот, — доложила кассирша.

— Сколько? — переспросил Григорян, останавливая руку с «паркером», которым уже был готов подписать накладные и распоряжения на отгрузку спирта. — Почему миллион восемьсот?