Несколько часов спустя я прошагал по коридору, напоминавшему садовую дорожку, пересек танцевальный зал, похожий на лужайку в окаймлении медноствольных деревьев, затененную гигантскими папоротниками, и прошел под аркой в зал, где за длинным столом уже сидел Фостер. Сквозь псевдоокна струился свет заходящего солнца.

Я грохнул стопку книг на стол:

— Взгляни-ка. Из того же материала, что и дневник, а иллюстрации…

Я раскрыл одну из них — тяжелый здоровенный том. На цветной вклейке была изображена таращившаяся в объектив кучка столпившихся бородатых арабов в грязных белых джолабах, на заднем плане паслось стадо тощих коз. Эта фотография очень напоминала те, что обычно печатают в «Нэшнл джиогрэфик», разве только качеством получше.

— Читать подписи я не берусь, — предупредил я. — Но уж что касается разглядывания картинок, тут я гений. Большинство книг демонстрируют сцены, которые, похоже, мне никогда не доведется увидеть воочию. Некоторые из снимков явно сделаны на Земле, и бог весть когда.

— Наверное, путеводитель, — предположил Фостер.

— Путеводитель, который можно продать любому университету на Земле за весь их годовой бюджет, — прокомментировал я, листая страницы. — Нет, ты только взгляни.

Фостер посмотрел на панорамный снимок процессии бритоголовых мужчин в белоснежных саронгах, несущих на своих плечах миниатюрную золотую лодку. Они шли по длинной белокаменной лестнице, спускающейся от ряда гигантских фигур со сложенными руками и раскрашенными лицами. На заднем плане виднелись кирпично-красные скалы, опаленные пустынным солнцем.

— Храм Хатшепсут в эпоху своего расцвета, — сказал я. — А это значит, что фотографии не менее четырех тысяч лет. И еще вот это мне знакомо.

Я перелистнул фотографию, снятую с высоты птичьего полета, изображавшую гигантскую пирамиду с выщербленными кое-где полированными плитами. У основания нескольких блоков не хватало, и были видны внутренние грубые массивные глыбы.

— Это одна из пирамид, может, даже самого Хуфу, — заметил я. — Ей уже пара тысяч лет, и она начала разрушаться. А вот… — Я открыл другой том и продемонстрировал Фостеру четкую фотографию огромного мохнатого слона с поднятым розоватым хоботом между широко расставленными бивнями. — Мастодонт, — пояснил я. — А вот — шерстистый носорог, а эта отвратительная зверюга, должно быть, саблезубый тигр. Этой книжульке чертова уйма веков.

— Жизни не хватит обследовать все сокровища корабля, — заметил Фостер.

— А как насчет скелетов? Нашел еще что-нибудь?

Фостер кивнул.

— Видимо, катастрофа, а может, и болезнь. На костях никаких следов.

— Я все никак не могу сообразить насчет того скелета в шлюпке, — сказал я. — Зачем ему ожерелье из медвежьих зубов? — Я уселся напротив Фостера. — Тут загадок навалом. Но нам лучше потолковать о другом. Например, здесь есть кухня? А то я что-то проголодался.

Фостер подал мне черный штырь.

— Мне кажется, это важная находка, — сказал он.

— Это что, палочка для мороженого?

— Коснись виска.

— Массажирует, что ли?

Я прикоснулся штырем к голове…

Я находился в комнате с серыми стенами, лицом к возвышающейся громаде рифленого металла.

Я вытянул руки и приложил ладони к необходимым углублениям. Кожух открылся. Ввиду явной неисправности усилителей кваринарного поля я знал, что было необходимо задействовать автоконтроль цепей, прежде…

Я мигнул и оглядел мраморный стол, сваленные в кучу книги, а потом тупо уставился на штырь в руке.

— Я вроде как был на какой-то подстанции, — сообщил я. — Какая-то неисправность с… с…

— С усилителями кваринарного поля, — подсказал Фостер.

— Я словно бы находился там, — проговорил я ошеломленно. — Я все прекрасно понимал.

— Это техническое руководство, — пояснил Фостер. — Они могут подсказать нам все, что необходимо знать о корабле.

— Я думал о том, что мне предстоит сделать, — все никак не мог успокоиться я, — как всегда перед началом работы. Я собирался устранить неисправность этой фиговины. И знал как!

Фостер вылез из-за стола и двинулся к коридору.

— Мы начнем с одного конца библиотеки и просмотрим ее всю, — сказал он. — На это уйдет время, но так мы добудем необходимую информацию, а тогда уж обсудим дальнейшие планы.



Фостер подобрал несколько штырей с полки. Первое, что нам было необходимо, — найти пишу и постели, на худой конец — руководство по управлению самим кораблем. Я надеялся, что нам удастся обнаружить эквивалент библиотечного каталога, это значительно облегчило бы задачу.

Я прошел в глубь стеллажей и заметил короткий ряд красных штырей. Взяв один из них, повертел его в руках, но потом решил, что опасности здесь нет совершенно никакой, и прикоснулся к виску…

По звону гонга я использовал нейрососудистое напряжение, сократил корковые ареалы ипселон-зета и йота и приготовился к…

Я отдернул штырь. В ушах все еще раздавался пронзительный звон гонга. Штыри влияли на сознание, на реальность. Очень интенсивно, за счет жесткой фокусировки внимания на необходимом. У меня захватило дух при мысли о скрытых в этом возможностях. Можно поохотиться на тигра, влететь на самолете в бушующее пламя, сразиться с боксером-чемпионом… Я взял другой штырь…

По звуку прерывистой трели я разложил инструменты и пошел к ближайшему трансфокатору…

Еще один…

Заступив на вахту, я доложился в рубку по сети оповещения и подтвердил двусторонность связи…

Я выбрал средний штырь…

Нуждаясь в ксивометре, я набрал команду номер один, добрал свой код…

Еще через три штыря…

Ситуация оказалась сложной. Я явился на инструктаж (уровень девятый, секция четыре, подсекция двенадцать, предварительный курс); тут я припомнил, что необходимо внести данные кода активности… моего кода активности… моего кода активности…

Мной овладело чувство обескураженности. Промелькнула смесь каких-то изображений, потом мешанину впечатлений прорезал отчетливый голос:

— Ты испытал частичную потерю личности, не тревожься, прибегни к помощи общеориентационной матрицы ближайшего информационного каталога. Его местонахождение…

Я продвигаюсь вдоль стеллажей, останавливаюсь перед нишей, где на стене прикреплена подковообразная пластиковая скоба. Я снимаю ее и прикладываю к голове…

Я продвигаюсь вдоль стеллажей, останавливаюсь перед нишей…

Я стоял, прислонившись к стене, голова гудела. Красный штырь валялся под ногами. Поток информации оказался слишком интенсивен. Что-то в каталоге…

— Эй, Фостер! — позвал я. — Похоже, я на что-то натолкнулся…

Голова Фостера возникла из-за соседнего стеллажа.



— Насколько я понимаю, — сказал я, — этот каталог даст нам исчерпывающую информацию о корабле, и тогда уже мы сможем планировать наши действия более обдуманно. По крайней мере, будем знать, что делать.

Я снял пластиковую подкову со стены.

— От этой штуковины у меня кружится башка, — посетовал я, передавая ее Фостеру. — И вообще, кому, как не тебе, этим заняться.

Фостер взял матрицу и направился к креслу в конце зала:

— Мне кажется, это надо делать сидя.

Он пристроил зажимы на голове. Глаза его закатились, и он обмяк, оседая в кресле.

— Фостер! — Я бросился к нему и стал было стаскивать подкову с головы, но потом засомневался. Может, эта неожиданная реакция Фостера — вполне стандартна? Хотя мне все это и не нравилось, я принялся успокаивать себя. В конце концов, эта штуковина была необходима для возвращения утраченных знаний и у Фостера всего-навсего шло восстановление забытого «я». К тому же только полная, трехмерная личность Фостера могла дать ответы на мучившие нас вопросы. Пусть корабль, вместе со своим содержимым, уже заброшен в течение тысячелетий, но библиотека по-прежнему должна функционировать. И пусть библиотекарь давным-давно превратился в прах, Фостер лежит без сознания, а я в тридцати тысячах миль от дома. Пусть. Как говорится, дело житейское…

Я принялся бродить по библиотеке. Смотреть было не на что: бесконечные стеллажи, стеллажи… Объем информации, накопленный здесь, буквально потрясал. Если б только добраться до дома с грузом этих штырей! Я прошел в соседнее помещение, вернее, слабо освещенную комнатушку, всю середину которой занимал огромный замысловатый диван с округлым углублением в конце. Вдоль стен громоздились непонятные приборы и панели. Сразу возле двери лежали два скелета, возле дивана покоился еще один. Рядышком валялся кинжал с длинным лезвием.

Я нагнулся над скелетом около двери. Насколько я мог судить, погибшие ничем не отличались от людей. Откуда они пришли, на какой планете жили? Если уж сумели построить такой корабль, да еще и оборудовать его таким образом…

Кинжал был необычен. Клинок — из прозрачного металла, а рукоять украшена символикой Двумирья. Это служило первым смутным намеком на случившееся в тот момент, когда погибшие были еще живы.

Я тщательно осмотрел приставленное к стене устройство, похожее на зубоврачебное кресло. Из спинки выступали тонкие металлические захваты, а на прутьях были укреплены разноцветные линзы. На полке, протянувшейся вдоль стены, стоял целый ряд тускло-серебристых цилиндров. Один такой же выступал из гнезда в боку устройства. Вынув, я оглядел его. Материал чем-то напоминал пластик: тяжелый и гладкий. У меня возникла уверенность, что это — братец тем штырям в библиотеке.

«Интересно, какая в нем заложена информация?» — подумал я, пряча его в карман.

Я зажег сигарету и вернулся к Фостеру. Он по-прежнему лежал в той же позе. Тогда я сел на пол, прислонившись спиной к креслу, и принялся ждать.



Прошел целый час, прежде чем Фостер наконец зашевелился, вздохнул и, открыв глаза, устало стянул с себя пластиковую подкову.

— Ну как, все в порядке? — поинтересовался я. — Ты меня здорово напугал.

Фостер озадаченно оглядел меня, начиная со взлохмаченной шевелюры и заканчивая потрепанными ботинками. Его брови слегка сдвинулись в недоумении, и он произнес что-то непонятное. Вся фраза, похоже, состояла только из «3» и «К».

— Слушай, хватит сюрпризов, Фостер, — произнес я неожиданно охрипшим голосом, — говори по-английски.

На его лице отразилось недоумение. Он взглянул мне в глаза, потом огляделся по сторонам:

— Это корабельная библиотека, — сообщил он.

Я с облегчением вздохнул.

— Ну ты меня и напугал! Я уж думал, у тебя опять память отшибло.

Фостер внимательно следил за движением моих губ.

— Ну и что там? — спросил я. — Что тебе удалось узнать?

— Тебя я знаю, — медленно ответил Фостер. — Ты — Легион.

Я приветливо кивнул. Внутри у меня что-то судорожно сжалось.

— Ну еще бы, конечно, ты меня знаешь. Только спокойно, не нервничай… — Я положил руку ему на плечо. — Ты помнишь, мы собирались…

Фостер резко сбросил мою руку с плеча.

— На Валлоне так не принято, — холодно произнес он.

— На Валлоне? — переспросил я. — Слушай, в чем дело, Фостер? Только час назад мы, два приятеля, вошли в эту библиотеку. Нам нужна была информация. И мне жуть как любопытно: узнал ты что-нибудь или нет?

— А где остальные?

— Парочка остальных в соседней комнате, — обозлился я. — Только поусохли малость. Если хочешь, я тебе еще найду таких же дохликов. А кроме них, здесь только я.

Фостер посмотрел на меня, как на пустое место.

— Я помню Валлон, — сказал он, потирая лоб. — Но я также помню и варварский мир, жестокий и примитивный. Помню тебя. Мы куда-то ехали в убогом фургоне, потом на барже по каким-то морям. Уродливые комнаты, отвратительные запахи, омерзительный шум…

— Не очень-то лестные воспоминания о Богом благословенной стране, — прокомментировал я, — Но я, пожалуй, понимаю, о чем ты.

— Люди были хуже всего, — продолжал он. — Деформированные, больные, со вздувшимися животами, отвратительной кожей, искалеченными конечностями. Охотники. Мы спасались от них бегством, Легион, я и ты. И еще помню посадочную площадку… — Фостер на секунду замолчал. — Странно, она превратилась в какие-то руины.

— Мы, аборигены, зовем ее Стоунхенджем.

— Охотники вырвались из-под земли. Было сражение. Да, но почему охотники преследовали меня?

— Я вот как-то надеялся, что ты сам мне и объяснишь, — ответил я. — Ты знаешь, откуда и зачем прибыл этот звездолет?

— Это корабль Двумирья, — ответил Фостер. — Но не понимаю, как он здесь очутился.

— А что скажешь насчет дневника, может быть, теперь…

— Дневник! — встрепенулся Фостер. — Где он?

— Во внутреннем кармане твоего пиджака, должно быть.

Фостер неуклюже принялся шарить по карманам, наконец нашел его и открыл.

Я заглянул через его плечо. Фостер открыл дневник в самом начале, в той части, которую никто не мог расшифровать. И он преспокойно читал ее.



Мы сидели в библиотеке за полированным столом из зеленого дерева. Уже прошло несколько часов, а Фостер все читал. Наконец он откинулся на спинку кресла, взъерошил рукой волосы и вздохнул.

— Меня звали Кулклан, — сообщил он. — А это, — он положил руку на дневник, — описание моей жизни. Но это только часть прошлого, которое я ищу. И я ничего не помню из него.

— Так объясни все-таки, что там, в дневнике, — попросил я. — Прочти хоть что-нибудь.

Фостер подобрал его со стола и полистал страницы:

— Похоже, я пробудился здесь, на борту звездолета. Я лежал на трансформ-ложе и, значит, уже прошел стадию трансформации.

— Это когда ты потерял память?

— И вновь приобрел на трансформ-ложе. Была задействована моя матрица памяти. Я пробудился, зная, кто я, но не зная, каким образом оказался на борту корабля. Дневник утверждает, что самое последнее мое воспоминание относится к зданию подле Мелкоморья.

— Где это?

— На планете Валлон.

— Да?! Ага, и что же дальше?

— Я огляделся, на полу лежали четыре окровавленных тела. Один человек еще дышал. Я оказал ему посильную помощь и принялся обыскивать корабль. Но единственное, что я обнаружил, так это еще троих мертвецов. А потом на меня напали охотники…

— Это наши приятели шары?

— Да, они питаются биологической энергией. А у меня не оказалось светового щита. Я бросился к шлюпке, таща на себе раненого. Затем спустился на ближайшую планету — твою Землю, но раненый умер у меня на руках. Он был моим другом, его звали Аммерлин. Я похоронил его и отметил место валуном.

— Древний грешник, — догадался я.

— Да… его кости, наверное, и нашел тот монах.

— Но ты хоть знаешь, откуда появилась подземная установка? Дневник что-нибудь упоминает об этом?

— Ничего, — разочарованно покачал головой Фостер. — Странно читать о жизни автора дневника и в то же время осознавать, что это ты сам.

— А как насчет охотников? Как им удалось попасть на Землю?

— Они бесплотны, — ответил Фостер, — и способны выдержать космический вакуум. Я только могу предположить, что они последовали за моей шлюпкой.

— Они преследовали тебя?

— Да. Но у меня нет ни малейшего представления почему. Обычно это безобидные существа, и их используют в поисках беглецов от закона. Их очень легко настроить на конкретного человека, они начинают преследовать его и помечают для последующего пленения.

— Ага, что-то вроде собак-ищеек, — прокомментировал я. — Слушай, а кем ты сам-то был? Крупной мафиозной шишкой на Валлоне?

— К большому сожалению, дневник не касается этой темы, — ответил Фостер. — Но это странное галактическое путешествие и свидетельства борьбы на корабле заставляют меня предположить, что меня и моих спутников могли изгнать за преступление, совершенное в Двумирье.

— А, так они напустили на тебя охотников! — воскликнул я. — А какого же черта они тогда столько времени торчали у Стоунхенджа?

— В радарной установке была утечка электроэнергии, — объяснил Фостер, — а они подпитывают себя электромагнитным излучением. Не забывай, до прошлого столетия это был практически единственный источник подзарядки для них.

— А как же они пробрались в туннель?

— При наличии времени они с легкостью просачиваются сквозь пористые субстанции. Ну конечно, когда я оказался поблизости, они в спешке просто прорвали землю.

— Ну хорошо, а что дальше, после того как ты похоронил своего приятеля?

— Дневник сообщает, что на меня напали туземцы в звериных шкурах. Один из них вошел в шлюпку и, должно быть, сдвинул рычаг старта. Во всяком случае, шлюпка поднялась, оставив меня на Земле.

— Так вот это чьи кости с ожерельем из медвежьих зубов. Интересно, а почему он не вошел в корабль?

— Да нет, войти-то он вошел, но ты же помнишь скелет возле шлюпки? В то время, когда туземец попал сюда, труп-то был еще свеженький, небось и крови вокруг хватало. Вероятно, бедняга и не сомневался, что его ждет здесь такая же участь, потому в панике и отступил обратно в шлюпку, а двери закрылись и…

— Понятно, он застрял здесь, а ты — там, на Земле.

— Да, — согласился Фостер. — А потом, похоже, я жил среди этих дикарей и даже стал их вождем. Я много лет ждал, что кто-нибудь заберет меня, а поскольку мой организм не старел, то меня стали чествовать как бога. Я бы выстроил сигнализатор, но нигде не было чистых металлов. Ничего, что могло бы мне пригодиться. Я попытался обучить их, но это — работа на столетия.

— Так организовал бы какую-нибудь школу, неужели все были безнадежными идиотами? — предложил я.

— Да нет, талантов хватало, но дело не в этом, — сказал Фостер.

— И как же ты вытерпел сотни лет? Ты что, из породы вечных суперменов?

— Естественная длительность человеческой жизни огромна. Я на вас смотрю как на безнадежно больных, которые погибают молодыми.

— Да какая ж тут болезнь, — возразил я, — обыкновенная старость, потом копыта на сторону. Естественный ход вещей.

— Человеческий разум — превосходнейший инструмент, — возразил Фостер, — и он отнюдь не должен так быстро гибнуть.

— Над этим стоит поразмыслить, — согласился я. — А ты почему не заразился?

— Все валлонцы проходят вакцинацию против этого.

— Ха, вот бы и мне, — вставил я. — Но давай вернемся к нашим баранам.

Фостер перелистнул страницу:

— Я правил многими народами, побывал во многих землях в поисках умелых кузнецов, стеклодувов, экспериментаторов. Но всегда возвращался к посадочной площадке.

— Должно быть, это казалось невыносимым, — посочувствовал я. — Изгнанник на чужой планете проводит сотни лет в глуши, среди дикарей…

— Ну зачем же утрировать. Мне довелось видеть, как эти дикари сбрасывали шкуры и познавали пути цивилизации. Я учил их, как надо строить, как собирать стада, обрабатывать землю. Я сам выстроил великий город и попытался — по неопытности — преподать аристократии кодекс Двумирья. Но хотя они все и собирались за круглым столом, подобным кольцевому столу в Окк-Хамилоте, им так и не удалось до конца усвоить мои уроки. А потом они стали задаваться вопросом, почему, собственно говоря, их король не стареет. И тогда я вынужден был оставить их и попытался закончить постройку сигнализатора. Охотники ощутили это и напали. Сначала я отогнал их огнем, но потом меня разобрало любопытство, и я последовал за ними к гнездовищу.

— Я помню, — сказал я. — «…Это было место, знакомое мне издавна. Это был не улей, а колодец — дело рук обитателей Двумирья…»

— Их было слишком много, и мне едва удалось уцелеть. Хроническое голодание сделало охотников агрессивными. Они бы высосали всю мою энергию до последней капли.

— Если б ты только знал, что передатчик здесь. Но ты не знал. Потому и подался за океан.

— Вспомни, они нашли меня даже там. И каждый раз мне удавалось бежать. Но всегда они отыскивали меня снова.

— А твой сигнализатор, что, с ним так ничего и не вышло?

— И не могло. Это была попытка, заранее обреченная на неудачу. Только высокоразвитая цивилизация могла снабдить меня необходимыми материалами. Мне оставалось только ждать и учить тому, что знал сам. А потом я начал забывать.

— Почему?

— Мозг устает, — пояснил Фостер. — Такова цена долгой жизни. Он должен возобновлять свои ресурсы. Интенсивная работа и потрясения ускоряют трансформацию. Я и так умудрился продержаться несколько столетий. А дома, на Валлоне, человек записывает память на матрицу и после трансформации восстанавливает воспоминания в новом теле. Но, оставшись один, я не мог этим воспользоваться. Конечно, я делал все: готовил укромные убежища, писал самому себе письма…

— Вот когда ты проснулся в гостинице, ты здорово помолодел прямо за ночь, как это возможно?

— Когда мозг восстанавливается, то происходит регенерация всего организма. Кожа забывает все свои морщины, мускулы — накопившуюся усталость, клетки становятся такими же, какими были когда-то в молодости.

— При первой нашей встрече, — заметил я, — ты упоминал о госпитале в Первую мировую войну. Ты тоже там проснулся, ничего не помня?

— Твой мир очень жесток, Легион. Наверное, я терял память много раз. Где-то там, в прошлом, я постепенно забыл о своей цели и, когда охотники вновь появились, бежал в слепой панике.

— У тебя в Мейпорте был целый оружейный склад. Какая польза от него против охотников?

— Да никакой, — бросил Фостер. — Но я же не знал. Я только ощущал, что меня преследует нечто.

— Ну уж в наше-то время ты мог бы построить сигнализатор, — вставил я, — хотя нет, ты уже и забыл, зачем он тебе и как это делается.

— Но в конце концов я все же нашел передатчик с твоей помощью, Легион. Правда, по-прежнему остается загадкой, что произошло на борту этого корабля. Почему я здесь?

— Слушай, — встрепенулся я. — А как насчет такой версии: пока ты лежал на том уютном диванчике, записывая память, на борту разразился мятеж, и к тому времени, как ты очнулся, кругом остались одни трупы?

— В этом есть зерно истины, — задумчиво согласился Фостер. — Будем надеяться, что когда-нибудь узнаем всю правду.

— Вот чего я до сих пор не могу понять, так это почему никто с Валлона не отыскал твой звездолет, он же все это время болтался здесь, на орбите.

— Ты только представь бескрайность космоса, Легион. Твоя планета — всего лишь один крошечный мирок среди сонма звезд.

— Но ведь здесь же была оборудована посадочная площадка для ваших кораблей. Не иначе как существовало регулярное сообщение. Да и книги с фотографиями — прямое доказательство, что вы бывали на Земле много тысяч лет назад. Так с чего это вдруг все визиты прекратились?

— Таких площадок множество по всему космосу, — заявил Фостер, — это своего рода маяки, отмечающие каждый риф. Могут пройти века, прежде чем кто-нибудь вздумает заглянуть сюда. Тот факт, что колодец в Стоунхендже давно забился землей, еще в то время, когда я впервые сошел на поверхность, доказывает, сколь редко посещают твой мир.

Я задумался. Мало-помалу складывалась стройная картина. Правда, в ней еще было довольно много белых пятен, да и рамы не хватало. Наконец меня осенило:

— Слушай, ты сказал, что когда очнулся, то как раз записывал память. Ты проснулся и все помнил, так почему бы не повторить процедуру? Если, конечно, твой мозг в состоянии выдержать еще одну нагрузку.

— Правильно, — откликнулся Фостер, вскакивая. — Это шанс. Идем!

Я последовал за ним в комнатушку со скелетами. Он с любопытством оглядел кости.

— Хорошенькая была потасовочка, — заметил я.

— Да, похоже, я пробудился здесь, — сказал Фостер. — А это те, кого я увидел мертвыми.

— Как видишь, они еще не воскресли, — сострил я. — Ну, что скажешь насчет этой машинки?

Фостер прошел к роскошному диванчику, нагнулся над ним, а потом покачал головой:

— Нет, конечно, ее здесь не будет.

— Чего?

— Матрицы памяти. То есть инструмента, который я использовал для восстановления памяти.

Тут я припомнил о цилиндре в кармане. С внезапно забившимся сердцем я вынул его и поднял, словно школьник, знающий правильный ответ.

— Этот? Фостер глянул:

— Нет, этот пустой, как те, вдоль стены. Они предназначены для использования в аварийных ситуациях. Заполненные матрицы должны быть цветокодированы.

— Да, пожалуй, — согласился я, — иначе все было бы слишком просто. — Я огляделся. — Конечно, этот шкафчик слегка великоват, чтобы искать в нем потерянную пуговицу, но ничего другого нам не остается.

— Не расстраивайся, Легион. По возвращении на Валлон я, без сомнения, смогу восстановить свое прошлое. Существует специальное хранилище, где содержатся матрицы каждого гражданина.

— Но ведь твоя-то находилась у тебя.

— Это наверняка была только копия. Оригинал никогда не покидает хранилища в Окк-Хамилоте.

— Тогда понятно. Тебе не терпится попасть обратно, — заметил я. — Это будет нечто — заявиться домой после такого долгого отсутствия. Да, кстати о времени: ты сумел уточнить, сколько же в действительности находился на Земле?

— Да нет, — отозвался Фостер, — могу сделать только грубую прикидку.

— Ну так сколько же?

— С той поры, как я высадился из шлюпки, — ответил он, — прошло три тысячи лет.



— Жаль, что команда распадается, — сказал я. — Ты знаешь, я уже как-то привык к своему положению школяра-недоучки. Мне будет не хватать тебя, Фостер.

— Летим со мной на Валлон, — отозвался тот.

Мы находились в обсерватории, глядя на ярко освещенный шар моей планеты с расстояния в тридцать тысяч миль. А рядом с Землей застыл ослепительно белый диск Луны.

— Спасибо, приятель, — откликнулся я. — Я бы и не прочь поглазеть на все эти космические диковинки, но боюсь, что в конце концов пожалею об этом. Знаешь ли, эскимосу мало пользы от компьютера. Я просто помру от тоски.

— Но ты же можешь вернуться.

— Ну, насколько я знаю, — сказал я, — после прогулочки на таком звездолете на Земле пройдет пара сотен лет, а я бы хотел прожить свою жизнь здесь, с людьми, которых понимаю, и в том мире, в котором вырос. Конечно, у него есть свои недостатки, но, по крайней мере, это мой родной дом.

— Ну, тогда я ничего не могу поделать, Легион, — сказал Фостер. — И даже не знаю, как выразить свою благодарность и вознаградить тебя за преданность.

— Э… э… ну, что касается этого, то было бы неплохо загрузить шлюпку кое-какими вещичками из библиотеки, шариками со склада, ну и так, по мелочи. Я, кажется, знаю, как все это приложить к делу, чтобы не затронуть экономику и не поставить ее на уши. Ну и попутно самому устроиться. Как ты уже успел заметить, я — материалист.

— Твое дело, — отозвался Фостер, — бери что хочешь.

— По возвращении, — сообщил я, — я сделаю еще кое-что. Вскрою туннель с подземной установкой и взорву ее к чертовой матери. Если, конечно, никто до нее еще не добрался.

— Судя по темпераменту местных жителей, — с улыбкой заметил Фостер, — секрет останется в неприкосновенности, по крайней мере, еще поколения три.

— Не волнуйся, я посажу шлюпку где-нибудь в укромном местечке, где ее не засечет радар, — успокоил его я. — Нам повезло, через пару лет было бы поздно.

— Да, вы бы уже смогли обнаружить и звездолет, — согласился Фостер, — даже несмотря на антирадарную защиту.

Я глядел на огромный голубой шар, зависший над головой. В Тихом океане сверкала яркая точка отражавшегося солнца.

— Кажется, я различаю там островок, который мне очень даже подойдет, — игриво заметил я. — Ну а не подойдет, не велика беда, найдутся еще десятки таких же.

— Ты сильно изменился, Легион, — отметил Фостер, — ты похож на человека joie de vivre [4].

— Вообще-то я привык думать, будто моя жизнь полна невезения, — сказал я. — И все-таки есть какой-то смысл в том, что мы стоим здесь, смотрим на эту планету, и все мысли о несостоятельности кажутся просто нелепыми. Там, на поверхности, можно найти все для счастья человека, и для этого даже не требуется иметь товар.

— У каждого мира свои правила жизни, — заметил Фостер. — Иногда более сложные, иногда попроще. Противостоять реальности — вот в чем смысл.

— Лицом к лицу со всей Вселенной, — продекламировал я. — На фоне этого даже проигрыш будет выглядеть победой. — Я повернулся к Фостеру. — Мы находимся на десятичасовой орбите, давай пошевеливаться. Я бы хотел приземлиться в Южной Америке. Мне там знакомо одно местечко, где можно разгрузиться без лишних вопросов.

— У нас еще есть несколько часов, — сказал Фостер, — незачем торопиться.

— Может, и так, — согласился я. — Но мне надо многое успеть, — я бросил последний взгляд на величественное зрелище за бортом, — и хотелось бы начать как можно скорее.



Глава 8

Я мирно сидел на террасе, любуясь закатом, и размышлял о Фостере, который сейчас летел к себе домой где-то там, за пурпурными облаками. И самое парадоксальное заключалось в том, что для него, путешествующего почти со скоростью света, прошло всего несколько дней, в то время как здесь миновало три года.

Самыми сложными для меня оказались первые несколько месяцев, когда я посадил свою шлюпку в каньоне неподалеку от маленького городка Итценка в Перу. Мне пришлось выждать с неделю, из опасения, как бы не явилась толпа местных зевак, а потом я пешком потопал до города, неся с собой рюкзачок с тщательно отобранными образчиками, благодаря которым и собирался начать свою новую карьеру. Мне понадобилась пара недель, чтобы добраться до морского порта Каллау, и еще неделя, чтобы попасть матросом на корабль-рефрижератор, везущий бананы. В Тампе я сиганул через борт и, не привлекая к себе внимания, добрался до Майами. Насколько можно было судить, полиция давно утратила интерес к моей персоне. Моя старая подружка — тучная леди — не слишком-то обрадовалась встрече, но все же пристроила меня, и я принялся превращать свои сувениры в деньги.

Я захватил с собой проектор и пригоршню кассет с фильмами, весьма похожих на костяшки домино. Я не собирался продавать их в какую-нибудь лавку, а договорился со своим старым приятелем из киносети, и он за плату скопировал их на обычную пленку. Ему я объяснил, что вывез это из Восточной Европы. Правда, он был не в восторге от них, но признал, что в технике создатели кое-что все-таки смыслят. Специальные эффекты были просто потрясающими. Его любимым фильмом стал тот, который я окрестил «Охотой на мамонта».

Я предложил только двенадцать записей с незначительным монтажом и комментариями, из них вышли отличные двадцатиминутные документальные фильмы. Мой знакомый связался с приятелем в Нью-Йорке и слегка поторговался. Мы сошлись на ста тысячах долларов с условием, что за такую же цену предоставим еще дюжину фильмов.

Через неделю в Бейоне, штат Нью-Джерси, состоялся пробный показ, после которого меня буквально завалили предложениями продать следующую партию за полмиллиона долларов без всяких лишних вопросов. Я оставил Майки вершить бизнес на комиссионных началах, а сам вернулся в Итценку.

Шлюпка находилась на месте и простояла бы там, наверное, еще пятьдесят лет, никто бы так и не наткнулся на нее. Я просто объяснил команде, которую привез с собой, что это — ракетная декорация, необходимая для моего очередного фильма. Я разрешил им облазить всю шлюпку и удовлетворить свое любопытство. Все единодушно решили, что такой примитивный камуфляж никого не одурачит: никаких тебе стабилизаторов, никаких лучеметов, а панель управления вообще ничуть не лучше, чем обыкновенные игровые автоматы. Но поскольку денежки на ветер выбрасывал я и их это совершенно не касалось, то они принялись маскировать ракету — как я их заверил, неотъемлемую часть замысла фильма, — и разгружать мои товары.

Через год после возвращения я владел собственным островом у побережья Перу и домом, в котором каждый мой каприз был тщательно исполнен архитектором — настоящим телепатом. Конечно, он на мне здорово заработал, но дом того стоил.

Верхний этаж, по сути, представлял собой отдельную башню, ничем не уступавшую банковским сейфам. Именно там я и хранил все свои игрушки. Мне удалось продать около сотни фильмов, но оставалась еще куча других вещей, да и сам проектор многого стоил. Он прочитывал фильмы по молекулярным слоям и проецировал совершенно непрерывную картину. Цвет и звук были настолько реальными, что мой агент по сбыту даже несколько раз жаловался на слабую цветонасыщенность.

Принцип конструкции проектора был абсолютно нов, а теория так вообще, пожалуй, еще недоступна нашим физикам. Но само по себе практическое применение не представляло никакого труда. Я рассудил, что с необходимыми контактами в научных кругах я мог бы ввести эту теорию в обиход и в результате стать мультимиллиардером. Я уже и так выбросил на наш рынок несколько изобретений: прочную бумагу, пригодную для изготовления одежды, химикат, выбеливающий зубы до белоснежности, всецветовой краситель для художников. Те знания, которые я воспринял через штыри, обеспечивали мне в перспективе создание сотни новых индустриальных комплексов, и это было еще далеко не все.

Я потратил большую часть года на кругосветное путешествие, открывая для себя то, что доступно тугому кошельку. Весь следующий год я провел, обустраивая остров, покупая картины, ковры, столовое серебро для дома, а заодно и концертный рояль. После первого восторга, вызванного экономической свободой, я принялся наслаждаться музыкой.

Целых шесть месяцев за моим здоровьем и распорядком дня следил специальный врач. В конце курса, после бешеной гонки, я уже мало был похож на себя прежнего, в то время как врач-тренер превратился в абсолютную развалину, не выдержав темпа. Так что мне пришлось искать себе другое хобби.

Теперь, три года спустя, мне все начинало надоедать, ко мне подкрадывалась скука — болезнь богатых. Но мечтать о богатстве и иметь его — две разные вещи, и я уже чуть ли не с ностальгией вспоминал прежние дни неудач, когда каждый шаг оборачивался приключением, полным полицейских, отвратительной еды и тысяч неутоленных желаний.

Не то чтобы я серьезно страдал. Я сидел в шезлонге, отдыхая после долгого дня с рыбной ловлей и скромным обедом. Я покуривал сигару, свернутую из лучшего табачного листа, и слушал самую прекрасную музыку, какую только способна воспроизвести тысячедолларовая магнитола. А расстилавшийся передо мной пейзаж, хоть и бесплатный, стоил никак не меньше миллиона в час. А через минуту я спущусь к причалу, заведу катер фирмы «Роллс-ройс», переберусь на материк, пересяду в свой «кадиллак» последней модели и двинусь в город, где меня уже поджидает высокая блондинка из Стокгольма. Я пригласил ее в кино. Она работала секретаршей в фирме, занимавшейся электроникой.

Я затянулся напоследок и подался вперед, чтобы бросить окурок в большую серебряную пепельницу, когда мое внимание привлекло какое-то пятнышко на багровой в лучах заката воде. Рассмотреть было трудно, я пошел и принес морской бинокль. Теперь я отчетливо различал моторный катер, мчавшийся к моему острову.

Он повернул к стофутовому бетонному причалу и подрулил под тихое клокотание воды. Мотор заглох, катер лишь мирно качало на волнах во внезапно наступившей тишине. В бинокль я изучал серо-голубоватый корпус. На корме виднелись две пушки, а на стапелях четыре торпеды. Но на меня произвело впечатление не столько вооружение, сколько ряды моряков в касках на палубе.

Я продолжал наблюдать. Солдаты сошли на берег и выстроились в два взвода, я посчитал: пятьдесят человек, из них два офицера. Я едва расслышал, как были отданы команды, и колонна тронулась по мощеной дороге, ведущей от королевских пальм и магнолий прямо к пандусу возле дома. Здесь они остановились, по команде развернулись налево и застыли по стойке «смирно». Два офицера и кургузый гражданский с портфелем взобрались по лестнице, стараясь выглядеть как можно более непринужденно, и остановились у широкого пролета.

Офицер, стоящий впереди, не иначе как в ранге бригадного генерала, поднял голову и уставился на меня:

— Мы можем подняться, сэр?

Я оглядел застывшие шеренги солдат.

— Ну, если ваших парней мучает жажда, сержант, — отозвался я, — то пусть не стесняются, заходят.

— Я — генерал Смейл, — прокричал тот. — Это полковник Сан-чес, представитель перуанской армии, — он ткнул пальцем в другого военного, — и мистер Праффи из американского посольства в Лиме.

— Здрасте, мистер Праффи, — откликнулся я. — Здрасте, мистер Санчес. Здрасте…

— Это… э-э-э… официальный визит, мистер Легион, — выдавил генерал. — Дело величайшей важности, касающееся национальных интересов вашей страны, мистер Легион.

— О\'кей, генерал, — бросил я, — поднимайтесь. А что случилось-то? Ваши ребятки там не начали случайно новую войну?

Они поднялись на террасу, слегка поколебавшись, поздоровались со мной за руку и расселись по креслам. Мистер Праффи положил свой чемоданчик на колени.

— Если хотите, кидайте ваше барахло на стол, мистер Праффи, — предложил я.

Он мигнул и еще крепче вцепился в чемоданчик. Я предложил каждому сигары ручной работы. Праффи выглядел озадаченным, Смейл отрицательно покачал головой, а Санчес прихватил сразу три штуки.

— Я здесь, — сообщил генерал, — чтобы задать вам несколько вопросов, мистер Легион. Мистер Праффи представляет государственный департамент, а полковник Санчес…

— Можете не продолжать, — оборвал я, — он представляет перуанское правительство, а потому я и не спрашиваю, что делают американские вооруженные силы на перуанской территории.

— Эй, — встрял Праффи, — я вовсе не думаю…

— Охотно верю, — успокоил его я. — Так в чем дело, Смейл?

— Я сразу перейду к делу, — ответил тот. — Вот уже некоторое время разведка США ведет досье, закодированное — за неимением лучшего — под названием «Марсианин». — Генерал Смейл сконфуженно кашлянул. — Около трех лет назад, — продолжил он, — неопознанный летающий объект…

— Так летающие блюдца — ваше хобби, генерал? — перебил я.

— Ничего подобного, — отрезал он. — Этот объект засекли многие радары, когда он спускался с огромной высоты. Он совершил посадку на Земле… — Генерал слегка замялся.

— Вот только не надо говорить, будто вы, проделав такой огромный путь, не можете мне ничего сказать.

— …в одном месте, в Англии, — нехотя ответил Смейл. — Несколько американских истребителей было послано на разведку, но, прежде чем они успели вступить в контакт, НЛО взлетел с чудовищным ускорением, и наши радары потеряли его след где-то на высоте нескольких сот миль.

— А мне-то казалось, что наши радары способны на большее, — съязвил я. — Спутниковые программы…

— Просто не было возможности воспользоваться специальным оборудованием, — отпарировал Смейл. — Тщательное расследование показало, что два неких иностранца — вероятно, американцы — посетили это место за несколько часов до… э-э-э… высадки НЛО.

Я кивнул и вспомнил, как бродил по окрестностям, прикидывая, не удастся ли уничтожить подземную установку. Но там толпилось столько копов в штатском, сколько обычно бывает старых дев на похоронах кинозвезды, просто не протолкаться. Впрочем, все складывалось как нельзя лучше. Подземный туннель они так и не обнаружили, поскольку ракеты завалили вход. А сама установка, видимо, была сделана из таких неметаллических материалов, которые не мог уловить ни один детектор.

— Спустя несколько месяцев, — продолжил Смейл, — в прокате США появилась целая серия документальных фильмов. На них была запечатлена как жизнь других планет, так и древние и доисторические события здесь, на Земле. В комментариях указывалось, что все эти короткометражные фильмы всего лишь демонстрируют некоторые научные теории о развитии жизни на других планетах. Они, конечно же, вызвали всеобщий интерес, и, за некоторым исключением, ученые оказались единодушны в своих восхищенных оценках.

— Меня тоже восхищают эти прекрасные подделки, — вставил я. — При всеобщем интересе к космическим путешествиям…

— Однако на фоне технического совершенства короткометражных фильмов была отмечена одна удивительная неточность, — продолжал Смейл. — Она касалась вида нашей планеты из космоса, изображавшего Землю на фоне звезд. По мнению астрономов, конфигурация созвездий указывала на проведение съемки за семь тысяч лет до нашей эры. Ошибка относилась и к изображению полярной шапки льда на месте залива Гудзон. Южных же ледовых полей не было видно вообще. Антарктида оставалась совершенно свободной от льда.

Я молча ожидал, что же последует дальше.

— Так вот, новые исследования подтвердили, что девять тысяч лет назад Северный полюс действительно находился на месте залива Гудзон, — сообщил Смейл, — и ледовый панцирь Антарктиды — тоже сравнительно недавнее образование.

— Но об этом уже давно говорили, — возразил я, — по этому поводу даже есть теория…

— И потом, что касается видов Марса, — не обращал на меня внимания генерал, — съемки «каналов» с высоты птичьего полета считались превосходнейшим трюком. — Тут он повернулся к Праффи, который открыл чемоданчик и передал ему пару фотографий. — Вот кадр, взятый из фильма, — сказал Смейл.

Это было цветное фото восемь на десять, изображавшее гряду холмов, покрытых розоватой пылью, холмы ярко выделялись на фоне черно-голубого горизонта…

Смейл выложил рядом другое фото:

— А это снято с автоматической станции в прошлом году.

Я посмотрел. Второй снимок был зернист, в цвете преобладал голубой оттенок, но во всем остальном сомнений не вызывал. Холмы выглядели более приземистыми, да и угол съемок несколько отличался, но это был тот же самый пейзаж.

— Тем временем, — неумолимо продолжал Смейл, — на рынок выбрасывается множество новых изобретений. Химики и физики поражены теоретической базой, скрывающейся за подобной технологией. Один из продуктов — вариант красящего вещества — воплощает в себе абсолютно новую концепцию кристаллографии.

— Прогресс, — вяло заметил я. — Да что там, вот когда я еще был ребенком…

— След был чрезвычайно запутан, — перебил меня Смейл. — Но в конце концов мы обнаружили, что за всеми этими любопытными фактами досье кроется общий фактор, и этот фактор — вы, мистер Легион.



Глава 9

Через несколько минут после заката Смейл и я снова сидели на террасе за остатками легкого ужина.

— У домашнего ареста, по крайней мере, одно преимущество — не рискуешь отравиться едой.

— Я понимаю ваши чувства, — отозвался Смейл, — честно говоря, мне самому не нравится это поручение. Но совершенно очевидно, что есть вещи, которые требуют объяснений. И я питал некоторую надежду, что вы добровольно нам все расскажете.